Первое, что он сделал, переступив порог Дырявого Котла и оказавшись на улице маггловского Лондона, это выяснил разбег цен.
По всему выходило, что урожденный Лестрейндж, ныне глава несуществующего рода и лорд реквизированного Министерством поместья, имеет широкий спектр возможностей: примерно месяц сытно питаться в заведении средней руки чуть дальше по улице, где судя по всему, чай не заваривали с помощью швабры; три дня жить в крупном отеле или примерно два месяца в грязной мансарде пансиона на Тотнэм-Корт; купить подержанный лотус - очень подержанный лотус. Не на ходу.
Все это, разумеется, не одновременно.
Прикинув свои возможности - завтракал он еще в Малфой-мэноре, перед судом, спасибо Нарциссе, - Лестрейндж избрал пансион. Крыша над головой и подобие книжной полки должны были существенно улучшить дело.
Хозяйка, больше всего напоминающая ему Вальбургу в худшие годы, проводила его в мансарду и, поджав губы, уведомила, что у нее приличный дом и девок водить она не позволит.
Лестрейндж, куда больше занятый подсчетами, не удастся ли ему сторговаться и снизить стоимость на десятку из-за трещины в стекле, змеящейся от самого подоконника, угрюмо согласился - девок водить он никогда в жизни не умел, начинать было поздно.
За окном темнело: суд в общей сложности длился два дня и Лестрейндж порядком вымотался, хотя и представлял себе примерные итоги. Впрочем, то был не Азкабан - и это вроде как уже должно было свидетельствовать о благодарности магического сообщества.
Мельком позавидовав Снейпу, который умудрился героически помереть и теперь наверняка попадет на вкладыши шоколадных лягушек, Рабастан тщательно осмотрелся в комнате, пару раз для уюта задел головой резко снижающийся в углу потолок, выложил все свое вышеперечисленное имущество в сломанный ящик стола и предпочел выспаться: следующий день обещал быть малоприятным.
Ему следовало встретиться с аврором, занимающимся его УДО, сообщить свой новый адрес - как будто на триста фунтов он мог улететь в Чили - и отправиться на поиски работы.
С мыслями, что из этого раздражает его сильнее, Лестрейндж и заснул - даже зелья не понадобилось, хотя он был уверен, что будет долго вертеться на старых, но чистых простынях под громкую музыку этажом ниже.

Кофе навынос стоил на фунт дешевле - и тем самым был очевидным выбором рационального Лестрейнджа.
Таким образом, к "Дырявому котлу" на встречу с аврором Лестрейндж прибыл с бумажным обжигающим стаканчиком в руках и раздражением, ощутимо проглядывающим в линии сжатой челюсти. Суетливый по утру маггловский Лондон производил впечатление еще более неприятное, чем с вечера, а вокруг Лестрейндж не заметил ни единого объявления с приглашением на работу чистокровного мага, высланного из магического мира за особо тяжкие преступления, украшенные рецидивом. Впрочем, Лестрейндж всерьез рассчитывал, что Министерство действительно ответственно подошло к запуску новой исправительной программы, а потому присланный к нему аврор будет готов предложить возможные варианты.
Откуда в нем взялся этот оптимизм, Лестрейндж не смог сказать бы даже под угрозой Авады - и все же вера в Министерство Магии еще теплилась в бывшем рэйвенкловце, пока тот торчал напротив выхода в другой, родной ему и отныне закрытый мир.
Озирающаяся на пороге "Котла" женщина в первый момент лишь показалась знакомой - он ждал определенно не ее, а потому отвел взгляд, как будто собираясь отступить в тень, слиться с обстановкой.
Куда там - фамильное невезение, видимо, крепко запустило в Лестрейнджа свои когти.
Убедившись, что Яэль Гамп, непривычно по-маггловски одетая, в чем добилась успеха явно большего, чем он - видимо, она все-таки имела выбор, а не хватала что попало из сохранившегося в коттедже, где перед штурмом Хогвартса обитали Лестрейнджи, - никуда не собирается, Лестрейндж вышел из своего импровизированного укрытия и перешел дорогу, старательно не глядя на призывную вывеску "Котла". Таверна, вроде бы, уже относилась к магическому миру, а нарушать условия своей псевдо-свободы в первые же сутки Лестрейндж не собирался.
- Аврор Гамп, - невыразительно буркнул он, показывая, что узнал. - Или мне стоит обращаться к вам "констебль"?
Чужое, непривычное маггловское слово тяжело легло между ними, оставляя привкус, который Лестрейндж поспешил запить кофе, в котором ожидаемо не оказалось сахара. И, по всей видимости, кофе.

Улыбочка показалась издевательской, но намеренное ответное оскорбление было проглочено с отвратительным кофе - надсмотрщица или нет, злить ее - их, снова к горлу прогорклым кипятком - не стоит.
Да и волшебное упоминание завтрака - а в волшебстве Лестрейндж пока еще разбирался - стало камнем преткновения. Ему бы послать ее к дракклу - к черту, пора привыкать - вместе с завтраком, напомнить, что он все-таки Лестрейндж, и никаким Азкабаном, никаким приговором этого у него не отнять, напомнить, что у него есть гордость. Вчера еще была, он точно чувствовал эту кость, мешающую опустить голову на суде, где живописалось, как он опасен и насколько не уместен в дивном новом мире.
Сегодня ему куда больше хочется жрать - и еще, совсем по-детски и нелепо, хочется заставить Министерство раскошелиться, как будто лишняя порция жареной рыбы или стейк покроют его собственные потери.
- Нет, - снова буркает он, ловит ее вопросительный взгляд. - Дома у меня нет. Ни нового, ни старого.
У него есть мансарда в трехэтажной развалюхе со скрипучими лестницами, за которую уплачено за два ближайших месяца. И справка, что он свободен.
Накатывающего чувства ликования по этому поводу Лестрейндж так и не дождался. Должно быть, плохо ждал.
Автоматически сует руку в карман штанов, и без того не имеющих ничего общего с идеально отглаженными брюками, что он носил в прошлом. Совсем уж далеком прошлом, если быть честным.
В кармане обломки палочки. Прикосновение к ним успокаивает даже сейчас, хотя переломанная деревяшка не теплеет под пальцами.
- Но позавтракать я согласен, - милостиво соглашается Лестрейндж.
Между тем ведьма явно пришла не с пустыми руками - и Рабастан весь обращается в слух, почти обрадованный тем, что не ошибся насчет Министерства в целом. Что он получит еще хоть что-то.
О том, как он будет жить дальше - день за днем, год за годом - без магии, Лестрейндж старательно не думает.
Как-нибудь. Выберет интересную работу. Найдет какое-нибудь хобби. Наконец-то восполнит свои пробелы в освоении маггловской литературы второй половины двадцатого века - кажется, на этот период пришелся первый арест.
- Давайте начнем с официального, - недоверчиво выбирает Лестрейндж, которому не слишком-то нравится, что у ведьмы есть и что-то еще. "Личное".
Личное предложение - мать ее Моргана, что там вообще может быть?
Убить неугодного коллегу? Совершить разбойное нападение? Кражу со взломом?
Его профиль очерчен более чем четко на том суде, где она была - кстати, не в команде обвинителей.
- Вот тут,  - поравнявшись с одной из открытых забегаловок, Лестрейндж хватает Яэль за тонкий рукав, тянет и тут же отпускает, едва ли не комично растопыривая пальцы - нападения на аврора ему только не хватает. - Пахнет вкусно, - скомканно поясняет он свои действия, открывая перед женщиной дверь - некоторые привычки останутся с ним навсегда.
Пахнет так себе, но это первое открытое кафе на их пути, и он планирует получить обещанный завтрак во что бы то ни стало - и так не слишком выгодная ему сделка за поместье, земли и сейфы. Между прочим, фамильное кольцо могли бы и оставить - имя-то у него не отобрали.

В паспорт он даже не смотрит, просто сгребает со стола все, что она выложила, не слишком аккуратно складывает на своей стороне стола.
Неудачное фото - не из  списка его проблем.
Зато пока ведьма выкаблучивалась с чаем, он успел определиться с собственным выбором, и просто тычет в нечто под названием дежурного завтрака перед лицом неприветливой молодой официантки, чьи мочки ушей проколоты по меньшей мере раз десять в совокупности.
Поймав его взгляд, девица демонстративно отворачивается.
Знала бы она, насколько ему дико знать, что это не временный визит на маггловскую сторону.
- Хочу другое имя, - тут же заявляет он, придвигаясь ближе. - И фамилию. Не собираюсь давать повод каждому новому знакомому спрашивать, у кого из родителей оказалась такая безудержная фантазия.
Дразнит, конечно - какие еще новые знакомые. Ему и старых много.
Но насчет имени он серьезно. Нельзя быть Рабастаном Лестрейнджем здесь, в этой забегаловке и в этом городе.
А раз нельзя - его больше не будет.
- Баст Гриффит, - произносит он, почти с удовольствием вспоминая свой первый визит в Министерство и знакомство с Амелией Боунс под видом приписанного ей стажера, Баста Гриффита. - Вы в праве принимать решения подобного рода или мне подождать, пока вы не запросите разрешение через Министерство?
Он прячет саркастическую усмешку - кем, по мнению Министерства, он будет работать в мире магглов с такими документами? Профессором философии?
А еще его обвиняли в том, что он ничего не понимает магглах.
Впрочем, это ненадолго - совсем скоро Лестрейндж понимает, что работать ему предлагается не на магглов.
Вернувшаяся официантка спасает встречу от раздраженного Лестрейнджа, и пока он пережидает, его злость постепенно кристаллизуется, превращаясь в более привычный ему сарказм.
- Что, и к детям пустят? - не без яда уточняет он, но долго поддерживать эту маску не может. - Я не стану работать на тех, кто отправил меня сюда. Пусть засунут себя в задницу свое щедрое предложение.
Наверное, попытайся ведьма спорить, он бы встал и ушел, наплевав на собственное решение вести себя максимально рационально, но, к счастью, Яэль Гамп умнее, чем те, кто послали ее.
Лестрейндж отламывает толстый кусок от принесенных официанткой булок, мнет в пальцах податливый и еще теплый хлеб, долго молчит.
Когда понимает, что Яэль не собирается идти ему навстречу, хмуро хмыкает. Отправляет в рот булку.
- Больше ничего нет?
И так ясно, что нет.
Впрочем, было же какое-то личное предложение.
- Значит так, - решает расставить точки над и Лестрейндж, проглатывая многострадальный кусок булки. - Думаю, с идеей сделать из меня пса на службе мы разобрались - я отказываюсь. Вам нужно письменное подтверждение или достаточно четкой артикуляции? Во-вторых, ставка, о которой мы говорим, крайне низка - на эти деньги мне придется ночевать в канаве и очень скоро встать на путь дальнейшей преступной деятельности, уже здесь, у магглов, а программа, если я правильно понял вердикт суда, подразумевает исправление, так? Я готов выслушать ваше личное предложение, мисс Гамп.
Он отпивает чай, брезгливо отставляет чашку - официантка за компанию и ему принесла бергамотную дрянь. Не судьба, видимо.
- Но если вы собираетесь предложить мне нечто подобное - то подите к черту,  - Лестрейндж откидывается на стуле, едва ли не самодовольно используя чисто маггловское выражение. Ведьма бы наверняка удивилась, узнав, насколько он знаком с этим миром, хотя и в страшном сне не готовый увидеть, что ему придется провести здесь остаток жизни.
Не нравится ему эта хитринка в глазах собеседницы. Она ему, что скрывать, вообще не нравится - с ней неуютно. Нервно. Сбивает с толку.
А ему сейчас все это совсем не кстати.

Глаза у нее не то что блестят - эта иллюминация освещает даже темноватые углы кафе. в котором кое-где еще опущены ролл-ставни.
Лестрейндж подозрительно прищуривается, хочет отказаться - просто потому что это действительно ни в какие ворота, - но против воли уже обдумывает предложение.
По своему щедрое. Даже интересное.
И что скрывать, куда больше ему подходящее.
Она хорошо его знает. И от этой мысли не слишком-то спокойно.
Утыкаясь в тарелку - дежурный завтрак выглядит даже лучше, чем пахнет. И вполне удаляет маслянистый привкус бергамота.
Вгрызаясь в шницель, Лестрейндж думает - а почему бы нет.
Когда они не встречаются взглядами, ему легче думается. И когда она держится подчеркнуто нейтрально и корректно - тоже.
Только помнит он ее ту - пьяную, громкую. Тыкающую ему чужой смертью в глаза. Что там она болтала, что он ей отвечал - он так старательно забывал, что теперь и не вспомнить. Только общее ощущение неудобства осталось.
Хочет поинтересоваться, неужели она не может найти более подходящего партнера в соавторы - но прикусывает язык.
Потому что не сомневается, что может. Только вот по какой-то причине хочет его.
Гордость, конечно, вещь хорошая, но, может, у Баста Гриффита нет причин так ненавидеть аврора Гамп?
Как будто они есть у Рабастана Лестрейнджа.
Удачно все-таки, что они отправились завтракать - в противном случае эти паузы выглядели бы откровенно неприглядно, а так он может сделать вид, что тщательно пережевывает жестковатый кусок.
- Две книги? И на каком вы этапе на данный момент? - на самом деле, он уже согласен - а теперь просто хочет знать, на какой срок рассчитывать.
Двести галеонов  - это хорошая цена в пересчете на курс, по которому он теперь будет жить. Понять бы только, за что ему такая удача.
- Это все условия? Имя и... Гардероб, серьезно? - вот это его и нервирует. Потому что в спокойном и понятном течении рациональных обсуждений непременно всплывет нечто вроде этого. Она не требует, чтобы он принес ей Непреложный обет, что не причинит вреда, не требует клятв в том, что он раскаивается - ей надо, чтобы он звал ее по имени и дал себя одеть.
Он откладывает вилку.
- Слушай, Яэль, - как-то все настолько дико, что ему уже не с руки играть в цивилизацию. - Наш тот договор окончен. Ты больше не обязана - вообще ничего не обязана. И мне не хребет перебили - даже если выглядит именно так. Мне все одно, где жить - если без магии. Так что ты правда не обязана.
Удивительно, до чего безвкусный здесь чай, думает он, уже забывая про бергамот.

К печатной машинке и паре костюмов - в какой-то момент он решает не спорить с ведьмой, принимает ее условия и еще считает, что остался в выигрыше - он обзаводится очками.
Вот только комнату сменить отказывается - привык, надоело переезжать, оплатил вечность вперед: миллион причин у него, когда Яэль спрашивает.
На самом деле, все куда проще: ему нравится эта мансарда. Нравится равнодушие домовладелицы и соседей, нравится, что она оставляет для него идеально сложенную газету и заваривает чай.
Можно ли сказать, что жизнь налаживается?
Жизнь Баста Гриффита - определенно. Прочее он выкидывает из головы - умеет. Из него вообще хороший приспособленец. Выжил в Азкабане - выживет и здесь.
Правда, последнюю ниточку, связывающую его с миром магии, Лестрейндж не рвет.
Оказывается, если в мелочах идти на поводу Яэль Гамп, общение с ней становится достаточно терпимым и перестает напоминать осторожные поиски боггарта в старинном буфете. Знал бы раньше - давно бы облегчил себе жизнь. Не было бы стольких нелепых полувстреч-полуссор в прошлом - ну да ладно. Баст Гриффит быстро учится.

Он автоматически подносит Яэль зажигалку - простенькую, маггловскую, но его действительно завораживает сухой кремниевый щелчок. Прикуривает сам, тщательно закрывая сложенными ладонями сигарету.
Вытягивает ноги, надменно поглядывая на спешащих мимо магглов - они ему уже не так интересны, да и не так уж часто он имеет с ними дело.
Соседи и продавцы окрестных магазинчиков уже знают Лестрейнджа и уже заслужили статус чуть повыше.
Он обживается. А если будет повторять себе это достаточно долго, то поверит.
Когда ведьма задает ожидаемый вопрос, Лестрейндж хмыкает неопределенно. Она дежурно интересуется его делами при каждой встрече, но сегодня ему есть, что ей рассказать. А точнее - показать.
- Пойдем, - он поднимается на ноги, почти предвкушая ее реакцию - любую, драккл раздери. - Успеем с книгой.
Сознательно отступая от заведенного между ними порядка - встреча на нейтральной территории, дежурный вопрос (она все же его контролирующий аврор), обсуждение концепта или даже черновика конкретной главы, недавно ею законченной и переданной ему на прочтение и комментарии - Лестрейндж понимает, что сильно рискует. Ломая шаблон, он не уверен, что поступает правильно: им обоим едва ли нужны друзья, думает он. И уж точно не такие.
Однако выбирать не приходится - по крайней мере, ему. И как бы не хотелось ему этого не замечать, он ждет этих встреч - ждет гостя с той, прежней стороны.
Хотя и удерживает себя от расспросов, от просьбы принести "Пророк", передать письмо  - напечатанное, Мерлин, письмо - Нарциссе. Рвать надо сразу и резко, он знает. Только не рвет же - раз оставляет эти встречи.

Бутылка ледяного кофе холодит пальцы, но это даже кстати: даже поздним вечером в Лондоне аномальная жара. Он научился с этим справляться, гуляя в ближайшем сквере до темноты, думает о кондиционере - узнал бы Рудольфус, убил бы собственноручно.
А недавно получил возможность выезжать за город.
- Хочешь, съездим в Суинли? - все в этой фразе неправильно. Во-первых, вопросительная и миролюбивая интонация. во-вторых, сентиментальная отсылка. - Прямо сейчас?
Ключи от припаркованного на углу лотуса - потрепанного жизнью, но действительно способного перемещаться из точки А в точку Б - на его ладони выглядят одновременно символами и победы, и поражения.
Впрочем, автомобили были именно тем, чему он позавидовал - еще тогда, весной семьдесят восьмого. Бербидж была бы довольна.
- Не могу пользоваться подземкой, и вот, - очень по маггловски называет он метро, кивая на лотус и отчаянно чувствуя себя идиотом. Чистокровной ведьме едва ли будет это интересно, о чем он только думал.

- Водить,  - автоматически поправляет он. - Я умею водить. Ездить умеют все.
Вообще-то, это защитная реакция - потому что у нее даже слишком много реакции. Слишком много для него одного.
Ну и ладно. Он хотел собственный маггловский автомобиль с шестнадцати лет - даже когда не мог такого хотеть. И теперь, когда это стало возможным, он собирается извлечь все плюсы из своего положения ссыльного.
Например, заполучить этот самый автомобиль. Похвастаться ему не перед кем - мало кто поймет, что это значит ддя него на самом деле. Яэль тоже не поймет полностью, но она хотя бы понимает, насколько это... удивительно.
- Ты же права вместе со всем прочим делала, - подчеркивает он очевидное, пытаясь сделать вид, что нет ничего необычного в том, что он действительно может управлять маггловским автомобилем.
Широкие улыбки ведьмы посылают его к дракклу - и Рабастан расслабляется, изображая нечто вроде ухмылки в ответ.
Прошло не так уж и дико - она не щурится брезгливо, не поджимает губы. Одобряет?
Одобряет то, что он ассимилируется?
Улыбка пропадает без следа - у него вообще талант испортить самому себе что угодно, включая настрой.
- Внутрь, - бросает с прежней отстраненностью, но дверцу открывает - сигнализация пикает, лотус моргает фарами. Маггловский вариант охранных чар, довольно толковый.
Обходя лотус, Лестрейндж опускается на водительское сиденье, косится на Яэль - устроилась ли.
- Тут есть довольно простой алгоритм. - Он не собирается вдаваться в тонкости различия механической и автоматической коробки передач, равно как и в то, что найти в девяносто восьмом лотус с механикой в центре Лондона - задача не для слабых духом и он убил на это несколько дней кряду. Зато у него собственный эквивалент порт-ключа. И да, теперь ему не нужно прятать это увлечение маггловской техникой. Судя по реакции ведьмы, точно не стоит.
С места они трогаются рывком - алгоритм он помнит, с практикой похуже, не до того было. Он вроде как в войне участвовал. Впрочем, вряд ли Яэль разбирается  в тонкостях и осудит его за слишком неаккуратное обращение со сцеплением.
- Профессор маггловедения научила меня водить, - скупо приоткрывает завесу над прошлым Лестрейндж, прекрасно зная, что в его личном деле аврор Гамп прочесть такого не могла. - Ты можешь ее помнить - профессор Бербидж. Чарити Бербидж. Она все пыталась доказать, что магглы не опасны...
Пользуясь тем, что им нужно повернуть по оживленному кольцу, Лестрейндж довольно быстро уходит от сомнительной темы.
- Водила в маггловский Лондон - я же говорю, я хорошо здесь ориентируюсь. После побега я вообще предпочитал перемещаться через маггловские районы. Это было безопаснее, намного меньше авроров, они куда расслабленнее. Словом, если бы не запрет на магию, я бы неплохо устроился...
Ну да, у него точно талант. Он же прекрасно видит, как ведьма старательно не использует магию при нем. Это вообще-то раздражает - как будто он калека - но Лестрейндж достаточно хорошо знает себя, что понимать: в противном случае он будет злиться не меньше.
Куда плавнее трогаясь на зеленый после остановки, Рабастан косится на ведьму уже вопросительно - как ей вообще? На карету это если и похоже, то только снаружи - внутри все иначе.
Все равно ему больше не с кем поделиться.
Выезжая из города, он прибавляет скорость - лотус усмирен и покорно подчиняется малейшей прихоти. Возможно, это ему и понравилось в шестнадцать - иллюзия того, что хоть что-то он контролирует.
Лестрейндж хмыкает, снова выжимает газ.
- Если нас остановят, придется тебе кастовать Конфундо, - не поясняя, за что и почему их могут остановить, обращается он к ведьме.  - Штраф или лишение прав мне ни к чему.
Впрочем, из города практически нет транспорта - середина недели, магглы предпочитают выезжать по выходным. Наверняка нет и полиции.
- Неужели на Слизерине вы не просили экскурсию? - общительность у него сегодня зашкаливает - а всего-то и нужно было, что добыть старый-старый лотус. Точь в точь такой, от которого он пришел в восторг в семьдесят восьмом. Только серый.

Его не удивляет, что маггловедение прошло мимо Яэль. Маги, что защитники, что обвинители простецов, предпочитали не иметь с ними дела. ломали копья за идею. Лестрейндж вот с вопросом ознакомился более детально.
Помогло ли ему это? Вряд ли, но он хотя бы понимал, кто такие магглы и как они живут, когда выбирал войну.
Ну, как выбирал. Как будто у него был выбор - и это вообще-то в хорошем смысле слова.
Он отрывисто кивает на ее ответы об экскурсии - значит, попали на войну. Да сколько ей лет, кстати - он точно знает, что ведьма младше, не помнит, откуда, но уверен, а вот насколько - это вопрос. Вряд ли так уж сильно, когда они впервые встретились в девяносто пятом, она уже была аврором, не стажером. Лет двадцать восемь-тридцать, прикидывает он. По чистокровным ведьмам редко угадаешь возраст.
- Миль двадцать, - он кидает взгляд на спидометр. - Да, быстрее. И может быть намного быстрее.
Очевидно, что Яэль Гамп доставляет удовольствие происходящее - а он еще сомневался, что ей понравится.
Она же в квиддич играла, ей должно быть куда привычнее на метле.
Сам Лестрейндж точно знает, почему ему нравится больше маггловская приблуда - он не любит высоты. И никогда не любил - да и метла всегда казалась ему слишком ненадежным средством передвижения.
И слишком плотно ассоциировалась с братом. Словом, у него действительно достаточно причин, чтобы променять метлу на лотус.
И не чувствовать себя при этом проигравшей стороной.
Выезжая из пригорода - кажется, он в какой-то момент свернул не туда и они сделали лишний круг, но это мелочи и Яэль едва ли заметит - он взглядом выискивает по правую сторону улицу, на которой стоял коттедж, снимаемый Нарциссой Малфой. Почему, кстати, он никогда не пытался связаться с ней здесь, по эту сторону и этим способом?
Поставив мысленно пометку обдумать эту идею как следует, он возвращается к прежним размышлениям.
- Сколько тебе лет? - вопрос повисает в душном воздухе салона, пока Лестрейндж опускает стекло со своей стороны - торговец подержанными автомобилями что-то рассказывал ему о климат-контроле, навигаторе и прочей "начинке", и предлагал установить с хорошей скидкой - Лестрейндж обещал подумать после того, как обкатает лотус.
Поездка в Суинли выглядит хорошей обкаткой - если они вернутся живыми, надо будет заняться как следует, изучить вопрос комплектации: если он что и уяснил себе о магглах, так то, что они знают толк в комфорте и могут устроить себе приятный и относительно удобный быт без магии.
По обеим сторонам трассы потянулся редкий подлесок - первые знаки приближающегося места назначения.
Лестрейндж снижает скорость, выбирая съезд поудобнее.
Может, идея отправиться в ночь в лес и не самая удачная, но, во-первых, оборотней там больше нет, а во-вторых, у него с собой ведьма. Аврор с волшебной палочкой.
Пора привыкать к роли обывателя.

Они плавно съезжают на обочину под урчание мотора - по бесшумности маги оставили своих более простых соседей далеко позади, и Лестрейнджу до сих пор не хватает звукоизолирующих чар. Впрочем, ему не хватает куда большего, и лучше не углубляться.
Тридцать три, надо же. Шестой курс в восемьдесят первом. Он действительно был уверен, что она моложе - разговаривал с ней, как будто о первой войне она знает по рассказам, хотя на деле Яэль Гамп застала... Да, точно застала Хогвартс еще при нем. Впрочем, он уж точно не интересовался слизеринскими младшекурсницами.
- На двери есть ручка - ты ее сразу нащупаешь. Нет? - кажется, все же нет. А может, ей не так уж комфортно и она просто изображает удовольствие. Чееерт с ней, растягивая мысленно этот магглоский аналог более привычному дракклу, Лестрейндж перегибается через ведьму, тычется в имитацию кожи на дверце, с глухим щелчком срабатывает замок. Лес врывается в салон лотуса свежей прохладой, отдушиной зелени, едва слышным уханьем. Совы?
Оставляя фары включенными - он в сгущающихся сумерках видит еще хуже, чем вообще без очков, это как-то называется, не важно - Лестрейндж нащупывает брошенную назад бутылку кофе, выходит из лотуса, не захлопывая дверь.
В ближнем свете вьется мошкара - лес заявляет свои права, это они незванные вторженцы.
Открывает бутылку, ставит на капот, угловатый, далекий от форм более современных собратьев-лотусов.
- Производитель базируется в Норфолке. Это первое, что я узнал об этих машинах, - делится он с ведьмой тем, что в свое время, больше двадцати лет назад, стало для него откровением. Что в нескольких милях от фамильных земель Лестрейнджей находится конвейер, где собираются маггловские автомобили - совсем рядом и все равно, что за непересекаемой чертой.
Хотя, говорят, у Блэка был мотоцикл еще тогда, в восьмидесятых. У Блэка вообще много чего было, а закончил он похуже, чем Лестрейндж, если смотреть по модулю.
Рабастан любит смотреть по модулю. Это как-то успокаивает.
- Неужели ты никогда не имела дело с маггловской техникой? А как же соседи магглы? - наверное, он уже перегибает палку с разговорами о магглах, но не о магии же им говорить. Впрочем, всегда остается Первая магическая - Первая гражданская. Но там ему придется избавиться от этого едва ли не легкомысленного тона, заставить себя сосредоточиться на воспоминаниях, от которых остались обрывки даже спустя годы на свободе. Вообще-то, он хотел попросить ее о паре сеансов легиллеменции - кое-что будет проще восстановить именно так, если там осталось хоть что-то.
Церемонию принятия Метки, его первый разговор с Темным Лордом - тоже о магглах, кстати.

Он пожимает плечами в ответ на ее вопросительный тон. "Ночной Рыцарь" - это не маггловский транспорт, пожалуй. Ей бы проехаться в метро вечером или утром. А впрочем, зачем ей это.
И зачем ему пытаться что-то объяснить - его заинтересованность магглами, едва ли не очарованность, вряд ли ей важны, да и для книги точно не имеют значения. Это будет выглядеть надуманно, лживо, упомяни она об этом его увлечении: Пожиратель Смерти, единственный выживший член Ближнего Круга, не считая Малфоя, последний представитель семейства, последние лет пятнадцать плотно ассоциировавшегося с темным безумием и смертью - нелепо разрушать настолько яркий образ. В конце концов, Лестрейндж вовсе не уверен, что настоящий он лучше и интереснее. Даже не так - он точно уверен, что хуже и неинтереснее. А мисс Гамп нужны яркие события и яркие персонажи для ее книги, если он хоть что-то понимает в рекламе.
Яэль прогуливается вдоль дороги, как будто ее тянет в лес. Лестрейндж, опираясь о капот, наблюдает - босиком она хромает меньше, наверное, дело в не слишком удобной обуви.
Теперь, когда он показал ей предмет своей изрядно потрепанной гордости - но приходится как-то подстраиваться - его порыв кажется ему же глупым. Предлагая ей прокатиться он, что вообще-то ему не было свойственно, не строил планов - и за это расплачивается, чувствуя под ладонью гладкость металла и подступающее напряжение, неуловимо разливающееся в воздухе.
Когда ведьма возвращается, он уже готов под каким-либо благовидным предлогом свернуть прогулку - да и о книге разговаривать сегодня не очень-то хочется. Летняя духота вкупе с вынужденной коммуникацией с магглами в последние дни по вопросу добычи лотуса действует раздражающе, ему всегда больше нравилось одиночество. И уж точно он не стал бы искать компании чистокровной ведьмы, знающей о нем слишком многое. И хотя пока аврор Гамп до сих пор неплохо сдавала экзамен на не-жалость - потому что это развело бы их сразу и навсегда - он не мог понять причины ее почти-опеки, и это нервировало отдельно, когда Лестрейндж давал себе волю задуматься об этом.
Вот и сейчас - он еще не успел предложить вернуться, а она уже спрашивает, все ли с ним в порядке. Разумеется, нет. Разумеется, случилось - с ним вообще много всего случилось, думает Лестрейндж, который по прежнему не умеет в социальную коммуникацию и воспринимает все буквально, но уже даже не пытается постигнуть сложные неписаные правила, по которым ему подобные находят, страшно сказать, друзей в мире, что круг общения не ограничивается однокурсниками или детьми друзей родителей.
Яэль щурится на свет, но голову не опускает, хотя он почти уверен, что она не может разобрать выражение его лица. Пользуясь этим, по-воровски Лестрейндж окидывает ее взглядом и надолго останавливается на босых ступнях, бледными пятнами выделяющихся на запыленной и почти высушенной солнцем траве вдоль трассы.
- Обувайся, - это даже не уход от ответа, это целый побег. Но бежать больше некуда, и кому, как не ему, знать об этом.
Он хочет призвать ее обувь, но вспоминает, что это невозможно - впрочем, так даже лучше. Можно отойти, выйти из-под внимательного взгляда.
Туфли все еще хранят тепло ведьмы и наверняка редко используются - она всегда приходит, одетая подчеркнуто по маггловски. Хотя все равно отличается от маггловских женщин - Мерлин знает, чем, может быть, всем подряд. Он понял это относительно недавно, когда столкнулся на лестнице в своем доме с соседкой снизу. Та отчего-то считает, что "мистер Гриффит" отставной военный, хотя он, кажется, миллион раз говорил, что всего лишь историк. Но та трясет головой в мелких блондинистых кудрях и болтает что-то про реакцию и глаза. Лестрейндж не вслушивается.
- Мы недавно говорили насчет глав о первых впечатлениях изнутри, - начинает он совершенно внезапно, оборачиваясь с ее обувкой в руках - в каждой руке по туфле - и теперь всматривается в темную фигуру, подсвеченную ближним светом, фактически поменявшись местами с ведьмой. - С этим будут проблемы. Еще до ареста на эти воспоминания были наложены мощные блоки - не мной даже, а Лордом. Как раз на случай ареста или легиллеменции. Часть была разрушена перед судом, часть уцелела, но, по моим прикидкам, из-за воздействия дементоров сработала против меня. Я мало что помню до девяносто пятого - в основном то, что удалось восстановить с помощью зелий и разговоров с другими. Какие-то очевидные вещи. Однако я думаю, что на самом деле воспоминания никуда не делись... Ты имеешь представление о гипнозе? - типично перескакивая с темы на тему, заканчивает Лестрейндж.

Он игнорирует ее "не холодно и удобно". Потому что почти ночь, потому что среди увядшей травы полно камней, сучьев и стекла - магглы выкидывают из окон автомобилей все подряд. Потому что он смотреть не может на нее босую, слишком беззащитно она выглядит в чужом мире без обуви.
А ему вот этого только не хватало сейчас - потребности защищать постороннего, в общем-то, человека, связанного с ним случайными узами. Ведьму, которая держит в своих руках все, чем он дорожил и дорожит до сих пор. Эта потребность обречена, ему больше никогда не светит магия, а если что и светит, так эта блондинистая маггла этажом ниже.
Этажом, драккл ее дери.
Он позволяет ей забрать туфли. Просто держит их перед собой, не удерживает, а держит, пока ведьма обувается. Прикосновения теплых пальцев не отдаются ни дрожью, ни желанием перехватить руку. Просто прикосновение, он думает об этом так. Случайное, ненамеренное и едва ли повторится.
Люди вообще касаются друг друга, ему уже пора это усвоить. Магглы вообще фанатики тактильности, и он привыкнет.
Проходит все лучше, чем он ожидает - Яэль соглашается, просто и естественно. Для нее это очередной вызов, быть может. Очередная возможность что-то доказать кому-то, но он и не ждет бескорыстия.
А потому, когда она опровергает им же домысленные мотивы, Лестрейндж в первый момент замирает, не понимая, не постигая - не для книги?
Вслушивается в интонацию - она не издевается. Раздражение исчезает, оставляя после себя послевкусие поражения.
Он никогда не был смелым человеком - он и выжил-то только благодаря тому, что ни в грош не ставил ни смелость, ни верность.
И говорить так - неправильно. Настолько неправильно, что он убил бы за эту фразу раньше, будь у него палочка и остатки лестрейнджевской гордости. Баст Гриффит качает головой:
- Я не уверен, что хочу ее вернуть, - на самом деле, он имеет в виду, что хотел раньше, в том же девяносто пятом, но сейчас считает, что ему будет куда проще, если с магическим миром его будет связывать тончайшая нить полустертых воспоминаний, балансирующих на грани исчезновения. Что ему от того, что он вспомнит все детали, церемонию распределения, свадьбу Рудольфуса, свою почти-невесту или выпускные экзамены. Это лишь жутковатым контрастом ляжет на те впечатления, которые он в полной мере получает сейчас. Изгнанник должен быть благодарен за то, чего не помнит - но только Лестрейндж мастер в создании себе проблем.
- На самом деле, хорошо бы ограничиться только тем, что может понадобиться. - Несмотря на ее алогичные слова, он понимает - его ценность напрямую коррелирует с пользой для книги. Они заключили договор - не первый уже, но он не собирается отступать от соглашения. - Личное не имеет значения.

Чего он не ждет, так это неуверенности в ее тоне. "Послушай, Баст" - и?
Даже семейная, домашняя кличка кажется чужой, а ведь он и выбирал новое имя, чтобы оставить хотя бы это.
Вряд ли это обещает что-то хорошее, думает Лестрейндж, готовый встретить любой удар.
Послушай, Баст - я решила, что книга не нужна.
Послушай, Баст - ты не можешь быть соавтором.
Послушай, Баст - я выхожу замуж и уезжаю к черту на кулички, и мне не до книги.
Послушай, Баст.
Он не взволнован, Мерлин. С чего бы. А сжатая челюсть - ну так он вообще не из улыбчивых.
Выжидая-ожидая все таки удара - варианты продолжения этой нелепой фразы еще здесь, кружатся в голове, не желают исчезать из-за предложения закурить - Лестрейндж вытаскивает пачку, выбивает сигарету и тут же замирает, когда чужая ладонь ложится на предплечье. Не на меченое, хвала Мерлину, но прикосновение все равно лишнее, и на сей раз нет между ними туфли.
Он  против воли скользит взглядом по ее пальцам и тыльной поверхности ладони, аккуратно, даже слишком, как если бы снимал с огня котел, полный чего-то едучего - высвобождает руку, делая вид, что ему жизненно необходимо найти зажигалку.
- Ты хочешь прекратить работу над книгой? - уточняет очень сдержанно, почти невозмутимо. Прикуривает, задерживает выдох, чтобы не наговорить разного. - Без этих воспоминаний вся затея кната ломаного не стоит. Просто архивные заметки - и все.
Если она решила прекратить, ему фактически придется возвращаться к тому, с чего он начал: ни денег, ни работы, ни возможности хоть чем-то себя занять. Есть, от чего прийти в раздражение.

Разумеется, он чувствует облегчение, когда она горячо уверяет его в том, что в своей догадке он ошибся. Однако этот горячий тон не скрывает ощутимого "но", повисающего между ними.
И он ждет того, что последует - этого самого "но", фильтруя ее дальнейшие слова, которые кажутся и лишними, и непонятными, и все еще не объясняющими, что не так с его предложением ограничиться только необходимым минимумом информации.
Хмурится она вообще внезапно, он, кажется, видит впервые такую гримасу на ее лице - обычно Яэль Гамп улыбается, он даже не уверен, что помнит ее без улыбки. И уж точно не хмурую. А все потому что что? Потому что ей кажется, что она его раздражает.
Больше инстинктивно, чем рассудочно он оставляет при себе комментарий, что его вообще все  раздражает. Лестрейндж считает, что нужно дать ей выговориться, что иначе он не поймет, о чем она.
Разумеется, очень скоро он жалеет об этом, потому что разговор отходит от обсуждения книги и дальнейшей стратегии так далеко, как только может - и Лестрейндж точно знает, что не хотел бы здесь оказаться.
Здесь - ему не слишком понятно. И как следствие, не слишком по себе.
То, что книгу она задумала для себя, он понимал сразу - она еще в девяносто пятом твердила, что хочет знать все, что касалось восстания Волдеморта. И уж точно теперь прибегла к его помощи не по заданию Министерства, которое наверняка предпочло бы несколько иной вариант трактовки событий, чем воспоминания и мемуары того, кто в обеих войнах выступал на стороне проигравшей. Это признание его не удивляет, хотя он и не понимает, при чем здесь - личном - анимагия.
Для начала он хочет возразить, что она ему тоже нравится и при чем тут это - естественно, они не испытывают друг к другу враждебности, естественно, что они почти-друзья, естественно, ведь она немало сделала для смягчения его приговора и обратилась к нему за помощью с книгой, фактически решив его проблемы в маггловском мире.
Но даже одного взгляда достаточно, чтобы понять -  она слишком переживает. Настолько переживает, что зовет его полным именем, что говорит и говорит, как будто хочет не даст ему ответить. Потому что она имеет в виду не совсем то "нравишься, потому что мы партнеры" - и он вообще-то знал.
И когда Яэль все же договаривает, тишина, наступившая за ее последними словами, оказывается лишней.
- Что я должен подумать? - аккуратно спрашивает Лестрейндж, который сбит с толку и - разумеется - не в духе. Ему нравилось думать, что он ее понимает, а теперь она, будто играючи, лишила его этой иллюзии.
Уехать, может, думает он, докуривая и выкидывая окурок. Ведьма сама сказала - если что, уезжай. Это сейчас - если что?
Смеяться ему точно не резон.
- Это очень лестно, - всплывает из глубин памяти светски-нелепая, ошибочная формулировка, и он торопится исправить ситуацию. - Просто лишнее. Я не в том положении, чтобы пользоваться симпатиями чистокровной ведьмы.
От мелодраматического "ты мне слишком для этого нравишься" он удерживается без труда - во-первых, потому что подобные признания нерациональны. Во-вторых, потому что для него не бывает здесь "слишком".
Он передает ей открытую бутылку кофе.
- Если ты не хочешь, если считаешь, что ковыряешься в ране,  - хорошее, кстати, определение,  - то давай обратимся к другому магу. Оплату его услуг вычти из того, что платишь мне. Все нормально.
Не нормально - и от мысли, что какой-то сторонний волшебник получит доступ туда, куда Лестрейндж и сам предпочел бы не углубляться, он в восторг не приходит, но ему нужна эта книга. И возможность этих встреч.
- Все нормально, - повторяет он.

Бутылка летит в сторону, он падает на колени, вцепляется в обломки палочки, как, наверное,  умирающий от голода может вцепиться в краюху хлеба. Острая щепка впивается в ладонь, да хрен с ней. Это же, драккл, волшебная палочка. Была ее волшебная палочка.
Лестрейндж знает, что это значит для волшебника - его палочка тоже была однажды сломана, да не одна.
Он снизу вверх смотрит в бледное лицо ведьмы, в широко распахнутые глаза, полные гнева и Мерлин знает, чего еще, в расширенные зрачки.
Да что же это такое-то.
Ни хрена он не понял, конечно - а теперь и подавно. Его переклинивает, когда ситуация выходит в пике, но что-то надо делать и он что-то делает, передавая управление не мозгу, но инстинктам.
Продолжая сжимать останки палочки, поднимается на ноги, силой раскрывает ее ладонь, всовывает обломки дерева.
- Ты что делаешь? - горло перехватывает.
Какой еще Обет, какая еще другая сторона.
- Ты что сделала?! - он трясет ее за плечи, потому что не знает, как еще можно отреагировать на это безумство. Потому что эта дикость, произошедшая на его глазах, сводит его с ума, а в ушах до сих пор хруст переломленной палочки. Волшебной, мать ее, палочки.
Не смотреть, отойти, иначе он продолжит трясти ведьму, послав к Мордреду собственное же похвальное решение не трогать ее и пальцем.
Он в несколько шагов меряет освещенную фарами площадку перед лотусом, оказывается возле пассажирской двери, рывком распахивает ее.
- Садись. Да садись же, - когда ведьма не двигается с места.
Дергает ее за руку, дергает к себе, почти заставляет сесть в автомобиль, захлопывает дверцу - наверное, в лесу совы в испуге вспорхнули с ветвей.
Обходит лотус, садится сам, вцепляется в руль, пачкая оплетку кровью из царапины, оказавшейся глубже, чем показалось сначала.
- Яэль, - он переключает свет на дальний, намеренно не смотря на ведьму. - Ты можешь ответить мне на один вопрос?
Ему вообще-то с трудом дается это спокойствие, но она не успокоится, если еще и он продолжит орать.
- Зачем ты делаешь это? Все это? Суд уже прошел, я тебе очень благодарен, но больше нет никакой моей стороны. Все кончено для меня там. Неужели ты не понимаешь, чего пытаешься добиться?
Он все таки поворачивается, трет лоб.
- Отказаться от магии... Ты считаешь, что сможешь? Считаешь, это это вообще возможно? И ради чего, черт.

Он дергается как от удара, потому что в его систему мира, четкую, упорядоченную и только-только начавшую отходить от болезненной ампутации большей и самой живой своей части, не входит то, о чем слишком прямо говорит ведьма, удерживая его руку, раскладывая по панели окровавленные салфетки.
Кровеостанавливающие чары для них обоих сейчас недоступны, и Лестрейндж наблюдал, наклонив голову к плечу, как Яэль промакивала ладонь и подцепляла острыми ногтями остатки щепки, глубоко ушедшие под кожу.
- Подожди. Отпусти, сейчас я, - так же тихо отвечает он, выдергивая руку. Зубами находит конец щепки, тянет, прикусив и чувствуя на языке привкус собственной крови и дерева. Обломок выходит легко, но болезненно, зато занимает его без остатка, не позволяя отвлечься. Позволяя делать вид, что он ничего не слышал - что она ничего не говорила.
Открывает дверь, сплевывает занозу.
Определенно, нужно было быть аккуратнее с кофе - сейчас было бы кстати.
Духота накатывает тяжелым одеялом, лес притих, настороженный и враждебный.
Лестрейндж не знает, как объяснить ведьме, почему все должно остаться так, как есть. Он себе-то не может внятно обозначить причины кроме какого-то нелепого ощущения, что так будет правильнее.
Что в его жизни уже были люди, которые значили для него целый мир - может быть, лишенный кое-каких красок, где-то безумный и уж точно враждебный. Стоит ли напоминать ей, что у него осталось в итоге?
Стоит ли говорить, что он не для того учился воспринимать себя отдельно от кого бы то ни было несколько лет, чтобы теперь снова чувствовать эту тянущую ответственность?
Отказавшись от родового имени, было так просто дать себе шанс почувствовать свободу - только все это оказалось пустым фантиком, как выяснилось, раз первой мысль в ответ на сумбурное и тяготящее в первую очередь ее саму признание ведьмы была мысль о том, что он может, как будто именно такова естественная реакция, жениться на Яэль Гамп и дать роду Лестрейнджей наследника.
- Я отвезу тебя домой, - обычно она аппарировала от того места, где они встречались, улучив благоприятный момент, но сегодня из-за ее собственного сумасбродства этот вариант исключается. - Ты живешь там же?
Сумасбродство, повторяет он мысленно, предпочитая возвести между собой и словами Яэль как можно больше баррикад из слов и понятий.
Захлопывает свою дверь, опускает стекло, чтобы выветрился запах крови и этого сумасбродства. Барабанит по оплетке, растирает кровавую полосу. Переключает рычаг скоростей в опасной близости от колена ведьмы. Лотус, низко урча, возвращается на трассу, рассекая июльскую ночь ближним светом.
Теперь, когда он знает, что мог бы - может - исполнить свой долг, это кажется настолько нелепым, что Лестрейндж вообще не понимает, почему его это заботило.
Пример ведьмы ясно доказывает, что можно жить иначе - вопреки, руководствуясь чем-то другим, не связанным с понятиями долга и рода.
Лестрейндж косится на Яэль, снова барабанит пальцами по рулю. Счастливой она не выглядит.
А, да - ей не с чего, наверное. Он бы на ее месте точно не пел от счастья.
- У меня есть проблемы с выражением чувств. И с чувствами, - если смотреть ровно на дорогу, то можно представить, что ее в лотусе нет и он разговаривает сам с собой. Детский фокус, но на удивление действенный. - Ты должна это знать.