То, что происходит с  Рудольфусом, Рабастан не может осмыслить. Само допущение, что его брат будет медленно умираь в течение года-двух, кажется почти непристойно кощунственным.
Представить  себе, что Рудольфуса  не будет рядом, Рабастан не может.
Он всегда считал, что братская привязанность, даже любовь - миф, но теперь  не знает, что и думать, когда волком хочет завыть, выходя из спальни брата. Потому что  Рудольфус из нее не выйдет.
Поэтому Рабастан запрещает себе думать о том, что брат умрет. И постепенно  сам начинает верить  в собственные иллюзии. Ему требуется на это несколько часов, но он всегда получает то, чего хочет.

Когда он заглядывает к Рудольфусу, в окнах уже золотится рассвет. В комнате пахнет зельями и пылью, хотя единственный домовик с ног сбился, вытрясая и вымывая давно покинутое жилище при неожиданном явлении хозяев.
А потом небеса рушатся,  погребая под собой все.
- Что ты сделала? - уточняюще переспрашивает Рабастан очень  спокойно. Это очередная шутка Беллатрисы, как иначе. Не может же она убить своего мужа,  а потом спокойно  пояснять это его брату.
В том, что свояченица говорит правду, его убеждает нежность, непривычная, невероятная, с которой Беллатриса гладит  Рудольфуса по щеке.
И когда Рабастан подходит к кровати, не чувствуя - вот буквально - ног, он уже своими глазами видит,  что его старший брат мертв. Просто груда  мяса в провонявшей зельями и мазями постели.
Однако он все равно  касается руки Рудольфуса  поверх покрывала, чувствуя под пальцами холодность воска,  не имеющего  ничего общего с живым  человеческим телом.

И отступает от кровати, пряча враз задрожавшие руки за спиной. Поворачивается к Беллатрисе.
- Убить? Героиню войны, наконец-то избавившуюся от ненавистного  мужа? - в конце предложения голос взвивается, даром, что вопросительной  интонации даже рядом нет, и Рабастан враз осекается, замолкает после  этого  мелодраматичного обвинения, брошенного  в лицо новоиспеченной вдове.
Ненадолго.
- Нет. Ты не станешь мученицей за то, что сделала. Слишком много чести для тебя упокоиться в фамильном склепе Лестрейнджей вместе с моим братом, - у него начинает колоть в глазах, и фигура Беллатрисы двоится, троится. Рабастан смаргивает и все проходит.
- Я не потащу тебя в суд, даже не надейся. Не отдам дементорам, ты к ним давно привыкла. - Слова, будто ледяные кристалы, царапают горло и замораживают тон. - Я сам определю степень твоей вины и меру твоего наказания. По праву главы рода. А сейчас пройди в свою комнату и жди там.
На выходе Рабастан прикасается ладонью к ручке двери,  и посеребреный герб Лестрейнджей приятным теплом реагирует на его прикосновение.
Дом признал своего нового хозяина.
И Рабастан отдал бы правую руку, чтобы этого никогда не случилось.

Весь долгий день  он не спит. Отдает приказы домовику, пишет несколько писем выжившим  соратникам, занимающемся восстановлением Англии после войны, отдельно упоминая, что похорон не будет и безутешные родственники пока не собираются покидать материк, а затем обходит дом, ведя раскрытой ладонью по косякам и стенам, перебирая парчовые  портьеры и поглаживая  еще зачехленную кое-где мебель. Дом признает его, домовики  признают его. Он новый глава рода, он может все, кроме единственного - изменить этот факт.

Когда поместье вновь погружается в сумерки, в неухоженном парке поместья появляется  Долохов - на одежде разводы каминной сажи, под глазами круги. Но живой, оправившийся практически от заклинаний тех защитников  школы, с которыми сражался.
Рабастан не рад визиту и тут же демонстративно запечатывает антиаппарационный купол от всех с легкостью, к которой еще не привык, но Антонин Павлович бескомпромиссно прерывает его холодное приветствие и идет в сторону погребального костра, еще не разожженного.
- Хорошо, Рудольфусу бы это понравилось, - заявляет славянин.
Рабастан  хочет возмутиться, потому что  ему не нужно ничье одобрение, чтобы проводить брата достойно к предкам, но возмущение гаснет, едва сформировавшись - ему все равно.
- Где Беллатриса? - между делом спрашивает Долохов, пока  домовик заканчивает приготовления.
- У себя. Она не выйдет, слишком потрясена, - отвечает Рабастан, не желая рассказывать,  что свояченица заперта в  своей комнате. Долохов недоверчиво оглядывает темный абрис дома, но не переспрашивает.

Костер пылает жарко. Так жарко, что у стоящего вблизи Рабастана начинает стягивать лицо.
Долохов стоит рядом, а потом, когда костер прогорает и только луна освещает багровеющие угли, кланяется, следуя традиции.
- Лорд Лестрейндж, примите мои соболезнования и уверения, что я глубоко чту и уважаю вас и ваш род, - старинная традиционная фраза режет слух, и Рабастан кивает с почти оскорбительным равнодушием.
Однако Антонин Павлович не оскорбляется. Крепко пожимает Рабастану руку и просит  позволения отбыть камином.
Еще бы, у нового заместителя министра полномочия настолько широки, что позволяют подключаться к каминной сети Англии даже из другого государства.
После отбытия славянина Рабастан идет в свою комнату и засыпает, едва присев  за стол с "Кодексом семейства Лестранж".
Зато самое главное он выяснил.

И снова сумерки - второго дня после смерти его брата. Как будто с этой смертью Рабастан тоже умер, а возродился вампиром или другой ночной тварью.
Он чувствует себя  выспавшимся, несмотря на затекшую шею и спину, но когда переодевается, сбрасывая воняющую костром одежду прямо на  пол, в зеркале отображается мертвец  -  запавшими щеками, запавшими глазами и мертвым взглядом.
Несмотря на  свежую одежду, от него все еще пахнет дымом.
По словам домовика, мадам Лестрейндж ничего не ела за эти два дня, и Рабастан приказывает подать плотный ужин к ней в комнату как можно скорее.
И заходит сам - дверь, запертая  его волей, послушно отворяется. К  этому все еще никак не привыкнуть.
- Я решил, как поступлю. Ты будешь заперта здесь, в этой комнате, до самой своей смерти. Достаточно того позора, что ты навлекла на наш род в прошлом, такого шанса у тебя больше не будет.

-

В глазах Беллатрисы столько презрения, что можно утонуть, но Рабастан не тонет. Он обязан не утонуть хотя бы в память о брате, которого эта тварь лишила нескольких месяцев жизни. Возможно, года. Возможно, двух.
Он меряет взглядом ее палочку - неужели она собирается напасть на него прямо здесь, в доме, который видел не одно поколение чистокровных магов, а теперь признал его старшинство?
- Если не хочешь, чтобы я ужесточил меры, советую отдать волшебную палочку. Она не поможет тебе здесь. Более того, если не подчинишься, то можешь забыть о похоронах - ты просто не выйдешь из дома, пока друзья будут оплакивать твоего мужа.
Вообще-то, у Рабастана для Беллатрисы много сюрпризов, но он предпочитает не торопиться с интересными вестями. Например, с вестями о том, что похороны уже прошли, а Беллатриса не была приглашена.
В комнате материализуется домовик, начиная расставлять на низком столике у камина закрытые тарелки с пищей. Едва он исчезает, Рабастан снова смотрит на свояченицу.
Бывшую свояченицу.
- Повторяю, похороны в обмен на твою...
Договорить ему не удается: Беллатриса кидается на него вихрем мятого шелка, но с ее палочки срывается жалкая искра, тут же гаснущая, не достигнув пола.
- Ты не имеешь права запретить мне присутствовать на похоронах моего мужа! - кричит она, исступленно сверкая глазами.
Лестрейндж отбирает у нее палочку с легкостью, обхватывая оба запястья одной рукой. Ее колотит крупная дрожь, хотя в комнате не холодно, но ему становится не по себе, когда они так близко друг от друга, и Рабастан отталкивает Беллатрису, с неприязнью разглядывая ее палочку в своих пальцах.
- Я имею право на все, - негромко говорит он, убирая ее драгоценную волшебную деревяшку в карман брюк. - И чем  быстрее ты смиришься с...
Беллатриса, еще секунду назад потерявшая равновесие от его толчка, кошкой подскакивает к камину и пинком опрокидывает на бок накрытый стол.
Посуда, столовые приборы, ужин - все летит в разные стороны, пачкая ковер и паркет.
С Лестрейнджа довольно.
- Не смей больше перебивать меня!
Он редко кричит, практически никогда, и в первое мгновение Беллатриса замирает - наверное, от удивления. Усталая, почти старая женщина в черном мятом платье.
  - Я, я теперь глава рода. Мое слово - закон здесь и в любом другом доме, который ты называешь своим. Мой брат вчера сгорел на погребальном костре, по давней и заброшенной традиции нашей семьи, и та, что убила его, не должна была осквернять его последние минуты по эту сторону Великой Пустоши. - Теперь он не называет Рудольфуса ее мужем. И больше никогда не назовет. Теперь это звание принадлежит другому, и это главный сюрприз Рабастана. Хотя нельзя сказать, что он хоть кого-то сделает счастливее.
- Остолбеней, - почти нехотя бросает он в бывшую свояченицу, и беспалочковая магия, подкрепляемая домом, легко срывается с кончиков пальцев, чтобы погрузить Беллатрису в видимость покоя. - Однажды, еще до Азкабана... Незадолго до Азкабана, впрочем... Рудольфус взял с меня слово, что я кое-что для него сделаю.
Говорить становится тяжело, как будто вокруг горла обвилась веревка, и Рабастан отворачивается к не разожженному камину, чтобы собраться  с мыслями. Кто мог знать тогда, почти двадцать лет назад, что тот идиотский разговор теперь аукнется ему, да еще такой ценой.
- В нашем роду есть еще одна традиция. Если со старшим братом что-то случается, его младший брат может унаследовать ему - получить все: собственность, титул, финансы. Включая семью - жену и детей. Достаточно лишь призвать магию рода в свидетели согласия. Я поклялся Рудольфусу, что сделаю это. Вчера на сожжении я исполнил клятву.
Рабастан замолкает, давая женщине возможность осмыслить услышанное, а затем в пару шагов подходит к входной  двери.
- Фините. Приятного вечера, леди Лестрейндж.
Ручка двери легко поворачивается в его руке, и дверь тихо захлопывается за ним.

Коридор темный и населен сквозняками. Рабастан останавливается у изящного эркера, прячет руки в карманы брюк. Его сутулость усиливается, будто под тяжестью невидимой ноши, а в голове пусто, как в заброшенной библиотеке.
Ему не просто не хватает Рудольфуса, все намного хуже. Он не знает, как жить без старшего брата.
- Убери в комнате леди Лестрейндж и принеси ей снова поесть. И да, разожги камин как следует и следи, чтобы она ни в чем не нуждалась, - призывает он домовика. - Мой предыдущий приказ в силе: она не должна покидать своих  покоев.
Хочет ли он, чтобы Беллатриса и правда умерла в той комнате?
Он не знает. Но он совершенно точно не хочет, чтобы она наслаждалась жизнью, если его брат мертв.
И его статус главы рода, к которому она - благодаря его клятве Рудольфусу - все еще принадлежит, дает ему  необходимые инструменты для наказания.

Отредактировано Rabastan Lestrange (19 ноября, 2014г. 20:15)

Он разбирается с какими-то бумагами Рудольфуса - не то тот что-то купил, не то что-то продал, и знать бы еще, где это "что-то" вообще находится, и что из  себя представляет, - когда в кабинете появляется ошалевший домовик и лепечет  про то, что леди Лестрейндж лишилась рассудка.
Для Рабастана не секрет, что Беллатриса безумна, как сортирная крыса, однако ему почти жаль заламывающего в отчаянии руки домовика, старого и сморщенного, как корешок мандрагоры. И причитающего не менее неблагозвучно.
Он отпивает  горький холодный кофе из высокого стакана - домовик настолько стар, что забывает подогревать импов кофе! - и встает со стула, потягиваясь на ходу. Ему и сорока нет, а чувствует себя  Рабастан на все пятьдесят.
Позвоночник протестующе хрустит, но  покорно исполняет прихоти Лестрейнджа.
Не глядя на домовика, Рабастан идет в строну крыла, где запер в ожидании смерти безумную свояченицу.
Жену. Свою безумную жену.
- Что именно она сделала? - спрашивает он у эльфа, когда тот на мгновение прерывает свои бессвязные выкрики "леди Лестрейндж сошла с ума".
Убить себя она не могла, домовику строго-настрого велено сохранять ей жизнь, так что еще эта морганова Беллатриса натворила?
Когда Рабастан узнает, что та всего лишь отстригла себе волосы, то испытывает желание пнуть вздорного эльфа, которое, впрочем, быстро подавляет - домовиков пинал Рудольфус.
Впрочем, дальнейшее повествование старого уродца более интересно.

Рабастан стучит в дверь, выжидает положенные две минуты и входит.
- Леди Лестрейндж, мне доложили, что вы имеете сообщить мне нечто исключительной ценности, касаемое наших брачных отношений, - официально начинает он, останавливаясь в дверях и разглядывая Беллатрису, которая без  своей дикой шевелюры выглядит намного уязвимее, как маггловский Самсон, потерявший источник своей силы.
- Я уверяю вас, что под моей опекой вы в полной безопасности, равно как и ваша честь, буде такая еще осталась. Называя себя вашим мужем лишь по факту данной мной клятвы, я не собираюсь и не испытываю желания вступать с вами в какие-либо романтические отношения, предполагающиеся между супругами.
Что она там себе навыдумывала? Что он ночами не спит при мысли, что может раздвинуть ей ноги? И это той, которая виновна в смерти его брата?

Он оглядывает комнату, удовлетворенно кивает на пустые тарелки - в его планы  не входит, чтобы она заморила  себя голодом сама и так рано, затем переводит взгляд обратно, на спутанные пряди кудрявых волос с серебрящимися нитями седины.
- Во имя Мордреда, Беллатриса, - не  выдерживает Лестрейндж, кривя губы в невеселой ухмылке. - Неужели самое страшное для тебя, это отказаться от мысли, что все только и жаждут залезть к тебе под юбку? И неужели ты думаешь, что я прикоснусь к тебе хотя бы пальцем, к тебе, жене моего убитого тобой брата?
Всем приходится однажды терять иллюзии, думает Рабастан. Пришло время и для Беллатрисы.

Отредактировано Rabastan Lestrange (19 ноября, 2014г. 21:32)

От обращения - "мистер Лестрейндж" - его ощутимо воротит с души. Лорд, имп побери, лорд Лестрейндж, благодаря ей, будь она неладна, но Рабастан сдерживается, оставляя это раздражение при себе.
С каких пор его вообще волнует собственный статус, и с каких пор ему не все равно, как она к нему обращается.
Пусть сколь угодно долго игнорирует его изменившееся положение, как и то, что теперь он волен распоряжаться ее будущим, - от ее игнорирования эти факты не перестанут быть фактами.
Поэтому он выслушивает ее, по-прежнему не скрывая ухмылки, которая застывает на лице, как маска.
Только не успевает ответить - Беллатриса уже режет себя, победоносно улыбаясь.
Рабастан оторопело взирает на темно-красные потеки, уродующие белую кожу ее запястья, мельком отмечая, что она постаралась не задеть едва заметную Метку, а потом женщина уже толкает его к двери, пачкая кровью, и вылетает в коридоры.
- Хозяин, Хозяйка в...
- Я прекрасно слышу, где она, - обрывает домовика Рабастан, отряхивая капли крови с рубашки и размазывая их еще сильнее. Передвижения Беллатрисы по дому отлично слышны - теперь она, кажется, скатилась с лестницы. Рабастан искренне надеется, что его супруга сломала себе что-нибудь.
- Не называй ее хозяйкой. Перед выполнением любого ее приказа ты должен получить мое разрешение, понял? Она тебе не хозяйка. И прибери тут все.
- Да, Хозяин, - домовик, суматошно мигая от попыток осмыслить столь ужасающие идеи, все же покорно кланяется.
Рабастан жестом приказывает ему удалиться, разворачивается и идет вслед за Беллатрисой, доставая свою волшебную палочку из кармана - если она и сломала себе что-то, он вовсе не хочет дать ей так быстро ускользнуть от него, умерев от потери крови или болевого шока.
Когда он спускается вниз, в широкий полутемный холл, Беллатриса пытается расширить проем в разбитом стекле. Все вокруг заляпано ее кровью, он даже шел за ней по кровавому следу, будто охотничий пес, травящий лисицу.
Когда она снова пытается отпилить себе руку, он уже не может терпеть этот цирк. Кинжал подчиняется его призывающему заклинанию, и у ведьмы настолько недоумевающий вид, что Лестрейнджа так и раздирает пожалеть ее. Но жалости нет, есть только легкая гадливость и желание заставить ее пожалеть о том, что она вообще однажды встретила его брата.
- Я надеялся, ты сломала шею на лестнице, - он игнорирует ее не то просьбу, не то приказ. В этом вся Беллатриса - куда-то рваться, метаться, ломиться в запертые двери, приказывать, оскорблять, не замечать очевидное... Столько качеств, которые он ненавидит в людях - и все в одной маленькой женщине, которая привыкла выходить безнаказанной из любых ситуаций.
Теперь у нее этот номер не пройдет. Не с ним. Рудольфус знал, как отомстить жене, - эта мысль впервые посещает Рабастана, и он на несколько мгновений останавливается, отводит взгляд от Беллатрисы, чтобы полностью осознать пришедшее только что откровение.
Мерлин и Моргана, его старший брат - случайно или нет - приготовил для своей неверной жены лучшую месть, которая только может быть. Она ненавидит быть чьей-то собственностью - так теперь она вообще передана по наследству. И если Рудольфус по своему любил ее и она этим умело пользовалась, то с Рабастаном ее шансы равны нулю.
Даже отрицательны.
Эта мысль его забавляет. Забавляет настолько, что он почти проникается сочувствием к Беллатрисе.
- Подними голову, - велит он, а затем припоминает и кастует заклинание, подравнивающее ей нелепые лохмы, остатки былого великолепия.
Так не намного, но лучше, она больше не выглядит пациенткой психиатрического крыла Мунго.
- Вставай.
С этим проблемы. Она продолжает истекать кровью среди разбитого стекла. Всегда тяготела к нелепым, картинным выходкам, думает Рабастан, Ферулой создавая тугую повязку на разрезе.
Холл похож на место драки - все засыпано осколками стекла, заляпано кровью.
- Вставай, - повторяет он, а когда она снова не подчиняется, поднимает ее на ноги силой, обхватывая за талию и мимоходом отмечая, что ей нужно лучше питаться - он думал, что причина ее худобы в корсете, а оказалось, что она и без дополнительных ухищрений скоро сможет прятаться за метлой.
Они неуклонно поднимаются обратно, к ее комнате. Беллатриса почти висит на его руке, однако Рабастан не замедляет шага, волоча леди дальше. Ему хочется как можно скорее вернуть ее туда, где она не сможет причинять ему беспокойство, и самому
вернуться в свое глухое отчаяние.

Когда он опускает ее в кресло у окна и поворачивается уходить, она начинает что-то говорить, но Рабастан устал слушать алогичные и несогласные речи.
- Я не советую в дальнейшем беспокоить меня по таким незначительным поводам, как твое несогласие со мной в любых вопросах. Лучше бы тебе уяснить, что правила здесь устанавливаю я, и что я полон решимости оградить мир от твоего безумного влияния.

Хватит, хватит, хватит.
В кабинете он стаскивает окровавленную рубашку и с омерзением отбрасывает ее в сторону.
Мысль о том, что Беллатриса не подчинится, он отбрасывает с той же поспешностью.

Неделя длится бесконечно долго. Рабастан занят, занят так, как никогда еще в своей жизни, отвечая на недоумевающие и взволнованные письма из Англии, записки дальних французских родственников, прослышавших о возвращении английской ветви Лестрейнджей, разбирая документы Рудольфуса - и постоянно прислушиваясь, как будто ожидая очередных воплей своей злосчастной супруги.
Однако Беллатриса сидит в комнате ниже травы, тише воды. Настолько тихо, что он мог бы забыть о ее существовании. В том случае, разумеется, если бы их не связывали обстоятельства.
Поэтому он ловит себя за тем, что прислушивается, не раздастся ли шум из комнаты бывшей свояченицы с противоположном крыле, и возвращается к письмам.
Чаще всего пишет Долохов. Замминистра требуется верный человек, имеющий прекрасное образование, достойное происхождение и опыт работы в области магического права. Таким человеком Антонин Павлович видит Рабастана - и Рабастан устал пояснять эпистолярно, что его "опыт работы" сводится к двум годам стажировки в соответствующем отделе в лучшем случае, и в пятнадцати годах отсидки в Азкабане в худшем. Долохов так же письменно уверяет, что оба варианта его крайне устраивают.
И каждый раз замминистра интересуется самочувствием и делами мадам Лестрейндж, напоминая Рабастану о и без того раздражающем факторе в лице упомянутой леди.

На седьмой день появляется домовик с сообщением, что леди Лестрейндж умирает. Формально, это извещение действительно не выглядит пустяком, но Рабастан прекрасно знает, насмотрелся вполне, все уловки "леди Лестрейндж".
Однако ему и самому интересно, не проглотила ли Беллатриса язык, раз в доме царит такая умиротворяющая тишина.

В сопровождении домовика лорд Лестрейндж отправляется в комнату своей пленницы. Снова вежливо стучит и выжидает - из-за двери раздается едва слышный стон.
Драккл раздери эту женщину, думает Рабастан, неужели она смогла все же убить себя, чтобы ускользнуть от его наказания?
Он рывком распахивает дверь, едва успевая пробормотать заклинание, чуть обжигая ладонь, и теперь трясет обожженной рукой, рассматривая Беллатрису, свернувшуюся на кровати в позе эмбриона.
- Какого Мерлина, Беллатриса? Что ты на этот раз придумала? - больше удивленно, чем раздраженно вопрошает Рабастан, внимательно следя за всеми движениями пленницы - ему претит снова заляпаться ее, без сомнения, чистой кровью. Равно как и чем другим.
- От чего ты умираешь? - скептически интересуется он, все еще не решивший, играет она или и правда больна.
- От скуки, - чуть живым голосом стонет Беллатриса в подушку.
Лестрейндж замирает от возмущения и кидает гневный взгляд на закрывшего глаза лапами домовика, но затем улавливает скрытую иронию - Беллатриса не из числа домашних женщин, факт. Она в жизни не проводила столько времени в комнате, в одиночестве - должно быть, ей и правда нелегко дается это вынужденное затворничество.
- От скуки? Хорошо, я распоряжусь доставить тебе пяльцы и шелк. Или ты предпочитаешь вязание? - издевается Рабастан. Представить своенравную Беллатрису за столь женскими занятиями - дорогого стоит.
- Я не умею вязать, если тебе интересно. Когда меня выдавали замуж, как-то предполагалось что мой муж будет в состоянии обеспечить мне безработное существование, - дерзит его собеседница из вороха подушек, поджимая губы.
Слово чести, он уверен, что она поджимает губы, даже не видя ее лица.
И, оборотень ее раздери, он почти хочет оставить эту дерзость безнаказанной.
- Я полагаю, сейчас самое время научиться, - холодно проговаривает он и распоряжается доставить мадам Лестрейндж как можно скорее все необходимое для вязания, а также книги для обучения.
- Тебе не помешает вспомнить, что ты женщина. - Так же холодно он кивает ей и уходит.

Уже в кабинете Рудольфуса - в своем - он придумывает еще более изощренную шутку и велит домовику украсить комнату Беллатрисы громоздким старинным клавесином из гостиной.
О чем жалеет спустя несколько часов, просыпаясь посреди ночи в кабинете за столом от ужасающей какофонии, производимой этим самым клавесином.

Беллатриса с самым грозным видом сидит за клавесином, когда он врывается к ней в комнату. Умирающую она больше не изображает, но когда он, не помня себя от раздражения и адской побудки, шагает к ней, она вскакивает на ноги и стрелой уносится за столик у камина, на котором сложена корзинка с вязанием и несколько больших и красивых книг соответствующей тематики.
Верхняя книга летит в него, едва он делает еще шаг, острым углом рассаживая лоб.
Лестрейндж останавливается как вкопанный, сдерживая дыхание и потоки грязной ругани. Чего он ожидал от этой бешеной самки?
- Как будет угодно леди Лестрейндж, - кривя рот, мрачно говорит он. А затем разворачивается и несколькими заклинаниями из не запрещенных, но нежелательных крошит клавесин в щепки.
Когда от старинной вещицы остается уродливый остов, Рабастан так же мрачно желает Беллатрисе спокойной ночи и выходит, запирая за собой дверь.

Отредактировано Rabastan Lestrange (20 ноября, 2014г. 16:47)

Еще неделя блаженной тишины.
После уничтожения клавесина Рабастан чувствует себя отлично - видимо, примерно это имел в виду Рудольфус. когда пел дифирамбы жесткому квиддичу. Лестрейнджу пришлось признать, что иногда такая разрядка просто необходима, как бы дико и нелепо это не смотрелось со стороны. Хотя, конечно, нельзя допустить, чтобы эта иррациональная агрессия вошла в привычку - он не похож на Рудольфуса, и лучше бы ему помнить это как следует, живя в такой близости с вдовой брата.
Дела постепенно рассасываются - даже Долохов перестает сулить Рабастану место начальника Отдела Магического Права, зато Беллатрисе приходит письмо из Малфой-мэнора.
Лестрейндж не сразу решается прочесть его 0 некоторые привычки укорены в нем настолько, что он и сам удивлен - но спустя пару дней все же прочитывает. Ничего интересного, Нарцисса повествует, как справляются с последствиями войны Малфои - к слову, неплохо, несмотря на весьма двусмысленное поведение Люциуса во время битвы за Хогвартс - приносит свои соболезнования в связи со смертью мужа и спрашивает, не может ли она чем-то помочь старшей сестрице. На втором листке Беллатрисе пишет племянник - Малфои будто дорвались до чернил и перьев - но его писанина почти вся посвящена тому, что он хочет стать аврором.
В общем-то, и правда, ничего интересного.
Письмо Нарциссы Лестрейндж заботливо убирает в карман домашнего сюртука без задней мысли, там оно и залеживается.

Когда старый эльф, явно симпатизирующий своей опальной хозяйке, передает ему самый уродливый в мире шарф, Рабастан хмыкает - шутку он оценил. Вот ведь ведьма, нашла, чем ему досадить - наверняка старалась сделать вещь как можно отвратительнее.
И то, что Беллатриса, будучи полностью в его власти, позволяет себе смеяться за его счет, раздражает уже по-настоящему.
Он должен втолковать ей, каковы теперь правила поведения. и что прошло то время, когда она могла смеяться на ним.
С этими мыслями Рабастан отправляется к Беллатрисе, оставив шарф валяться на столе в кабинете.

Беллатриса тиха и покорна, или умело делает такой вид.
Смотрит в пол, извиняется, даже одета как-то по другому.
Величает его лордом Лестрейнджем и униженно просит вернуть клавесин и вышивку.
На фоне уродливого шарфа это кажется не то грандиознейшей издевкой, не то глобальной победой Рабастана в этом поединке воль.
Он недоверчиво прищуривается, когда она буквально просит его о компании. Они никогда не ладили, если выбирать выражения, а теперь она желает ужинать с ним хотя бы раз в две недели?
Рабастан и не рассчитывал на такой быстрый успех, впрочем, он не обольщается, прекрасно понимая, насколько хитра и коварна Беллатриса, на что она способна ради удовлетворения своих прихотей. В конце концов, он был молчаливым свидетелем куда больших проступков леди Лестрейндж, чем мог вообразить Рудольфус.
- Ты забываешься, - решительно отвечает он, когда она умолкает и только смотрит на него с ожиданием. Без насмешки, без издевки. И от этого ему кажется, что перед ним совершенно другая женщина - коротко стриженая, серьезная, спокойная. в светлом платье элегантного покроя. Как вести себя с этой незнакомкой, Рабастан не знает, и это снова раздражает его - его вообще раздражает состояние не-знания, как и растерянность, идущая бок о бок с незнанием.
От растерянности он замыкается в себе, одаривая Беллатрису ледяным взглядом.
- Если ты забыла, то заключение в этой комнате  - твоя расплата за совершенное злодеяние. И оно не предполагает приятного времяпрепровождения. Я пытался быть если не всепрощающим, то хотя бы не жестоким, и внял твоей просьбе о развлечениях. Книги, рукоделие, клавесин - напомнить, как далеко простиралась твоя благодарность? С чего вдруг ты ждешь, что я вновь совершу ту же ошибку? Я не мой брат, мне хватает и своей ошибки, и его. Так что заставляет тебя думать, что я буду потакать твоим капризам?
Вопрос скорее риторический, но Рабастан ждет ответа.

В свою защиту Беллатриса выступает страстно - настолько страстно, что в какой-то момент даже забывает о выбранной ею роли смиренной жертвы, и начинает обвинять его, Рабастана, в непонимании того, насколько он был не прав, когда желал брату прожить как можно дольше из того времени, что оставил ему колдомедик.
Настолько страстно, что даже забывает о себе в какой-то момент и начинает плакать по Рудольфусу - по Рудольфусу ли? Или по своей свободе делать все, что заблагорассудится, втаптывая в грязь принято имя мужа?
Любила мужа? Да неужели?
Рабастан в смятении, и это только усиливает раздражение: как может она лить слезы, она, приведшая Рудольфуса к могиле, будто послушного пса?
Лестрейндж не сразу осознает, что заходит слишком далеко, обвиняя Беллатрису во всех злоключениях брата, но когда осознает, обнаруживает, что женщина снова сменила тон.
От былой страстности не осталось и следа, только слезы напоминают о том, что ведьма только что открывала душу - или делала такой вид - но в голосе прибавилось трепетной искренности.
Рабастан внимательно слушает то, что имеет сказать ему бывшая свояченица. Даже руку не отдергивает, позволяя ей осторожно гладить себя по тыльной стороне ладони.
Он может показаться задумчивым, даже сомневающимся, но это не так. Спектакль Беллатрисы его не заставит простить ее - сколько бы слез она не пролила.
Любила Рудольфуса? Быть того не может.
- Милосердие и сострадание? - он повторяет за ней последние слова медленно и будто размышляя над чем-то. - и как давно ты открыла во мне столь дивные таланты? Или способность к состраданию проявилась у меня недавно? Может быть, в Азкабане?
Любила ли она мужа на самом деле? Ему необходимо узнать это - о причинах Рабастан не хочет думать.
Он допускает, что потом будет злиться на себя за то, что позволил этой ведьме вновь обмануть его, но знание о том, что на самом деле испытывала Беллатриса к Рудольфусу, ценнее угрызений совести.
Если она наврала ему - он ее убьет. На месте. Несмотря на слово, которое дал брату. Несмотря на возможную расплату за нарушение магической традиции защищать и беречь жену.
Если не наврала - она будет жить. Неплохая сделка, как на его вкус, но для этого ему нужно знать наверняка.
- В девять. Отужинаем в этой комнате, - бросает Рабастан сухо и покидает золоченую клетку.

За оставшиеся несколько часов отыскать Веритасерум не так-то просто. К счастью, Рабастан тоже числится в национальных героях магической Британии, и потому для него открыты любые двери - в том числе, двери закромов Министерства Магии.
Пока он получает нужный ему пузырёк, замминистра походя жалуется, что в стране завелось подполье - и что Лестрейнджи, все оставшиеся, необходимы Англии, чтобы удержать с такими жертвами завоёванные позиции.
Рабастан, который был убежден в подобных последствиях победы, все же не может не испытывать благодарность к Долохову, проигнорировавшему его прямое нежелание и явившемуся на похороны Рудольфуса. Антонин Павлович может быть жестким политиком, отчаянным бабником, мечтателем и балагуром - но он знает о чести не понаслышке, и потому Лестрейндж нехотя обещает подумать о возможности возвращения в Англию и помощи с уничтожением последних противников нового режима.

Когда он возвращается во Францию, времени до ужина почти не остается.
Эльф мается, нуждаясь в особом распоряжении насчёт напитков, и Лестрейндж отсылает его накрывать стол в комнате пленницы, а сам спускается в винный погреб.
Там сыро и темно, а каменные потолки ощутимо давят на плечи - пахнет уксусом, а не морем, и нет бесконечного шума разбивающихся о стены волн, но к нему приходят азкабанские воспоминания, азкабанское беспросветное отчаяние, совсем не такое, оказывается, беспросветное, как сейчас, когда рядом нет Рудольфуса, и Рабастан, схватив первую попавшуюся бутылку и стыдясь собственной слабости, спешит прочь. Это не он в ловушке - как часто ему нужно напоминать себе об этом?

Вино открывается легко, по пути, и в комнате мадам Лестрейндж ее супруг ставит выдержанное бордо в середину накрытого стола.
Несмотря на начало июня, в комнате прохладно, и эльф возится у камина, поправляя почти прогоревшие поленья.
Рабастан не имеет представления, что у них сегодня в меню и подойдет ли к блюдам красное вино, однако пыльная бутылка из погреба - хорошее дополнения к тому, что он собирается сделать.
Ожидая, пока Беллатриса сядет, Лестрейндж тем же неспешным движением вынимает из кармана склянку с прозрачной жидкостью и ставит рядом с бокалом Беллатрисы.
- Узнаешь? - негромко спрашивает он. - Ты хотела разговоров, так я дам тебе возможность поговорить. Но учти, я не люблю, когда мне лгут.
Эльф исчезает с глухим хлопком, кажущимся в наступившей тишине громоподобным.
- Наливай, Беллатриса. Дозировку ты знаешь.

Его пустой бокал и ее полный смотрятся странно, но он не собирается пить - он вообще не любит алкоголь, а сейчас ему вообще требуется ясная голова, зато Беллатрисе не помешает быть чуть разговорчивее.
Рабастан садится за стол. Аппетита нет, но эльф продолжает заставлять стол изысканными яствами. Судя по взглядам Беллатрисы, она тоже не испытывает большого желания наедаться. Судя по ее взглядам, она вообще глубоко потрясена его сюрпризом, и это отчасти возвращает Рабастану прежнюю самоуверенность.
Он всегда мог видеть на пару ходов дальше, чем брат или Беллатриса - так неужели она думала, что он согласился на ужин, не имея никакого плана?
Он снова подливает ей вина - как не хотел дистанцироваться, привычка берет верх, пока он размышляет над первым вопросом.
- Ты сказала, что любила Рудольфуса. Это правда? Ты любила своего мужа, Рудольфуса Лестрейнджа? - этот вопрос интересовал его на протяжении долгих лет, и, хотя ему не слишком нравится идея выяснять это, когда Рудольфус мертв, это слишком важно для него. Настолько важно, что он пообещал Долохову обдумать его щедрое предложение, вытерпел заинтересованные взгляды и потчует свою бывшую свояченицу сывороткой правды, будто аврор в застенках Министерства.
- Как долго ты его любила? - вопросы будто сами собой появляются в его голове, непривычно пустой - он хотел лишь выяснить, на самом ли деле она считала, что спасает мужа от участи худшей, чем смерть, убивая его, а разговор заходит на зыбкую почву того, что происходило между Рудольфусом и Беллатрисой на протяжении всей сознательной жизни Рабастана.

- В Азкабане? - Рабастан вскидывает голову, неверяще глядя на Беллатрису. Если бы не Веритасерум, он бы рассмеялся в лицо ведьме и убил бы ее на этом самом месте. Азкабан для него - пелена мрачного безумия, накрывающая его с головой, мешающая думать, не дающая выстраивать логические связи между событиями и явлениями, как это каменное чудовище могло привести к тому, что Беллатриса Лестрейндж полюбила своего мужа?
Беллатриса не хочет отвечать, что же, он тоже не хочет спрашивать - но должен. Эти вопросы жгут его изнутри, как обратный аналог сыворотки правды, заставляющий хотеть не отвечать, но спрашивать.
- Почему это случилось?
Рабастан слишком рационален, чтобы принимать на веру красивые фразы о любви не за что.
Рабастан слишком хорошо избегал любви, чтобы знать, как можно полюбить человека не за что.
Поэтому он хочет знать - за что.
- Тебе нравилось то, что он позволял себе? - чуть слышное осуждение прорывается среди маски невозмутимости. Он ведет счет всем прегрешениям Беллатрисы, но он не склонен идеализировать брата.

Встречный вопрос Беллатрисы заставляет Рабастана опомниться, иначе он бы зашел еще дальше в своих вопросах. Какого импа он вообще полез спрашивать о таких вещах - ведь знал же, не мог не догадываться о том, как Рудольфус подчинял себе жену, не делая различия между ней, братом, гиппогрифами.
Сила. Его брат был силен, это факт.
Зато он, Рабастан, умный. Лучше думать об этом.
Он вырывает руку из цепких пальцев Беллатрисы и подливает ей еще вина, чтобы скрыть свое смущение. Впрочем, едва ли Беллатриса заметила бы это - она обращает на него внимания не больше, чем на предмет интерьера, хотя и вынуждена отвечать на вопросы.
И, кажется, она опьянела - тепло комнаты, выдержанное вино и предшествующая воздержанность в пище делают свое дело.
Рабастану не по себе, что разговор заходит в такое русло. Не по себе и из-за того, что его будто задевает то, с каким неприкрытым восхищением ведьма говорит о своем мертвом супруге. И от того, разумеется, что ему больше всего на свете хочется продолжить выспрашивать у Беллатрисы подробности, вызнать каждую омерзительную деталь, проникнуть пальцами в глубокую рану, вывернуть душу женщины наизнанку, чтобы найти там оправдание своему... Чему?
Хороший вопрос.
- Пей, - глухо говорит он, кивая на бокал.
Ему требуется долгая минута, чтобы собраться с мыслями, вспомнить, что он хотел узнать.
- Ты веришь в то, что облегчила Рудольфусу муки? Жалеешь, что он мертв? Хотела бы, чтобы он оставался в живых и здоровым? Твоим мужем, как прежде? - вот они, правильные вопросы. Самые нужные вопросы, которые должны показать, был ли искренним поток слез несколькими часами ранее.

Слова Беллатрисы, несмотря на их важность, остаются практически непонятыми - Рабастана куда больше в данный момент интересуют действия женщины.
Она слишком близко, и вообще зашла слишком далеко - видимо, это своеобразная расплата за его любопытство, которое он не сумел обуздать.
И ее пальцы в волосах - приятно до боли.
И даже то, что от нее пахнет вином - приятно.
И тепло ее тела, прижимающегося к его плечу - приятно.
И это "приятно" совсем не нравится Рабастану. Хуже того, это его чертовски пугает.
Он отстраняется, а когда Беллатриса и не думает последовать его примеру, резко вскакивает, поднимая на ноги и ее. Мгновенная обжигающая боль над ухом - женщина не то не успела отпустить прядь его волос, не то вцепилась крепче от неожиданности - отрезвляет, позволяет не броситься бегом прочь из комнаты, оставив дверь нараспашку.
- Оставь это, - угрожающе советует Рабастан, лишь усилием воли подавляя желание отойти от Беллатрисы на пару шагов. Это было бы возможно, будь он по-прежнему Младшим. Сейчас - нет.
- Ради чего ты это делаешь? На что ты рассчитываешь? Я же ясно дал понять, что не заинтересован в твоей постели.
Только договаривая он понимает, что на Беллатрису все еще действует сыворотка. Тем лучше - он хочет знать, что двигает ею, когда она практически предлагает себя.
Исследовательский интерес, не более.
Не более.

Как происходит, что они меняются ролями, Рабастан впоследствие не может сказать. Всему виной, как он думает, эти смутные воспоминания, которые обрели неожиданную четкость и яркость после слов Беллатрисы о вальсе.
Они правда танцевали в Лестрейндж-Холле, когда ему было лет шестнадцать?
И он правда поцеловал ее? Или она поцеловала его?
После Азкабана он не может в точности утверждать, какие события из сонма разрозненных видений реальны, а какие - нет, но уж эта нервная память о поцелуе и прикосновениях, далеких от невинных, он был уверен, ложная. Просто запомнившийся отрывок фантазии или сна - из тех, что иногда снятся подросткам.
Но у Беллатрисы с памятью проблем не наблюдалось, и она ясно дает ему понять, что когда-то однажды, миллионы лет назад, между ними были танец и поцелуй.
Лестрейндж не уверен, что хочет знать, было ли что-то еще. Но знает, что ему придется - незнания он не потерпит.

Дни идут за днями, просьбу Беллатрисы навестить ее на следующий же день он не выполняет - слишком много для короткого отрезка времени для него Беллатрисы. Слишком правильно было вести ее в вальсе, слишком нормальным казалось обнимать ее.
Вот это Рабастану не нравится. Он насмотрелся на тех, кто падал к ногам этой женщины, и вовсе не хочет пополнить коллекцию. Гордится собой, что раз за разом отвергает ее намеки - каково после этого узнать, что был едва ли не первой, жалкой и едва ли не беспомощной жертвой этой хищницы?
Однако демонизация образа Беллатрисы ни к чему не приведет - Рабастан слишком рационален, чтобы выстраивать стратегию поведения, не узнав всей необходимой информации, поэтому спустя десять дней он снова отправляется к ней.

Беллатриса смотрит на него с интересом, как будто ждала. Может, и правда ждала, и Рабастан ставит на стол уже знакомый им обоим пузырек Веритасерума.
- Я хочу знать, о чем ты говорила после нашего совместного ужина. Что за намеки ты делала. Что случилось за много лет до Азкабана. - Его тон предельно холоден - он не желает повторить предыдущую ошибку, когда позволил себе быть слабым. Беллатриса как гиппогриф, она не терпит слабостей.
- И мне снова нужна правда.

Отредактировано Rabastan Lestrange (21 ноября, 2014г. 21:36)

Он злится. Ее легкомысленный тон, ее поведение - все это раздражает, а больше всего его злят его намеки на то, что он подобен Рудольфусу.
И намеки на то, что Беллатрисе бы это понравилось - весьма вероятно, если вспомнить ее откровения по поводу мужа. Бывшего мужа.
Лестрейндж смахивает со стола почти полный пузырек с Веритасерумом. Хватит. Он и так позволил себе весьма далеко зайти в своих исследованиях Беллатрисы.
Что бы он не наговорила ему о прошлом, правду или нет, это должно остаться в прошлом. Никакого значения это сейчас не имеет.
- Я не собираюсь играть с тобой в игры. Я не собираюсь прикасаться к тебе. Я не собираюсь возвращать тебе Рудольфуса, тем более таким извращенным образом. Ты проигнорировала все шансы на мирное сосуществование, но это тебе свойственно - глупость, чванливость, легкомыслие.
С этими словами Рабастан уходит.
Она может сколь угодно звать его Бастиком, смеяться и дразнить - она и сама должна понимать, что больше ей ничего не осталось.

Теперь он полон решимости не поддаваться на провокации Беллатрисы, только любопытство гложет его ночами и не дает выбросить из головы предложенную ею игру днем. Пытаясь избыть это напряжение, Рабастан оставляет Францию и несколько дней проводит в Англии.
Антонин Павлович любезно принимает Лестрейнджа, деликатно не интересуясь его решением насчет возвращения в Министерство. Министр Амбридж, сладко улыбающаяся и пахнущая малиной, в приватном разговоре делится планами о возможной награде героям Второй Войны За Чистую Кровь.
Рабастану наплевать на медали, но публичное чествование героев предполагает и присутствие верной соратницы Лорда мадам Лестрейндж, а этого он допустить не может. Даже Долохов удивлен напором и жесткой аргументацией, с которой Рабастан выступает против награждения отличившихся борцов.
В этот вечер Антонин приглашает Лестрейнджа отужинать в своей холостяцкой берлоге и Рабастан соглашается, подозревая, что отказ может выглядеть грубо.
Застольные речи славянина пронизаны оптимизмом, и почти каждое предложение оканчивается здравницей или тостом - Рабастан не может не выпить глоток за Министра, за себя и Долохова, за втсречу боевых товарищей, за светлое будущее, за чистую кровь, за павших героев, за Рудольфуса, Лестрейнджа по праву и крови...
А Антонин Павлович все подливает и подливает - не вина, а лучшего огневиски, который только нашел в подвалах прежнего министра. А потом закуривает вонючую сигарету и приступает к настоящему допросу, не чете любительскому рабастановскому.
И Лестрейндж рассказывает, для кого он брал Веритасерум, почему мадам Лестрейндж не появляется в Англии, почему письма леди Малфой остаются без ответа - просто потому что по вбитой привычке хочет, чтобы кто-то другой сказал ему, что делать дальше.
Долохов долго качает головой и попыхивает очередной сигаретой.
- Я всегда знал, что вы, Лестрейнджи, чокнутые. И в этом смысле Беллатриса истинная Лестрейндж,  - наконец, резюмирует он.
Рабастан возражает - де, Блэки тоже чокнутые, но Долохов отметает все возражение легким наклоном головы, а затем по-приятельски хлопает Рабастана по плечу.
- Ты сам согласился на все это, Баст. Лорд Лестрейндж. Ты хотел узнать, каковы были истинные мотивы Беллатрисы, когда она убивала мужа? Ты получил это знание - под зельем не врут. Она не виновна, но ты все равно не хочешь отпустить ее. Что я могу думать об этом? Никто не мог ее удержать - ни твой брат, ни я. И  ты не сможешь.
Рабастан недоумевающе смотрит на Долохова, а тот скупо ухмыляется и добавляет, что когда-то он и сам готов был пройти за мадам Лестрейндж через любой ад, и даже считал это чувство взаимным.
Впечатлений с Рабастана достаточно - он, не прощаясь, отправляется камином домой, в поместье, где умер Рудольфус.
Его шатает, зато впервые в мыслях кристальная ясность - будто вынули острый шип, который зудел и не давал покоя.
Несмотря на глубокую ночь, Лестрейндж не хочет откладывать - он опасается, что утром эффект от встречи со славянином рассеится и он передумает.
Ручка двери в комнату Беллатрисы поддается с сухим щелчком.
- Проснись, - громко зовет с порога Рабастан. - Ты свободна. Давай, уходи. Иди куда хочешь, возвращайся в Англию, отправляйся в Италию, к Долохову, хоть к самому Мерлину, если он тоже был твоим любовником... Я освобождаю тебя. Единственное, ты не сможешь выйти замуж, мы связаны магически, но я уверен, что законный брак не помешает тебе наслаждаться жизнью, как не мешал при жизни твоего мужа... Прощай. Надеюсь, мы больше не встретимся.

Нельзя сказать, будто Рабастан ни разу не ощущуал на своей шкуре последствия опьянения, однако он моментально понимает, что имел в виду Рудольфус, когда жаловался на то, что по утрам ему хочется пойти, рахдразнить дракона и погибнуть к вящей славе рода.
Плохо то, что он отлично помнит, как вернулся домой и щедрой рукой даровал Беллатрисе вольную. И то, как позволил ей разгуливать по дому, как позволил уложить себя в постель - к счастью, в самом техническом смысле слова, без следа гашения супружеского долга.
Хуже всего то, что Беллатриса все еще здесь.
Он зевает, разглядывая женщину, которая излагает свои мысли насчет прекрасного образчика героической летописи конца тринадцатого века, а затем равнодушно принимает палочку, которую она ему любезно возвращает.
Значит, так? Не наигралась?
Вновь предлагать он не станет. Как не станет и просить ее объяснить причины, по которым она осталась.
Июнь в разгаре, и в спальне тепло, несмотря на прогоревший камин.
Лестрейндж вылезает из-под одеяла, проходит к столу и убирает в карман висящей на спинке стула мантии деревяшку. Босые ноги чутко реагируют на прохладный пол.
Складывая руки на груди, Рабастан поворачивается обратно к Беллатрисе, с покорным видом ожидающей его разрешения уйти обратно в свою комнату.
- Что же, у тебя был шанс, ты предпочла променять свободу на увлекательное чтение. Возвращайся в свою комнату и прими более пристойный вид, чуть позже я зайду и мы обсудим новые условия твоего содержания в этом доме.
Не говоря более ни слова, он уходит в ванную.

Часом и антипохмельным зельем позже он стучит в дверь ее комнаты.
- Я хочу сообщить тебе следующее: так как ты не воспользовалась мои предложением, более мы не заговариваем о твоем освобождении. Думаю, это логично. Во-вторых, не терзай понапрасну домовика, как это происходило на предыдущей неделе - я отправляюсь в Лондон, скорее всего, надолго, и не собираюсь мотаться сюда, чтобы тебе ни пришло в голову обсудить. В третьих, через месяц я вернусь в Англию насовсем и отстрою заново Лестрейндж-Холл, и даю тебе неделю решить, где ты предпочтешь провести остаток жизни - здесь, или в тех же условиях в Англии.
Он вежливо и холодно кивает и выходит, оставляя ведьму в одиночестве.

Отредактировано Rabastan Lestrange (22 ноября, 2014г. 19:16)