Дейзи вытягивает руки, окончательно растеряв даже подобие своей обманчивой нормальности, и Лестрейндж вытаскивает палочку, раздраженный тем, что все в конечном итоге пришло именно к тому, чего он и боялся: Бишоп визжит, хватается за Беллатрису...
- Твои? -  он отрицательно качает головой. - Нет.
Сама мысль об этом кажется ему нелепой, кощунственной - что кто-то может за пригоршню золота держать в объятьях Беллатрису, леди Лестрейндж.
- Конечно, нет, что за вздор. Рудольфус не согласился бы. Мы оба не согласились бы.
Однако, кажется, на самом деле Беллатрису занимает совсем другое - и вот теперь она не слишком-то отличается от Бишоп, когда хватается за соломинку, оправдывая мужа, как будто ему нужны ее оправдания, как будто ему вообще хоть раз было дело до оправданий.
Следом за ступефаем Беллатрисы он прикладывает Бишоп обливиэйтом - ни к чему, чтобы она запомнила этот визит леди Лестрейндж. Ни к чему, чтобы продолжала орать как резаная.
Бишоп затихает в углу, куда ее откинули чары, зато больше не визжит, не повторяет имя Вэнс, не обвиняет его во лжи.
Лестрейндж придерживает Беллатрису за локоть - мало ли, что сейчас придет ей в голову, а терять Бишоп сейчас некстати.
- Прекрати. Прекрати, ты же... Мерлин, Белла, ты же не можешь в самом деле быть такой дурой!
Его ужасно возмущает, что свояченица готова в любой момент проигнорировать факты, лишь бы оправдать действия Рудольфуса - и это вместо того, чтобы трезво смотреть в лицо реальности.
- Не могла, - отрубает он, не без усилия возвращая нормальный тон. - Вэнс не бегает по борделям, и уж точно не до того ей сейчас. Он сам подтвердил. Не думай, что сможешь обвинить во всем только Эммалайн.
Потому что для Рабастана очевидно, что истинный виновник происходящего - Рудольфус, всегда берущий, берущий, шагающий по головам, не терпящий возражений и иного времени, просто отказывающий им в существовании. И лучше думать именно так, исключив в принципе Вэнс из уравнения.

Беллатриса вырывается, злобно хмурясь. Её позиция — гибкая, пытающаяся предусмотреть все возможные случайности, с учётом того, что она до сих пор не слышала версию Вэнс. И это Рабастан обвиняет её в глупости.
— Я не обвиняю во всём Эммалайн, — отрезает она, начиная новый виток спора, — это ты делаешь во всём виноватым Рудольфуса. Тебе так проще. Я бедный и несчастный Рабастан Лестрейндж, все вокруг живут под гнётом моего тирана брата, и я ничего не буду с этим делать. Просто скажу, что он во всём виноват, и не буду забивать голову рассмотрением других случайностей.
Он был прав, когда сказал, что она вынуждена каждые день и ночь терпеть грубость и побои Рудольфуса, не в силах ничего с этим поделать. Ему было легко сделать этот вывод — он сам такой же.
Беллатриса чувствует невнятное удовлетворение, как будто отомстила за то, что услышала на кухне. Не важно, насколько это задело Рабастана, теперь она куда спокойнее: её не волнует Бишоп, как пять минут назад, она не чувствует себя загнанной в угол или униженной.
— Я не обвиняю во всём Эммалайн, — спокойнее повторяет она, пожимая плечами, — но у меня есть все основания, чтобы попытаться не ставить ещё один крест на своём браке.
— Спроси её. Я не буду трясти подробности — может быть у Рудольфуса, потом. Посмотрим, что она скажет. Или ты боишься, что она тебе ответит?

Отредактировано Bellatrix Lestrange (17 октября, 2018г. 01:17)

Беллатриса надменно задирает голову, прищуривается. Пф, насмотрелась. Да, её интересовала Дейзи — но лишь чуть больше, чем остальные пленники. Кого бы не заинтересовала внезапно открывшаяся подпольная лаборатория с пленниками? Прямо под носом.
— Это ты предложил посмотреть, а я согласилась, — ей очень хочется добавить "из вежливости", но совсем уж открыто завираться ей не хочется.
Она готова сменить тему, перестав мусолить Рудольфуса, Вэнс, и всё прилагающееся к ним. выпады в сторону деверя дали Беллатрисе почувствовать, что тема болезненна не только для неё. В каком-то смысле это успокаивает и внушает надежду. На что, пока непонятно.
Она демонстративно отворачивается от решётки, поправляет волосы — как будто ничего и не было.
— Ну а почему бы вам не было её оставить, где вы её взяли? — чуть путано из-за сумятицы в голове, вызванной экспрессией и путешествием по голове Дейзи, спрашивает Беллатриса. И улыбается. Натянуто, но миролюбиво.
Ей не нравится одиночество в компании чокнутого домовика и тела мужа, и она предчувствует, что асоциальный Рабастан несмотря на ворох благих намерений всё-таки не выдержит и сбежит из коттеджа. Снова.

Рабастан снова утыкается в записи — чего он там не видел — и на ум Беллатрисе приходит ассоциация с щитом. Он пытается отгородиться от не бумажками — он всегда пытался это сделать, зарываясь в книги.
Почти беспечно она подходит к столу, не поддаётся соблазну тактильно растормошить деверя, убеждая его в том, что она интереснее всяких книг. Пусть делает вид, что записи куда интереснее — он ничего толком не пишет, не листает страницы. Он говорит с ней.
Она подтягивается на руках, садиться на столешницу. Юбки платья небрежно сминаются, задевают желтоватые страницы, настолько мрачные и выцветшие, что не отражают тусклый свет подвала бликами.
Беллатриса опирается позади себя руками, склоняет голову набок.
— И тем не менее, ты не предложил будить его, — она кивает в сторону спящего Мартелла. Наверное, ей нужно как-то подвести итоги. Ответить на эту браваду, особенно на ту часть, где он как будто укоряет её в невнимательности. Хочется спорить — она бы точно нашла, рано или поздно.
— Она, конечно, интереснее, чем кажется. Опыты над сознанием, — она крутит пальцем у виска, — всегда интереснее. Знаешь, каша в её голове — я поняла, почему мне кажется, что она искусственная, — Беллатриса наблюдает за телом Дейзи в решётке, — что она не сама по себе чокнутая, а её довели до такого. Я уже видела такое. У Лонгботтомов. У Алисы.
Разговоры, которые так или иначе касаются их ареста всегда оборачиваются болезненным чувством незавершённости. Ей нужно закрыть глаза, вдохнуть сырой воздух подвала, чтобы не дать себе уйти по волне воспоминаний ведущей к аврорам, дементорам и безысходности.
— Когда я влезла ей в голову в последний раз она тоже ничего толком не помнила. Только яркие картинки, которые казались ей самыми важными, — Беллатриса поворачивает голову, чтобы проверить, не выносит ли она опять свои соображения на воздух, пока Рабастан радуется, что она нашла, чем себя занять.

Беллатриса не намекает. Она, считай, прямо говорит Рабастану, что до такого плачнвного состояния со своей головой Бишоп не дошли самостоятельно — ей помогли. И не обязательно пытками. Тот же облиэвейт: могла ли Дейзи знать что-то важное, не выгодное. Ещё в школе? О Рабастане? О Вэнс?
—Ещё в школе, — задумчиво повторяет Беллатриса, но её взгляд фокусируется на девере. Дейзи уверена, что в школе держалась с Рабастаном за руки, а она знает, почему это не так, — это определённо случилось ещё в школе, — повторяет она свой вывод.
Если Лестрейндж не хочет это обсуждать с ней — пожалуйста. Беллатриса не развивает тему, трясёт головой, как будто предлагая забыть только что произнесенное.
— Да, это не важно. Я бы поспорила с тобой — рано и поздно я бы нашла что угодно. Но здесь холодно и куча чокнутых. Не то, чтобы мне хотелось здесь быть. Вернёмся в дом?
Она продолжает сидеть на столе, не шевелясь. Её предложение ей вдруг кажется слишком интимным, близким, как будто её с Рабастаном разделяет в самом деле несколько дюймов стола, а не пропасть в интересах, тайнах и Рудольфусе, который, как бы иронично не звучало, является их связующим звеном.
— То есть, я вернусь, а ты можешь остаться — или уйти. Как хочешь.

За его лаконичным согласием ничего не следует. Беллатриса не сдвигается с места, да и Рабастан не торопиться покинуть подвал или хотя бы снять её со стола.
Она напрягается всем телом, не зная чего ожидать от этого затягивающегося молчания. Она знает, что Рабастан недооценивает её, и по-детски принципиально хочет быть готовой ко всему.
Его вопрос, звучит как предложение. Им и оказывается — на её взгляд — когда он тянет подол её платья на себя.
И снова Беллатриса чувствует, что не может ему помешать. Она не знает, как далеко он способен зайти, особенно если не делать шагов ему навстречу. Чтобы не среагировать, не спровоцировать лишнего и не помешать, Беллатриса не двигается совсем. Даже не дышит, только пристально следит за его движениями.
Но дальше юбки руки не идут, и единственная здравая идея, которая помогла бы ей сохранить брак — выдрать ткань из-под его ладоней и уйти, закрывшись в спальне или гостиной, уходит.
— Ничего, — она обрывает себя на фразе, что "ничего не начиналось и не должно было начинаться". Это не так, даже если они оба одновременно будут делать такой вид.
— Я не знаю. Я не знаю, что будет завтра. Я не знаю, когда это закончится. Может, не закончится вообще.
Конечно, она не имеет в виду, что раз кольцо зафиксировало измену, можно позволить себе отвести душу. И ни в коем случае не имеет в виду, что в случае успеха гоблина они могут встречаться за спиной Рудольфуса.

Отредактировано Bellatrix Lestrange (8 ноября, 2018г. 13:47)

Беллатриса имеет в виду, что каждый раз, когда они будут видеть Рудольфуса — на протяжении всей оставшейся жизни — им придётся врать и помнить о своей лжи. При таком обстоятельстве невозможно вернуться к тому, что было. Это никогда не закончится.
Но Рабастан растолковывает её слова иначе, Беллатриса приподнимается, рвано выдыхая, когда чувствует крепкую хватку на своих бёдрах. Её глаза раскрываются широко, когда он делает то, что делает, причём без её просьбы или провокации — она готова поклясться, что не провоцировала его.
Вместо того, чтобы оттолкнуть его, заканчивая затянувшийся вечер, Беллатриса поддаётся ему навстречу, приоткрывая рот. Она не была к этому готова, зато её тело, кажется, да.
Ладонями она обхватывает жёсткий подбородок, притягивая его к себе, и щетина колет её кожу, ни капли не помогая прогнать наваждение.
— Какого драккла? — интересуется Беллатриса, прерывая поцелуй, но не убирая руки. Она поглаживает большим пальцем по щеке. Внизу живота накатывает тёплая волна.
Дракклов подвал. Надо это прекращать.
Она инстинктивно сжимает бёдра, руководствуясь остатками рассудка, соскальзывает со стола на сколько может, ведь между ними и столом почти нет место.
— Идём. В дом. Отсюда.

Они говорят совершенно о разном. Беллатрисе становится это ясно только тогда, когда ответ Рабастана на её вопрос совершенно не вяжется с ходом её мыслей. И до поцелуя они говорили о разном: с ними так часто это бывает, они никогда не могут найти общий язык, потому что думают и говорят не похожие вещи. Оказывается, для того, чтобы ладить, и даже больше, понимать друг друга не обязательно. Истина простая, но Беллатриса не уверена, что ей нравится, что она работает с Рабастаном. Придётся привыкать.
Напряжение. которое, казалось, достигло предельной точки, отступает, когда он отходит от неё. Предложение, звучащее не менее двусмысленно, чем её фразы, Беллатрикс пропускает мимо ушей, слишком занятая стуком собственного сердца, отдающегося теснотой в корсете и шумом в ушах.
Возвращение к обыденности, будничным приземлённым проблемам, никогда не давалось ей легко. А Рабастан так спокойно переходит от одного к другому, как будто целоваться в подвале и соблюдать рекомендации колдомедика для него всё одно.
Беллатриса соображает, что больше не может заторможено наблюдать, как он механически выполняет какой-то заведённый им и Эммалайн ритуал — проверять клетки, убирать журналы, потому что он закончил со всем этим и ждёт её реакции.
Сообразить бы только, как среагировать.
Она быстро облизывает губы, ещё помнящие прикосновение его губ, подходит к выходу из подвала, дожтдается, пока он подойдёт, чтобы взять его за локоть, как будто они отправляются на светскую прогулку.
— Да. Наверное, устала. Завтра будет трудный день, нужно выспаться, — Беллатриса торопиться выйти из подвала. Смена обстановки, уверена она, поможет ей соображать трезво.
С тех пор, как Рудольфус лёг в кому, она вполне с уверенностью может заявить, что хочет остаться ему верной, насколько это возможно. По крайней мере до тех пор, пока она не вытрясет из него признание, что ему безразличны все, кроме неё. Она знает той частью себя, которая является составляющей Рудольфуса, что так и будет. И знает, что это не остановит его, чтобы изменить ещё и ещё.
Но всё это будет потом, она даже не знает когда, просто надеется, что будет. А сейчас у неё есть Рабастан, с которым ей, как оказалось, нравиться целоваться. Который по-своему пытается выполнять её желания и прислушиваться к ней. И который, к тому же, ни разу её не ударил. Беллатриса, не избалованная лаской, умеет это ценить.
И единственное, что она понимает — больше всего на свете она боится впоследствии оказаться отвергнутой. Опять почувствовать, что её останавливают, когда она едва-едва разогналась, потому что на горизонте появляется Яэль или кто-то ещё.
Она боится, что Рабастан оставит её одну.
Беллатриса страшиться одиночества, но видит в себе силы его перебороть. Такие простые размышления, на которые она выходит скорее интуитивно, чем в самом деле анализируя свои желания и поступки, Беллатриса приходит к отправной точке.
— Я пойду в душ, — буднично предупреждает она Рабастана, как будто они уже лет пять женаты, — если ты не планируешь оставаться — планируешь уйти сегодня из коттеджа. Уходи, пока я там. Хорошо?
У неё будут время обдумать всё, что произошло. И составить план действий на случай, если он не уйдёт. А у него будет выбор. Наверное, это хорошо. Правильно.

Беллатриса забирается в холодную ванную, ёжится, отворачивая кран почти на кипяток, чувствует, как тепло проникает в конечности, начиная с кончиков пальцев, смывается усталость трудного дня и тяжелеют волосы.
Ей есть о чём подумать. Думать хочется о Бишоп, о том, какую роль она играет во всей истории, но Беллатриса снова и снова уводит себя мыслями от неё, возвращаясь к более насущным проблемам.
Рабастан, которого она знает, боится того, что может произойти между ними. Он уйдёт из коттеджа.
Рабастан, которого она знает, слишком умён, чтобы в одиночестве не осознать того, что им нельзя долго быть вместе из-за человека, который лежит в коме в гостиной.
И уж конечно, Беллатриса знает точно, она не допустит смерти Рудольфуса, чтобы так легко ввязаться в авантюру с его младшим братом.
Беллатриса вполне даже примиряется с мыслью, что до утра ей снова придётся быть одной, когда выходит из ванной.
Снизу слышны звуки чужого присутствия: чайник, что-то ещё.
Она застывает у лестничного пролёта. Пусть деверь не ушёл, она вполне может оставить его с этим наедине и уйти в спальню — раз уж он не пошёл её дожидаться туда. Но она спускается, кутаясь в банный халат, ей не по размеру, просачивается на кухню.
С любопытством косится на открытую страницу "Пророка", молча наливает себе молока и садится напротив, подогнув ноги под себя, чтобы не касаться холодного пола.
Откинув мокрые пряди назад, она выкладывает на стол палочку, которую за неимением карманов держала в руках, делает глоток, не сводя глаз с Рабастана.
Им нельзя быть вместе — нелепо говорить это вслух. Он понимает это также хорошо, как и она сама.
Она не предаст Рудольфуса — Беллатриса не знает, как такие вещи можно объяснить.
— Ты остался, — она улыбается, и удовлетворения от этого факта хватает даже на нотки дружелюбия. Чтобы он не принял её слова в штык, продолжает, — мы оба знаем, что правильно тебе было бы уйти. Но ты остался, а я не пошла спать и спустилась сюда.
Интересно, Рабастан понимает о чём она говорит? Хотя бы сейчас? Если они не могут понять друг друга даже в начале разговора, то на кой вообще пытаться общаться.
— Это не плохо. Но не правильно.
Беллатриса даёт этой мысли повиснуть в воздухе, по привычке касается безымянного пальца там, где раньше было кольцо.
— Ты предлагал убить Рудольфуса, — вздыхая она возвращается к негласно запретной теме, — я не могла согласиться. Всё, что ты сказал — это правда. Но он лежит в коме не только потому, что пустил Тварь к себе в голову — он снова попытался меня защитить. Это было бы слишком низко.
Ей становится легче, когда она наконец высказывает это Рабастану. Слова и в половину не описывают того, что она испытывает к супругу, но теперь по крайней мере она смело может сказать, что не пыталась обмануть Лестрейнджа.
— Но я рада, что ты не ушёл. Я думала, ты уйдёшь.
Беллатриса наконец понимает, что говорит одно и то же разными предложениями, опускает взгляд, сосредотачиваясь на своей ладони, сжимающей стакан.
Предложение провести ночь в одной постели, но не занимаясь сексом кажется бесчестным и не справедливым, и она замолкает.

Отредактировано Bellatrix Lestrange (11 ноября, 2018г. 18:12)

Взаимная неловкость помноженная на отсутствие общих тем для разговоров, недопонимание и взаимную симпатию, перерастающую во что-то болезненную. Ко всему этому добавить запретность происходящего и вину за Рудольфуса в коме в соседней комнате. Описание паршивое, но если отбросить нюансы, Беллатриса готова окрестить этот вечер не самым худшим в своей жизни.
Тема хобби, затронутая тоже частично от безысходности, похожа на спасение. После того, как Рудольфус перестал брать её на вечера, проводить время в компании школьных подруг стало неприличным, а размеры Лестрейндж-холла сократились для неё до размеров единственной спальни, в которой ей приходилось запираться, у Беллатрисы было много времени разобраться в убивании времени.
Почти с готовностью она берётся за палочку, приманивает из гостиной колоду карт.
— Я не болтаю с Рудольфусом, — всё ещё дружелюбно, почти весело огрызается она, понимая, что он имеет в виду Лестрейнджа в коме, и "обычно занимаешься" куда меньше включает в себя в принципе её привычки, чем последнюю неделю.
— Просто сижу в комнате, где я хотя бы не одна.
Беллатриса ловит колоду, отдельно коробку — она не часто удосуживается разложить всё по местам, даже когда знает, что уходит надолго. Валет с вершины салютует ей, она торопливо перекладывает его вверх рубашкой, пролистывает колоду, проверяя, что сейчас всё лежит как надо.
— Раскладываю пасьянсы обычно. Я знаю примерно с десяток. Два лёгких, сложный, несколько затяжных, — не один Рабастан любит хвастаться, и, раз уж он спросил, она пользуется моментом, не переставая перемешивать колоду, — знаю несколько гаданий ещё со школы. Но прорицать у меня не получается.
— Ещё знаю несколько игр, если хочешь.

С лицом Лестрейнджа происходит что-то странное — Беллатриса готова поклясться, что это эмоциональность, на которую он не способен. Она поднимает брови в ответ на его старания. Ей не нужно делать одолжение, в самом деле. Мог бы и не спрашивать в самом деле. И валить к дракклам — к Яэль или где он там ночует.
На его критику — человек, который ищет развлечения в "Пророке" считает унылым её развлечение, ха-ха — она отвечает злым взглядом. А могла бы потребовать свалить в самом деле. Или заткнуться.
Но Беллатриса стоически терпит, поджимает губы, придирчиво осматривая его, отдаёт колоду, правда с таким видом, как будто делает ему жизненно важное одолжение. Отчасти так и есть — у неё не так много развлечений, и хобби кажется чем-то интимным.
Она даже не уверена, что о её развлечении в курсе Рудольфус. Он-то таким никогда не интересовался.
Беллатриса следит за перелистыванием карт в его руках, как будто он ребёнок, который рассматривает дорогую фарфоровую коллекцию. Несмотря на то, что он видимо стремится уколоть её, ей хочется, чтобы ему понравилось.
— Эта не лучшая серия. Но такая была у Питера, — колода, самая простая, копирует пятьдесят две маггловские карты — цифры и картинки. На дамах нарисованы безликие волшебницы. Крестовая похожа чем-то на Друэллу на похоронах, а червовая выглядит как шлюха Рудольфуса из борделя. кажется, она единственная — насколько Беллатриса вообще следит за жизнью карт — кто имел связи с королями всех мастей. Тролль, гоблин, вейла и лепрекон выглядят менее потрёпанными — их в маггловском варианте нет, поэтому в половине пасьянсов они не участвуют. Вид гоблина напоминает о сегодняшней сделке, и Беллатриса даже рада, когда карты оказываются перевёрнутыми.
— Раньше, — она имеет в виду время до Азкабана, — у меня была целая коллекция. Была Хогвартская, мне дарили её на выпуск. Посвящённая какому-то чемпионату мира по квиддичу, — кажется презент от Рудольфуса. Возможно, он был всё-таки в курсе, хотя Беллатриса, задумавшаяся об этом, скорее бы поставила на то, что ем подсказали, — моя любимая — древние волшебники и волшебницы.
Она замолкает, забирает колоду, снова начиная её перемешивать. Просто по привычке.
— Пошёл ты, умник, — огрызается она, но быстро успокаивается, — у меня нет таланта. Я могу, может, разложить что-то в общих чертах, — ей в голову приходит провокационная мысль. Она точно знает, как позлить Рабастана, — единственный интересный предмет на седьмом курсе. У меня было Выше Ожидаемого.
  — Но толковать верно я не могу. Может, ума не хватает, — она делает короткую задержку, давая Лестрейнджу поторжествовать, и протягивает ему колоду для сдвига.
— Скорее, я не заглядываю в будущее, могу раскладывать то, что было. Как-то, когда Рудольфус почти склонил всех — меня, родителей, к нашему браку, я раскладывала пасьянс на своих близких. Карты пророчили, что моя сестра свяжет судьбу с мужчиной раньше меня. Карты опоздали — Андромеда уже сбежала.

Рабастан в её голове меньше всего вяжется с прорицаниями, и Беллатриса скептически прищуривается. Особенно когда вместо типичного для всех, кто хоть раз ходил в мужской клуб в компании Рудольфуса, небрежного сдвига правой рукой, деверь делает всё правильно.
Неуспех в прорицании — явление не удивительное. Хотя то, что существует школьный предмет по которому Рабастан не блистал, Беллатрису успокаивает. Как и то, что хотя бы и в этой сфере он не успел её обойти.
Она озлобленно прищуривается, когда Рабастан болтает о знакомстве Нарциссы с Люциусом. Беллатриса уверена, что оно тут не при чём — карты не реагируют на подобные мелочи. Не нужно её подбадривать, натягивая гадания на реальность. К тому же, если не считать, что все чистокровные так или иначе друг у друга на слуху, она не уверена, что Нарцисса была близко знакома с будущим супругом.
Настроения делиться с Рабастаном и развлекать его картами у Беллатрисы уже нет, а беспечный тон — не свойственный ему и не типичный для такой ситуации, только раздражает, но она молчит, и даже спустя время кивает — на самом деле она не хочет, чтобы он ушёл. просто тема для разговора не самая удачная.
— Я не забыла, — вставляет она, не в силах больше сдерживаться, — ты сам спросил, что я делаю дни напролёт.
Она перемешивает карты, задумываясь, что вообще может, как гадалка. Любой пасьянс можно использовать для гадания, но какие-то уж очень с натяжкой, ассоциируя будущее лишь с тем, сложился он или нет.
— Давай попробуем "Желание", — риторически предлагает она, и последнее слово говорит уже в колоду. Карты послушно раздваиваются, дублируя себя, хотя картинки одинаковых мастей нельзя назвать идентично одинаковыми — скорее, у каждой карты появляется близнец.
Пасьянс редко не собирается, а в школе говорили, что у неё лёгкая рука. И с учётом того, что они и в правду семья, ей не хочется, чтобы он не разложился, суля Рабастану неприятности.
Она уверенно кладёт два ряда по восемь карт в открытую, формирует двенадцать одинаковых стопок.
— Его не долго раскладывать, минут семь, — если раскладывать быстро. Беллатриса старается быть аккуратной. Берёт палочку, проводит над картами и шепчет знакомую фразу.
Для неё ничего не происходит, но для Рабастана, которому она раскладывает, рисунки подёргиваются дымкой. Она берёт карту из открытых, и две, на которые она может лечь, поднимаются в воздух, подсказывая.
— Выбирай, тебе же раскладываем.

Беллатриса снова смотрит на деверя, как на ребёнка магглов, попавшего на урок полётов. С ответом она не торопится, следуя заданному им алгоритму. Ей он не кажется странным: можно было выбрать что угодно. Справа налево, как привыкла она. Или через одного. Или симметрично — пожалуй, в её голове, это бы больше подошло Рабастану, но он предопределяет своим выбором ход игры.
— нет, не нужно. Я специально выбрала пасьянс, в котором от тебя требуется минимальное количество движений, а называется он "Желание" по другой причине, — чуть резковато отвечает Беллатриса, замирает, понимая, что в алгоритме Рабастана есть изъян — если применять его везде — и на колодах, и на верхнем ряду, и на нижнем, правые карты в нижнем ряду исчезают полностью, а справа накладываются друг на друга. Так он скорее всего не сложится.
— Я буду нарушать твоё правило в нижнем ряду. Оно мешает сложить пасьянс, — предупреждает она, и действует, как нужно ей. В конце-концов, чтобы все карты легли на своё место — тоже задача. И она научилась с ней справляться.
— Я раскладываю девять стопок. В самой первой могут лежать только магические существа, порядок не важен — ты же про правила, да? — в остальных обычные карты. Я беру верхние из нижнего ряда, кладу в верхний ряд, так что в каждой стопке они лежат по возрастанию. Туз больше короля, двойка больше туза — классика. Когда положить ничего не могу, раскладываю наугад одну из закрытых стопок. Если не сложится, у тебя большие проблемы. Если сложится — нужно смотреть на значения карт. Они не просто значат сами по себе, но и в сочетании друг с другом. Поэтому обычно выбирают не только новую стопку, но и куда класть карты. Пики не кладут рядом, чёрные карты выбираю раньше красных, чтобы красные — обычно позитивные — легли в конце.
Беллатриса быстро раскладывает последнюю стопку. Чернота, которая была две стопки назад, разбавляется — она обещала нарушить дурацкие Рабастановы правила. А ещё она только теперь поняла, что всё время раскладывала слева направо к себе, но не к Лестрейнджу. Она могла бы делать как обычно, а потом сказать, что инверсирует для него.
— Хорошо, давай смотреть. Вроде не всё так плохо, — улыбается Беллатриса, но её улыбка гаснет, когда она наконец расшифровывает карты по порядку.
— Огненный краб, тройка пик, король пик, дама пик, бубновый валет, червовая двойка, червовый валет, бубновая двойка, пять пик, — озвучивает она, как будто Рабастану может быть не видно. Из-за его алгоритма верхняя стопка выходит самой высокой, а последняя самой маленькой.
— Давай расшифровывать справа, — быстро предлагает она, выбирая меньшее из зол, — но я могу путать некоторые значения, я говорила, не увидеть сочетания или общую картину. Смотри. Пять пик несмотря на чёрный цвет, не совсем плохая. Она может означать счастье в доме, в которое, однако, кто-то вмешивается. Кто-то интерпретирует это как вторжение, кто-то наоборот, на внешних помощников. Но иногда она сулит только упущение в делах или досадную мелочь, которая всплывёт потом. Двойка — обе двойки — чаще всего означают обязательство или партнёрство. Это забавно, что они окружают червового валета, который толкуется всего двумя способами — близкий сердцу молодой человек — не твой случай не-юная не-барышня — и близкий друг. Если мне опять показывается только прошлое, это, наверное, Эммалайн. Хотя, непонятно. И тебе лучше знать — о прошлом тут или о будущем.
Беллатриса пожимает плечами, думает, остановиться или нет, потом всё-таки продолжает:
— ещё бубновая двойка может означать неожиданное поступление финансов — можно попробовать увязать это с упущенной мелочью. Либо — неодобрение любовной интриги.
Она торопливо облизывает губы, опять чувствует себя неловко — определённо, карты были плохой идеей, отодвигает колоду чуть в сторону.
— Двойка червей кроме обязательства или партнёрства может означать гармонию в отношениях. Слишком много валетов и двоек рядом, все красные — легко запутаться. И если бубновый валет относиться к этим же картам в этом раскладе, он будет интерпретироваться как тоже деловой партнёр. Но хитрый и способный пойти на обман, — Беллатриса отодвигает двойку в сторону, задумчиво касается валета пальцем, — зато если он относится к картам левее, он скорее всего будет символизировать просто родственные связи — своё второе значение. Потому что, — она бесшумно выдыхает, переходя к даме и королю пик, — эта дама ни в одном раскладе не делает ничего хорошего. Вместе с валетом она символизирует завистливую женщину, мешающую в делах. Иногда пророчит порчу или сглаз. Но чаще её называют просто вдовой.
Беллатриса задумчиво касается короля. Она прекрасно понимает, кем является пиковая дама в разложении Рабастана, напоминает себе, кто раскладывал пасьянс, подавляет желание смахнуть со стола карты и уйти.
— Думаю, тебе понравится интерпретация темноволосой старухи с коварными намерениями, — поджав губы, она переключает внимание на соседнюю карту, — пиковый король сам по себе означает амбициозного, сильного человека, а ещё его называют супругом. Рядом с любой дамой — супругом этой карты. А замыкающая это тройка пик значит в мягком варианте стрессовую ситуацию, а в жёстком — неверность и расставание. Огненный краб сам по себе не плох, я, честно, думала, с прямолинейностью у тебя будет гоблин. Но в сочетании с той же тройкой он значит лишь сложную и долгую дорогу.
Она замолкает, наконец мрачно поднимая взгляд на Рабастана.

Отредактировано Bellatrix Lestrange (19 ноября, 2018г. 20:12)

Все эти его бытовые замечания по поводу мокрых волос и простуды, определённость алгоритма — ему же ничего не стоило просто каждый раз раз тыкать её в самую левую карту, толкование, которое, она знает, лживо, но задевает её до глубины души.
Рабастан повторяет половину ей сказанного, и Беллатрисе кажется, будто он совсем её не слушал.
Она закатывает глаза, вздыхает, предпочитая промолчать — она говорила, говорила, что гадания у неё не выходят! В словах Баста ей слышится придирка, а не шутка. Но она даёт ему посмотреть на карты ещё, если ему хочется. Но когда он прикасается к колоде, она накрывает его ладонь своей сверху, останавливает.
— Я сама.
Она дала ему посмотреть колоду, когда он попросил, и ему стоит просить разрешения и впредь.
— Это всего лишь карты, — повторяет Беллатриса, — у меня нет таланта к гаданиям. Это хобби, и я делюсь им, потому что ты спросил. И я не на взводе.
Помолчав, она добавляет:
— уж точно не из-за этого.

От светского тона Рабастана её тошнит. Она в домашнем растянутом халате, не исключено, что в мужском, не все же имеют габариты Рудольфуса, а не в корсете. Они на гребаной кухне маггловского коттеджа, а не в салоне и не в гостиной Лестрейндж-холла. И завтра им идти плясать под шарманку гоблина, чтобы разгребать это всю оставшуюся жизнь, а не пересекаться взглядами за завтраком, отвлекаясь на просьбы передать масло.
Может, она бы и не отказалась, но сейчас на фоне гадания и стресса это только бесит. Беллатриса откладывает колоду, прикрывает глаза, трёт виски.
— Я надеялась на собеседника, а не на няньку, — теряет она терпение, резко отставляет стакан с опротивевшим молоком в сторону, — если ты оставался для того, чтобы чтобы каждые пять минут напоминать мне, что можешь уйти и беспокоиться из-за вечного сквозняка в коттедже, вали, Мерлина ради.
Она вскакивает, проходится до окна, вглядываясь в черноту за ним, но видит всё равно отражение кухни и Лестрейнджа за столом в стекле. Пара шагов — кухня крошечная — и она может развернуться и пойти обратно.
Беллатриса быстро вспыхивает и остывает, поэтому быстро, практически сразу, сбавляет обороты.
— Я не хотела на тебя давить. Ты, конечно, стараешься, чтобы мне было комфортно, но больше всего это похоже на шкаф с пикси. Не знаешь в какой момент ждать беды.
Извиниться она, конечно, не сумеет. Но Беллатриса сжимает губы, замирает рядом с Рабастаном. когда она просила его остаться, она была совершенно искренна: она не хочет, чтобы он уходил.
— Если тебе будет проще, давай поменяемся. Попробуй меня развлечь.