— Да кому это мешало? — усмехается Микки. — Я вот с Сэнди тоже с малых лет знаком, и ничего — живём душа в душу. С Дженни бы так не получилось.
С Дженни вообще мало кто уживался, уж очень она была... непримиримая. Никаких полумер не знала: если уж замуж, так обязательно по большой любви; если бежать, то ото всех сразу.
— Ты, Вейлин, нас с ней не ревнуй: мы с ней не по любви помолвлены были, а по обычаю. Принято у нас на кузенах жениться, чтоб чистоту, так сказать, породы сохранять. Дженни ещё повезло, что у неё отец иностранцем был, а то ведьма из неё была бы так себе. Ну, как из меня волшебник. Но магия — оно ж не главное, да?
Дочери у него тоже не Бог весть какого таланта, однако ж ничего, здоровые, красивые. Глядишь, к внукам и выправится поколение.
Вот что значит вовремя не жениться.
— Главное — это чтоб не жалеть ни о чём. Я вот, видит Бог, ни о чём не жалею.
Микки почти каждый день благодарит за это Итон. Ту самую, что по традиции своей влезла в самое пекло.
Микки неодобрительно поджимает губы, качает головой: вот ведь... дурная.
Догнала её таки война.
Всю жизнь Дженис с ней борется, с малых лет, и вот — в третий раз уже её проклятая сцапала. Нет чтобы бежать, так она лезет и лезет.
Сорок лет бабе, а ума нет.
Или, кажись, появился? Обнадёженный, Микки даже разворачивается вполоборота, чтобы взглянуть на Арна — не, не шутит.
— Ну вот и Слава Богу, — вздыхает он и по привычке осеняет себя крестом.
Если уж у неё хватило сил уйти от Скримджера, значит, назад точно не вернётся.
Навоевалась, стало быть. Или Вейлин уговорил — он был похож на того, кто на неё повлиять может, а таких, уж Микки знал, вообще единицы были. А чтоб так, по первому слову, так она даже Тома так не слушалась.

Тесто Микки замешивает быстро, сказываются годы практики, но, когда он ставит прокаливаться сковородку, сверху доносятся крики. Кричит Дженни. Не испуганно, это он понимает быстро — она скорее в ярости, — и эхом ей вторит голос, которого Микки не слышал уже много, много лет.
— Да не может быть, — шепчет он и срывается наверх.

Отредактировано Janis Eaton (3 августа, 2018г. 15:41)

— И что мне было делать, плодить уродов? Психов? Посмотри хотя бы на дядю Джона: этот ублюдок выкосил всю семью перед тем, как повеситься. Таких внуков ты хотел, да?
— Они были бы нашей крови, дорогуша. Нашей, Гамиль...
— Да в рот я *бала вашу кровь! Я не хочу играть в рулетку с генетическими отклонениями ради того, чтоб тебе спокойнее в могиле лежалось.
— Ты позор семьи, Дженис. Твоя мать вышла замуж, как я велел, и...
— Она покончила с собой, когда мне было двадцать. Счастливую ты ей жизнь обеспечил, ничего не...
— Она выполнила свой долг! Она родила наследников, и, если бы не...
— Если бы не проклятая кровь Мейеров, они бы пережили свои пять лет, да? Ты сам выбрал ей мужа, дедушка.
— Если бы ты не сожрала своего брата, у меня был бы достойный... Это ещё кто?
На них оборачивается только дед Дженис: он сидит за своим столом — висит в раме на стене позади него, — а Дженис, изуродованная гневом, всё ещё рвёт голос: кричит о чём-то, смутно напоминающем, что она никому ничего не должна, и никак не может остановиться. Гамильтон, седой даже в изображении художника, и наполовину лысый, но не утерявший ясности во взгляде, сухо командует:
— Пошли вон. Оба. Мы ещё не закончили.
И Микки, боявшийся его с детства, виновато отступает назад. Потом — собирается, напоминает себе, что старый Гамильтон мёртв, а у мёртвых нет над живыми власти.
Мёртвые там, откуда им не достать.
— Идём, Дженни. Дженни!
— Иди нахер, Микки, я ещё не закончила.
— Дженни! — Микки тянется к ней, пытается ухватить за руку, но Дженис, не глядя, выворачивается из-под его руки. Она смотрит только на деда, и взгляд её горит от ненависти. — Чёрт, Вейлин, помоги. Они так до утра могут.

Отредактировано Janis Eaton (3 августа, 2018г. 17:43)

- Заткнись! - уделяет все же Итон минуту своего драгоценного внимания Арну. - Заткнись и не лезь не в своё дело, пока и я тебе нос не сломала. Убирайся!
А она бы сломала без колебаний.
Она бы с удовольствием сломала бы ему не только нос, но и каждую кость, чтобы не думал, что то, что они обвенчаны, даёт ему право соваться а её семью.
Сэр Гамильтон смотрит на Арна заинтересованно - и презрительно одновременно. Улыбается, одними уголками губ:
- Моя внучка могла понести разве что от какого-то полукровки, и, судя по тому, что вы за неё заступаетесь, вы тот самый полукровка и есть.
- Да если бы я и от нигера залетела, это уже не твоё дело!
- Ты бы не посмела...
- Спорим?! - Итон разворачивается к Арну: ублюдок всё ещё здесь. - Я велела тебе убираться!
- Молодой человек, утешьте меня: скажите, что моя последняя кровь не спуталась с чёрным, и мы с вами станем друзьями.
- Я велела тебе убираться!

— Нам не о чем разговаривать, — срезает его Итон. — Мы всё обсудили вчера.
Итон напряжена, доведена до предела.
Итон всё детство провела, доказывая деду, что достойна его любви, а после — что заслуживает его уважения, несмотря ни на что и вопреки всему. Итон честно верила, что это прошло.
Оказалось, нет.
— Даже после смерти я рад это слышать, — Гамильтон слегка склоняет голову в знак уважения, и презрение в его глазах понемногу истаивает. — У вас, кажется, немного больше ума, чем у моей недостойной дочери. Замолчи, Дженис, я разговариваю не с тобой...
— Он нихрена не стоит того, чтобы с ним разговаривать! — Итон, заведённая как пружина, никак не может успокоиться. — Впрочем, нет, вы стоите друг друга: я вас обоих ненавижу! Вы, ничтожества, одержимые собственным...
— Дженис, замолчи. Поправьте меня, если я ошибусь: отец ребёнка не планирует свадьбы? Прекрасно его понимаю. У этой девушки неподходящий характер для брака. Но, может быть, его можно как-то... мотивировать? Я оставил ей своё состояние в надежде, что...
— Ты даже после смерти лезешь в мою жизнь! Ты же умер, чёрт тебя побери! Какого чёрта ты лезешь?! Почему ты просто не оставишь меня в покое? Почему?! Я не могу так больше, слышишь меня?

Отредактировано Janis Eaton (5 августа, 2018г. 10:16)

Опередив Арна, Дженис успевает первой: с трудом оторвав взгляд от портрета, она заново, как обещала, ломает Арну нос.
Легче не становится.
- Заткнись! Заткнись, заткнись, заткнись! Я же просила, Арн, я просила!
- Я воспитывал её иначе, - неодобрительно качает головой её дед, глядя на все происходящее, и Дженис по инерции разворачивается к нему.
Кричит. Матом, сама не понимая о чём. Гамильтон морщится.
- Уж не вы ли её супруг? Или это тот вспыльчивый шотландец, как его там, все время забываю...
Презрение на лице Гамильтона кажется бесконечным.
- Нет, не вспомню.
- Я же просила, Арн, я просила, просила тебя...
- На то, что её супруг чистой крови, надеяться смысла нет. Достаточно того, что он принял её с ублюдком. Впрочем, - Гамильтон вздыхает с облегчением, - то, что мой наследник будет чистой крови, послужит...
- Я выкину его, слышишь меня?! Я буду последняя, никого после меня! Все на мне закончится, все закончится на мне, все закончится. Я просила тебя, Арн, просила...

Итон успокаивается в мгновение, смотрит на Арна сосредоточенно и зло.
Итон молчит, и на щеке у неё алеет отпечаток чужой ладони.
Итон думает о том, что в последний раз ей давал пощёчину Билли Стрелон, и это уже вторая за два месяца — и вторая за тридцать с лишним лет. Её могли бить ногами — малыш Никки, Рудольфус; могли топить, как щенка — её почтение Антонину; могли вырезать своё имя на коже — и снова Рудольфус, но так, чтобы опуститься до пощёчины...
Только двое. Два раза за тридцать лет, и сказать Итон, в общем-то, нечего.
— Во-первых, заткнись, — она же просила его, разве нет?
Совершенно точно просила. Она просила его заткнуться, просила его убраться отсюда, но самое главное — просила её не трогать.
— Во-вторых, я тебе говорила, зачем ты здесь: чтобы ты не сдох там. Дерек здесь был с этой же целью: чтобы не дать тебе подохнуть, когда за нами придут. Я не знала, что он вломится в мою спальню, и не знала, что вы будете мериться, с кем я охотнее спала. И, главное, Арн, я не знала, что ты такое трепло.
Если бы она знала, она бы попросила кого-то ещё. Кого-то, кого не тронула бы правда.
— И, наконец, в-третьих: если ты тронешь меня ещё хоть пальцем, я сломаю тебе руку, которой ты меня ударил.

Отредактировано Janis Eaton (3 августа, 2018г. 22:33)

— Том, — коротко бросает Итон, считая, что этого достаточно.
Там, в голове Арна, она видела: Том счёл его достойным доверия. Тогда, пятнадцать лет назад, не зная ничего, что будет, не имея даже возможности предположить, что тот сделает с его женой, Том счёл Арна достойным доверия, и Итон верила ему даже сейчас. Даже сквозь призму пережитого — она всегда опиралась на мнение Тома.
Может быть, потому, что эти пятнадцать лет она тоже чувствовала в Арне это зерно. Нет, не добра — какое тут к чёрту может быть добро, — но способности быть лучше, чем ты есть на самом деле.
Она пыталась взрастить это, и, может быть, ей просто жаль было потраченных усилий.
— Если я скажу тебе сейчас, ты отправишься за ней раньше, чем будешь готов, и она размажет тебя по стене, как размазала недавно меня. У тебя нет опыта, Арн; ты ограничен тренировочным залом аврората. Ты не выживешь, а я не хочу чувствовать вину и за твою смерть тоже.
С неё, в самом деле, уже достаточно.
— Только и всего.
Об Антонине она не говорит намеренно: Антонин принадлежит ей, и это решено свыше и решено за них обоих. Она смотрит на руку Арна — с недоумением, — затем поднимает взгляд к его глазам. Он серьёзно?
Она могла бы сломать ему запястье. Или локоть. В локте даже проще, не придётся напрягаться, и на какое-то время она закрывает глаза, сопротивляясь искушению.
Соблазн велик. Ей в самом деле до сих пор хочется переломать ему кости — медленно, по одной, — но Дженис, выдохнув, только спрашивает:
— Что ты предлагаешь?
Ей в самом деле интересно, что он может предложить ей теперь.
— Ты изнасиловал меня, Арн. Под руководством Рудольфуса.
Другого слова для этого нет.
— Я очнулась в доках, после свежего обливейта, со следами круцио и ощущением того, что меня только что поимели. Как ты думаешь, как я себя чувствовала тогда? И как я себя чувствую сейчас, зная, что это сделал ты? Человек, с которым я два месяца засыпала и просыпалась в одной кровати? За которым я теперь замужем? Если бы я могла, я бы стёрла себе память снова.
К счастью, она не может.
— Но мне в самом деле интересно: что ты предлагаешь мне с этим делать?

Отредактировано Janis Eaton (3 августа, 2018г. 23:10)

Это всё слишком сложно для неё одной.
Два месяца, до самого нового года, она была почти счастлива с ним — так счастлива, как никогда после смерти Тома, — и теперь это не имело значения. Она избавилась от него, потому что он успел стать её слабым местом, потому что она испугалась того, что могло бы из этого получиться, а теперь выяснилось, что не стоило и начинать.
Теперь она не знает, что делать, и всё, что она может — не отнимая руки, перебирать, судорожно, по одному, все воспоминания, которые говорили бы о нём хоть что-то хорошее.
Мадлен, чья смерть на её совести, и его рядом: сдержанного, встревоженного и такого же мёртвого на её похоронах, какой она была на похоронах Тома.
Том, её любимый Том, который всегда умел разбираться в людях: вот он обещает ему помощь. Он понимает то, чего не понимает его жена, он всегда был умнее и глубже. Прямо как Скримджер.
Скримджер, за которого она готова была умереть с первой встречи. Скримджер, дающий Арну второй шанс — тот, что когда-то не успел дать ему Том.
Этого всего так много — и так... недостаточно.
Этого катастрофически мало, но оно всё же есть.
— Я не знаю, — откликается, наконец, Дженис, тихо-тихо, едва дыша. — Я не уверена, что это поможет.
Он уже давал один обет Скримджеру, но разве это помешало ему рыться в её памяти в поисках информации о нём?
Видит Мерлин, она бы хотела не знать.
— Я всё спрашивала себя: почему? Почему я? Я знаю, у нас с тобой были сложные отношения, но... не настолько же, Вейн. Я пытаюсь понять, но...
"Круцио. Круцио, мать твою".
"Тебе нравится, когда она такая?"
— Я не понимаю, почему.

Отредактировано Janis Eaton (4 августа, 2018г. 00:02)

- Это хорошо, - кивает Дженис, и глаза её странно пусты.
Ей нравится то, что Арн ненавидит себя. Если она больше на ненависть к нему не способна, кто-то должен справляться с этим вместо неё.
Это роднит их: она ненавидит себя тоже, а супруги должны быть похожи. Они ведь теперь муж и жена, обречённые друг на друга, пока смерть не разлучит их.
Дед был прав: ей лучше было никогда не рождаться.
- Да, это было глупо, - соглашается Дженис, и в голосе её нет ничего.
За это утро она слишком устала.
Всего этого слишком много для неё одной. Она была сильной - ради Скримджера и только ради него, - но теперь уже можно расслабиться. Она сделала, что могла; может быть, Олдас сделает больше.
Это её уже не касается.
- Если не считать смерти Тома, твоя любовь - худшее, что со мной было, - улыбается Дженис, и в её улыбке - странный отзвук былой теплоты.
Она была почти счастлива с ним два месяца, но цепляться за это больше нет смысла.
И Рудольфус, и Антонин были честнее по отношению к ней.
- Антонин сейчас в Румынии, адрес есть в личном деле.
Большего она ему дать не может.
Всё остальное уже - не её забота.
Мадлен простит, а если и нет - пусть катится к чёрту. Они скоро встретятся снова.
- А теперь извини, я хочу принять душ, - отнимает она у Арна свою ладонь, и напоследок мягко касается его щеки.
Он ведь любит её. Любовь - большое чувство, и, пусть она уже не способна понять, она ещё помнит.
Она не оборачивается, уходя, и, когда набирается ванна, отмеряет себе семь капель сонного зелья.
Солнце, по-весеннему ласковое, ещё теплится у неё на губах, когда она закуривает свою последнюю сигарету.

Отредактировано Janis Eaton (4 августа, 2018г. 01:28)

Горло дерёт. Итон массирует его ладонью, растирает до покраснения кожу и, наконец, поднимает глаза.
Арн кажется ей встревоженным, и она смотрит на него долго, даже очень, пока, наконец, не понимает, что он смертельно напуган.
Он боится за неё, отмечает она для себя механически, и молча кивает. Это не знак согласия - и уж тем более не обещание, - просто ей не хочется говорить, а Арн не отпустит её, не добившись ответа.
Её лицо, ровное как белёный потолок, не выражает ничего, и Дженис молча ждёт, пока Арн соизволит разжать хватку.
Снизу пахнет оладьями - и салом, Микки точно жарил из на сале до хруста, - но чувства голода не приходит. Снизу доносятся шаги - ближе и ближе, и вот раздаётся стук в дверь.
- Дженис, я уже охрип вам орать. Кончай свои заплывы, хватай Вейлина и шагом марш жрать.
Рассерженный, Микки топает обратно. Шаг, ещё шаг, и вот уже почти не слышно, как он добродушно костерит их с Арном на чём свет стоит.
Дженис молча снимает полотенце с плеч, отходит к запотевшему зеркалу и, обтерев его ладонью, промокает обтекающие водой пряди.
Вода из ванной льётся через край, подталкивает к её ноге мыльный брусок. Дженис поднимает его, чтобы устроить на краю раковины, вслепую закручивает краны и вновь возвращается к своему занятию.
- Скажи Микки, я не голодна.

Отредактировано Janis Eaton (4 августа, 2018г. 20:53)

Когда дверь закрывается снаружи, Итон неспешно заканчивает обтирать волосы, затем нагибается, вынимает пробку из ванной и садится на борт, глядя, как исчезает в сливе вода.
Она сидит долго, только потом принимается за уборку.
Кто-то же должен, верно?

— Вы охренели, оба, — сообщает Микки, домывая сковородку. — Я для кого старался?
Он готов повозмущаться ещё, но что-то в голосе Вейлина настораживает его, и он всё же поворачивается назад.
Там, наверху, что-то произошло, и слова извинения за то, что он струхнул перед стариком, точно в детстве, застревают в глотке и дальше не идут. Микки сглатывает их, споласкивает руки и, наскоро обтерев те о фланелевую рубашку, разворачивает стул спинкой вперёд.
— В чём дело? Ты мокрый до нитки.
Он видел, утром Дженни была грустна, хоть и была рада его видеть.
Он не успел спросить почему, да и не хотел — пожелай она поделиться, рассказала бы сама, — но теперь жалел, что этого не сделал.
— Что у вас с ней происходит, Вейлин? Что вообще с ней происходит? Я сто лет не слышал, чтоб она так орала — её ж из себя вывести ещё постараться надо, — а тут вообще не заткнёшь. Это всё из-за Дерека, или я чего-то не знаю?

Отредактировано Janis Eaton (4 августа, 2018г. 22:12)

— Да, я сейчас, — откликается Микки растерянно и вновь тянется к палочке. Нос с тем же неприятным хрустом встаёт на место. Стерев со лба выступивший пот, Микки тянется к оладьям, не чувствуя больше ни голода, ни вкуса.
Микки всегда ест, когда волнуется, а сейчас он волнуется сильно.
— Я так понимаю, попытка не увенчалась успехом, — мрачно комментирует он, едва дожевав, и стягивает с тарелки вторую.
Утонуть в ванне — а судя по виду Арна, его маленькая кузина пыталась провернуть именно этот фокус, — было бы как-то слишком нелепо, и именно эта нелепость удерживает его от желания немедленно помчаться наверх и проверить, как она там.
Вряд ли она, конечно, хочет кого-то видеть сейчас — и вряд ли, конечно, он станет дядей.
— Рассказывай всё, — требует Микки, и Арн рассказывает.
Без деталей, в общих чертах, но и этого достаточно, чтобы выбить у Микки почву из-под ног. Всё, что он успел нафантазировать себе о жизни Дженис, не соответствовало действительности от слова "совсем", а то, чего он и представить боялся, в изложении Арна оказалось на редкость неприглядным.
К концу рассказа на тарелке остаётся полторы оладьи, а ведь Микки готовил на всех. Расстегнув пуговицу на джинсах, он откидывается от спинки стула назад и тянется за самокруткой.
Он ещё соображает, медленно, туго, как примеряющийся к укусу бульдог, но он уже готов.
— Что ж, Дженни всегда умела найти неприятности на свою голову, — резюмирует он и достаёт из кармана новенький телефон-раскладушку. Набирает Сэнди. — Халло, сладкая. Я тут задержусь без права выхода на недельку точно, у нашей маленькой кузины проблемы. Ты не хочешь пока пожить у тёти Эллен? Уверен, она будет рада. Да, я всё расскажу, обещаю, а пока начинай собирать чемоданы. Я наберу вечером, лады? Целую, сладкая.
Тщательно прикинув всё ещё раз, он решает: до девочек в школе не доберутся.
— Я останусь с вами, Вейлин. Дереку... Дереку пока ничего говорить не будем.
Это решение даётся ему тяжело, но он знает, он делает правильный выбор. Они отправят Дерека обратно в Англию, пока им в самом деле не понадобится его помощь.
— Я гляну, как она. Я быстро.
Он оборачивается минут за десять: Итон сидит в кресле в углу спальни с раскрытой книгой на коленях, но Микки может поклясться, что она не прочла ни строчки, и, когда он обнимает её сзади, она даже не поворачивает головы.
— Я не голодна, — сообщает она, и отчего-то ему хочется её ударить.
Может быть, он надеется, что это её встряхнёт, но вместо этого он садится рядом с её креслом и рассказывает ей всё, что только что узнал. Она молчит. Переворачивает страницу за страницей, в разном темпе, и это выдаёт её в том, что она даже не смотрит в текст. Он всё же не выдерживает, встряхивает её за плечи как тряпичную куклу, и, только очнувшись у стены, понимает, что это было плохой идеей.
Итон по-прежнему смотрит в книгу, когда он поднимается на ноги. Когда за ним затворяется, тихо и буднично, дверь, она вновь перелистывает страницу.
— Что ж, будем считать, что постоять за себя она может даже сейчас, — хмурится Микки, потирая затылок. — Подождём.
И они ждут.
День.
Два.
Итон не выходит из комнаты, и подносы с едой у двери остаются нетронутыми. Итон не реагирует на их присутствие, не реагирует на крик, и только на попытки прикоснуться к себе реагирует отрицательно.
К исходу третьего дня Микки кажется, что так будет всегда, но они с Вейлином говорят, и говорят много, и чем-то это помогает ему надеяться. На третий день выходные Микки кончаются, и он уезжает, чтобы подписать документы на отпуск и заодно докупить еды.
Из города он возвращается с щенком лабрадора, ласковым и дурным. Глаза у него слезятся.
— На, — чихает он, протягивая Вейну поганца.
Поганец вертится, виляет хвостом, лижет каждую руку, до какой способен дотянуться. Микки думает о том, что, если и это не поможет, он уже просто не знает, что делать.

Отредактировано Janis Eaton (4 августа, 2018г. 23:06)

В спальне задернуты шторы и нечем дышать, и щенок, оказавшись в ней, первым делом чихает у Арна в руках, словно только что заразился от Микки. Дженис оборачивается на звук, непривычный и новый, и лицо её не выражает по-прежнему ничего.
На её лице острее всего выделяются скулы, подчеркнутые как углём худобой.
Она смотрит на щенка так, словно бы его и нет, но инстинкты - остатки тепла, что она не успела вытравить, - отзываются вперёд неё, и Дженис позволяет щенку обнюхать и облизать свои пропитанные табаком пальцы. Щенок фыркает, чихает снова и призывно заваливается на бок. Стучит хвостом.
- Забери, - просит Дженис, игнорируя предложение еды. Она в самом деле не голодна, и ей достаточно виски, стоящего рядом с креслом.
Хвост задевает её щиколотку, и, поморщившись, она отодвигает ногу. Щенок трогает её лапой, выгибается в спине, тычется носом в босую ступню. Дышит, шумно и часто. Дженис поднимает колено к груди и, отвернувшись от обоих, закуривает снова.

Когда Арн уходит, щенок, стуча когтями по паркету, бросается за ним следом и, не успев затормозить, врезается тельцем в дверь. Итон даже не улыбается: затягивается и, запрокинув голову, выдыхает.
Это не её забота.
- Это не моя забота, - повторяет она для Арна, обходя вниманием поднос на его коленях. Щенок рядом с ним просится на ручки - ставит на колени лапы, тычет мордой в поднос. Машет, машет хвостом так, словно он вот-вот оторвётся. - Вы притащили - вы развлекайте.
Говорит она хрипло - это, наверное, первое, что она сказала за эти три дня, и связки уже отвыкли.
Отчаявшись добиться от Арна реакции, щенок отползает в сторону, и, словно впервые увидевший собственный хвост, заинтересованно гнёт шею назад, хватает воздух зубами. Начинается погоня вокруг своей оси, но Итон уделяет ей едва ли взгляд.
Через полчаса Арн уходит и оставляет щенка ей. Щенок, уже сдавшись, треплет лапой за ухом и ложится в дальнем углу.
Итон начинает нравиться его самодостаточность.
Утром в углу её ждёт сюрприз - и виноватые глаза рядом. Она убирает молча и снова врастает в кресло, но к обеду щенок начинает скулить, и Итон приходится выставить его за дверь.
Когда она выходит из ванной, щенок снова смотрит на неё. Итон смотрит на щенка и дёргает ручку двери. Дверь заперта снаружи, и в какой-то момент ей кажется, что она слышит за ней чихание Микки. Выбросить поганца из окна у неё не поднимается рука и, как была, она опускается в кресло вместе с ним.
На следующий день они выходят из комнаты вместе. Он носится по парку так, словно никогда не видел травы. Она  курит на скамейке и ждёт.
- Я же говорил, - улыбается Микки Арну, закрывая окно, - это сработает. Кузина любит животных.
Не Бог весть какой, это всё же прогресс.
- За это надо выпить, - предлагает он и кивает на реквизированную у Итон батарею бутылок. - Ты, Вейн, что предпочитаешь в это время суток?

Отредактировано Janis Eaton (5 августа, 2018г. 10:14)