[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]Если отвлечься, все было не так уж плохо: сдержанно, прилично. Публично.
Лестрейндж не знал, что включено в официальную версию смерти Эвана, которую одобрил старший Розье - если постараться, он мог припомнить, что ему кто-то что-то говорил, пояснял, требовал ответа, и он даже кивал понимающе, отвечал что-то впопад, но что ему говорили, что он должен был запомнить...
Впрочем, он и не думал, что у него будут спрашивать - их с Эваном, да и с Вэнс, если уж на то пошло, дружба не выставлялась на всеобщее обозрение, после Хогвартса и вовсе, а кидаться на крышку гроба, захлебываясь рыданиями, он не собирался.
Не потому что не хотел, а потому что знал, насколько это бесполезно и нерационально. Насколько это бессмысленно.
Лестрейндж считал себя обучаемым, и после смерти матери обучился: смерть возвращает только в сказках, и то в виде инфери.
Не то чтобы он совсем отказался бы от этого варианта - любой Розье лучше мертвого Розье - но смутно догадывался, что сам Эван не пришел бы в восторг от такой уготованной ему участи: быть поднятым в виде инфернала, тупо скалиться и стонать до тех пор, пока не надоест.
Хотя, тут же напоминал себе Лестрейндж, едва ли Эван пришел бы в восторг от того, что с ним случилось - и эта дилемма изрядно занимала его, позволяя концентрироваться на чем угодно, кроме происходящего.
Все было не так уж плохо, если отвлечься.
Все было катастрофически ужасно.
И, стоя среди тех, кто знал Эвана хорошо, и тех, кто явился отдать дань уважения семье Эвана, а также среди деловых партнеров, подлиз и прихлебателей, которых отец Розье не пустил бы дальше ворот, не будь нужным спрятать среди них тех Пожирателей, что не имели никакого официального отношения к Эвану, Лестрейндж чувствовал себя таким же лишним.
Настолько лишним, что, найдя в толпе лицо Эммалайн Вэнс - сколько прошло с их последней встречи? Недели? Скорее уж, месяцы - вцепился в нее взглядом, как будто одно ее присутствие здесь могло чудесным образом восстановить их рассыпающуюся школьную дружбу.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
Он был искренне благодарен Вэнс за то, что она сделала - потому что он бы не смог. Не смог бы выйти и обратиться ко всем этим людям, говорить что-то про Розье, так и стоял бы, молча, пока кто-то другой, не имеющий к Эвану ни малейшего отношения, и уж точно не имеющий отношения к тому, чем они были друг для друга - они трое, он, Эван и Эммалайн - говорил бы все эти правильные, положенные слова.
- Кто это? Невеста? - проскрипел кто-то за его плечом, и Лестрейндж обернулся, скользнул взглядом по напудренной старухе, сжимающей в затянутых в черное кружево руках платок, странно не идущий к сухим блестящим глазам.
- Совсем не убивается, -  осуждающе проскрипела старуха - кажется, он ее узнал, какая-то Уизли - и Лестрейндж отвернулся.
У него было хотя бы это - статус школьного друга, а Вэнс привычно записывали в невесты, как будто с ней нельзя было дружить, сводя ее роль до какого-то банального матримониального договора, а их дружбу на троих - до чего-то невразумительного.
Что-то царапнуло его в речи - про эти принципы, про свой взгляд на мир, и только с опозданием он понял, отчего в склепе повисло тяжелое, многозначительное молчание. Эммалайн практически вслух обозначила, за что погиб Эван - и за это Лестрейндж тоже был ей благодарен.
На Вэнс тоже всегда можно было положиться - и эта мысль подхватила его, отвлекла.
Дала какую-никакую, но цель, за которой можно было уйти от неминуемой рефлексии, гоняющей по кругу одну и ту же мысль: Эван мертв.
Практически отпихнув с дороги давешнюю старуху, что-то шепчущую своей  товарке, неотличимой от нее как две капли воды, Лестрейндж даже не заметил этого, выбираясь из склепа, а последние слова Эммалайн, последнее прощание с Розье, все еще раздавались у него в ушах.

Если в Министерстве и удивились, увидев его, то вида не подали, а он сразу же направился к своему столу - где-то тут, за всеми этими копиями, короткими, но емкими записями, за набросками справок для Марчбэнкс был адрес, который Эван раздобыл по своим каналам в Аврорате пару месяцев назад. Они придумали целый план - как сделают Вэнс сюрприз, как навестят ее не позднее рождественских каникул - но, как часто случалось, исполнение плана все отодвигалось и отодвигалось: то Лорд неожиданно призывал к себе, то назначался очередной рейд, после которого у Эвана в Аврорате было просто не продохнуть, то снова поднимался этот вопрос насчет оборотней, и Марчбэнкс наседала на Лестрейнджа насчет выписок по всем существующим прецедентам...
Адрес был коротким - и не входил в охват Каминной сети.
Значит, снова на улицу.

Маггловский Лондон, который не производил особого впечатления и в лучшую погоду, сегодня был особенно сер и отвратителен, зато мокрый снег, зарядивший с самого утра, разогнул простецов по норам, и на тротуарах, вопреки обыкновению, было почти пусто.
Настолько пусто, что Лестрейндж мог позволить себе вдосталь изучать указатели, замирать на перекрестках, разглядывать витрины - едва ли Рудольфус будет искать его. Едва ли кто-либо будет искать его, а случись что-то срочное, Метка оповестит о необходимости объявиться в Ставке.
Он понятия не имел, зачем собирается найти наконец-то дом Эммалайн - после Хогвартса, к его огромному удивлению, общие темы больше не появлялись сами собой, а для встреч приходилось выкраивать время в напряженных и чаще всего не совпадающих графиках, а потому едва ли мог сказать, чем сейчас увлечена Вэнс, чем занимается в свободное время.
Может, собирался сказать ей спасибо - за сказанное в склепе сегодня. Или за Хогвартс. Или за то, что у них было самое настоящее свидание, а потом еще два - и он не чувствовал себя с ней идиотом.
Было, за что - но приходить с пустыми руками считалось моветоном даже у магглов.
Поэтому он украл кролика.

Он не собирался красть, особенно кролика. В фамильном кодексе было ясно сказано - Лестрейнджи не крадут. Убивают, лжесвидетельствуют, насилуют - иногда даже приходят работать в Аврорат - но не крадут, но дракклов кролик торчал в витрине зоомагазина, белый, с пятном на лапке, и смотрел прямо на Лестрейнджа, который остановился в поисках очередного указателя. Смотрел точь-в-точь, как иногда смотрел Розье - нечитаемо, но пристально. Прямо в душу заглядывал.
Но, конечно, когда продавец, едва ли старше самого Лестрейнджа и старающийся не особенно глазеть на довольно странный вид внезапного покупателя, уже пересадил назначенного в подарок кролика в клетку-переноску, выяснилось, что Лестрейндж технически не может оплатить покупку, не имея маггловских денег. Пришлось накладывать на продавца Конфундо, обливиэйтить и торопливо выскакивать из магазина, прикрывая клетку полой длинной черной мантии, лишь отдаленно напоминающей пальто.

И когда он стучал в дверь, за которой предположительно должна была не ждать его Вэнс, кролик снова смотрел - теперь однозначно осуждающе.
- Это тебе, - без предисловий протянул клетку Лестрейндж через порог, угрюмо стоя перед дверным проемом. - Как в детстве, с пятном. Я чуть не забыл.
"Чуть не забыл" было сильно сказано для тех трех лет, за которые они о кролике даже не вспоминали, но Лестрейндж был далек от иронии.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
Лестрейндж протиснулся в дверь, когда Вэнс посторонилась, стараясь не глазеть ни на нее, ни на обстановку, которая была для него внове. Особенно внове она была с учетом того, что здесь как-то жила Эммалайн Вэнс - ну или пыталась жить в этих крохотным комнатушках, с этим узким коридором, и, кажется, без домовиков.
Ну, хотя бы столик для газет - слабое подобие того, что должно быть в нормальном доме.
- Не особенно, но не откажусь.
Чай - всегда хороший предлог для того, чтобы пройти дальше, сесть на диван в гостиной - есть здесь гостиная или хотя бы диван - и не чувствовать себя лишним, стоя в прихожей.
Вэнс вытащила кролика из клетки, пошла куда-то прямо с ним - это ее кролик, напомнил себе Лестрейндж. Он принес его для Вэнс, пусть делает с ним все, что захочет.
Воспользовавшись отсутствием хозяйки, огляделся, пытаясь представить себе, каково это - жить здесь. Наверное, можно привыкнуть - ну и, в конце концов, здесь в самом деле можно побыть в одиночестве.
Не так плохо, с учетом альтернативы, пришел к выводу и потянул застежки мантии, с которой уже текло на пол.
Не найдя, куда ее деть - мокрую, тяжелую, - пристроил прямо на пустой клетке на столике у входной двери и прошел все же дальше, в тесную гостиную, в которой, тем не менее, был диван.
- С ноября,  - вскидывая голову, Лестрейндж ответил автоматически, только потом разглядев в руках Вэнс поднос - и ему пришлось напомнить себе, что район маггловский, а значит, домовики исключены.
Ох, еще и печенье в миске  - все, как он боялся: формальное чаепитие, когда ни одна тема для разговора не захватывает обоих собеседников и приходится прибегать к спасительному печенью и прятаться за негласным правилом не говорить с набитым ртом, а потом неуклюжее прощание, обещания чаще встречаться и твердая уверенность в лживости этих обещаний.
Лестрейндж понятия не имел, откуда нахватался этих картин кораблекрушения - но живое воображение моментально нарисовало для них с Вэнс подобный сценарий, снабдив его еще парой отвратительно-правдоподобных черт: как они оба, еще пытаясь поддержать разговор, старательно избегают упоминать имя Розье, как чай остывает в чашках, превращаясь в отраву.
Это было слишком ужасно - и Лестрейндж решил не допустить подобного во что бы то ни стало. Не вставать с этого дивана ни за что на свете, пока не убедится, что хотя бы Вэнс для него не потеряна.
- Эван нашел адрес, - с места в карьер берет он. - А два дня назад я отследил тебя от Мунго.
Пожалуй, в последнем признаваться не стоило - хотя, когда Лестрейндж это делал, это казалось совершенно нормальным: он не хотел попадаться Эммалайн на глаза, просто хотел... Ну, узнать, как она. Реальна ли. Существует ли на самом деле - и, что намного важнее, жива ли.
Потому что случается всякое. С Розье же случилось.
- Говорят, хороший район, - никто ничего подобного не говорил, и Лестрейндж тут же поймал себя на том, что стремится уйти от чересчур острых тем и спастись в подобной светской ерунде - осталось только вернуться к поданой Эммалайн реплике о погоде. - Хорошая речь вышла. Там, у Розье. Особенно про принципы. Наверняка всем понравилось. Давно ты знаешь о Метке?

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
Ему даже не приходило в голову, что Вэнс может беспокоиться о нем - о них. Впрочем, ему не приходило в голову, что это вообще может быть настолько опасно - не приходило до недавнего времени.
Эта мысль появляется и исчезает в смутном облегчении, пришедшим вместе с тем фактом, что Вэнс все-таки ни о чем не знала. подозревала - но кто в их кругу не подозревал хотя бы в двух-трех бывших однокурсниках наличия определенных политических взглядов или готовности к решительным действиям. Подозревала - ну и ладно, он-то в самом деле было решил, что она знала точно, и, раз он ей не говорил, оставался лишь один вариант: ей рассказал сам Розье.
В общем-то, ничего такого - рассказал и рассказал, если бы не то царапнувшее чувство, что они встречались - без него. Обсуждали Метку и, может, идею точечного террора - без него.
Глупый шепот той старухи на похоронах мог быть правдой - и Лестрейндж, оказывается, не был готов принять такую вот правду. Это было диковато. Нерационально. Очень глупо и даже не честно - потому что это было не его делом, не касалось его и вообще, он же понимал, что такой вариант вполне мог случиться? Один из них вполне мог жениться на Вэнс - если не он сам, то почему бы не Эван.
Но от прямых вопросов Лестрейндж воздерживается, переваривая то, что Вэнс все-таки не знала - и что, выходит, он только что выдал ей информацию, которая могла бы стоить ему приличного срока в Азкабане. Сейчас, правда, это его не впечатляет - ему даже кажется, что после смерти Розье его уже ничто не впечатлит.
Разве что то, как Эммалайн умудряется выживать в этой своей новой квартире.
- Да, убили, - подтверждает он мрачно, не видя смысла врать - да и не особенно желая этого. Вэнс мыслит рационально и уж точно не начнет ахать и причитать над судьбами магглорожденных волшебников, лезущих не в свое дело со своими маггловскими замашками, как и над судьбами магглов или полукровок, попавших под руку. Вэнс разделяет его взгляды - и взгляды Розье, а потому сомнение в возможности продолжения этого разговора быстро его оставляют. - Аластор Муди, аврор. Я не знаю подробностей, знаю только имя.
Помимо подробностей, Лестрейндж не знает, что с этим именем делать - разумеется, Эван должен быть отомщен, и его отец не оставит этого просто так, но Лорд высказался предельно ясно: никаких действий, которые могут привести к Организации. Никаких поспешных шагов.
Никаких поспешных шагов - а Розье, между тем, будет гнить в своем склепе.
Какая кошмарная мысль.

Разглядывая кролика с таким тщанием, будто это первый кролик, которого он видит, Лестрейндж продолжает:
- Ничего. Ничего не собираюсь. Это просто знак - он кое-для чего служит, насколько я понял, но подробностей я все равно не знаю. - Кто бы ему еще сказал, несмотря на то уважение Организации, которым пользовался при жизни его отец, несмотря на то, что Рудольфус явно на хорошем счету. - Это все ненадолго, Эммс.
Он искренне верит, что ненадолго - искренне верит, что сейчас, когда Темный Лорд признал необходимость решительных действий, все кончится очень скоро - те чистокровные и полукровные маги, для которых честь - не пустой звук, поддержат немногочисленных храбрецов если не в бою, так деньгами, и, объединив усилия с сочувствующими, Пожиратели Смерти изгонят грязнокровок туда, где им самое место. Это не займет много времени - может, пару лет, не больше, зато потом - потом, наконец-то, можно будет говорить о возрождении нации - о возвращении тех областей магии, которые считаются грязными ограниченными, воспитанными в маггловской убогой морали полукровками и магглорожденными, о новых исследованиях, новых ритуалах, о том, что Магическая Британия наконец-то перестанет плестись в хвосте мировых магических держав.
Лестрейндж в самом деле гордится тем, что избран для этой чести - и хотя он не имеет особой склонности к настолько активному образу жизни, он хорошо понимает, что есть его долг перед поколениями предков, и рад возможности исполнить его.
- Хочешь, покажу? - оживляется он, потому что говорить о Метке куда проще, чем говорить об Эване - и это все еще не пустая тема погоды. К тому же, Вэнс любит ритуалы - особенно старые и малоизвестные, а этот, судя по всему, именно такой. - Вот, смотри.
Он расстегивает манжету, закатывает рукав и сжимает кулак - на внутренней поверхности левого предплечья череп весело скалится, обвитый змеей. Метка неактивна, поэтому смотрится бледной, хоть и четкой отметиной на коже, и он сжимает и разжимает кулак, заставляя змею дергаться.
За полгода он привык - привык не думать о том, что помечен, будто животное. привык считать этот знак знаком отличия. Рабастан Лестрейндж вообще неплохо поднаторел в том, чтобы игнорировать то, что ему не нравится, и этот навык служит ему верой и правдой.
- Я пробовал искать, но выяснил только, что это темная магия, нечто вроде магического контракта, - рассказывает он, не упоминая, впрочем, что расспрашивать о Метке откровенно не принято и что ему недвусмысленно сообщил об этом Рудольфус. - И избавиться от нее невозможно.
Впрочем, какая разница? Это же ненадолго - совсем скоро, когда они победят, Метка станет лишь украшением, не больше.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
- Возможно, это разновидность протеевых чар, - делится Лестрейндж своими догадками. - Принцип схожий - ну, знаешь, объединение в систему. Я не знал, что с живыми объектами это тоже работает, а оказывается - да, и было весьма распространено. В прошлом.
В том прошлом, когда магия еще не была так топорно поделена на светлую, дозволенную глупцами и трусами, и темную - удел злодеев. В том прошлом без ограничений, без дурацкой жажды угодить тем, кто либо вообще лишен магии, либо вращается в таких кругах.
Лестрейндж не понимает и не может одобрить это желание замаскировать, уменьшить различие между магами и магглами. Он чужд идеи всеобщего равенства и не видит в ней смысла, и Метка на его предплечье - не случайность и не ошибка. Маггловская агрессивная экспансия для него - не пустой звук, а самый настоящий кошмар - кошмар, который он собирается предотвратить.
- Спрятать, наверное, можно, - он проводит пальцами по коже, очерчивает череп, и опускает манжету. - Когда она не активна, то просто похожа на старый шрам, вот как сейчас - какие-нибудь косметические чары вполне могут справиться. Когда будет вызов, она почернеет.
Еще начнет жечь, напоминая, что, что бы не происходило, Темный Лорд не любит ждать - но это Лестрейндж не озвучивает. Он тщательно расправляет рукав, ковыряется с запонкой и слегка улыбается, опять разворачивая запястье к Вэнс.
- К тому же, вот так ее совсем не видно, - его смешит мысль, как к нему где-нибудь в Министерстве могут подойти авроры и потребовать закатать рукав. Особенно смешно, если начать представлять в такой ситуации Рудольфуса - он, наверное, просто взбесился бы. Однако улыбка надолго не задерживается.
Лестрейндж пожимает плечами, берется за чашку, чтобы скрыть некоторое замешательство - последние вопросы Эммалайн и его самого немного беспокоят.
- Удалить нельзя. Правда, я не очень усердствовал, спрашивая - знаешь, это считается неприличным. Там.
Это почетный знак и даже мысль о том, чтобы избавиться от Метки, собственноручно поставленной Темным Лордом - это кощунство.
- Может, если отсечь руку, - задумчиво говорит Лестрейндж, счастливый только от того уже факта, что может с кем-то хотя бы теоретизировать на эту тему. - Или срезать верхний слой кожи вместе с рубцом. Я же говорю, я не нашел особо информации, делать выводы не по чему.
Вариант, при котором он может захотеть перестать хотеть носить Метку, он не комментирует - это вообще не вопрос его желания, а потому и ответа нет.
- Но хватит обо мне, - и очевидная альтернатива поговорить об Эване повисает в воздухе, - расскажи, почему ты остановилась здесь? И как тебе Мунго? Неужели правда лучше, чем в Министерстве?
Лестрейндж относится к целителям с некоторым пренебрежением, свойственным его семье - и уверен, что Вэнс с ее хладнокровием, вниманием к деталям и ответственностью быстро сделала бы карьеру в каком-нибудь международном магическом. Она бы понравилась Марчбэнкс, думает он. И думает, что Слизнорт, возможно, в самом деле был не так уж и прав, когда обещал им мир.
Здесь, в этой убогой гостиной, не похожей даже на хогвартские, ему совсем не кажется, что они в самом деле достигнут обещанного - больше нет. Розье мертв, Вэнс работает где-то в Мунго, а он сам едва успевает выполнять требования начальницы между рейдами, попытками выяснить дополнительную информацию о Метке и попытками выспаться - совмещать не очень-то выходит, и Марчбэнкс уже несколько раз озвучивала свое недовольство слишком поверхностной или неаккуратной справкой. Однажды он допустит настоящую ошибку - и она этого не забудет.
Лестрейндж отпивает чая, чтобы смыть привкус этих неприятных мыслей, но не может удержаться и все-таки оглядывается по сторонам.
- Эван здесь не был? - все же спрашивает он - это кажется важным.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
- Я и не говорил, что здесь отвратительно, - оправдывается Лестрейндж и, чтобы показать, что вовсе так и не думал, устраивается на диване с удобством - откидывается, вытягивает ноги, кладет локти на диванную спинку. Словом, демонстрирует, как ему нравится диван в частности и обстановка в целом. Даже отрывается от чая, как будто этот диван - лучшее, что случилось с ним за этот день.
Впрочем, почему как - день начался отвратительно, дальше все было еще хуже, и только сейчас, у Вэнс, он может наконец-то выдохнуть.
Он снова оглядывается, на этот раз стараясь не цепляться взглядом за недостатки и акцентироваться на достоинствах крохотной гостиной. Пытается проникнуться этими достоинствами, примерить на себя эту квартиру, как мог бы примерить мантию, показавшуюся ничем не примечательной на манекене.
И кое-что у него получается: Вэнс, сидящая рядом, кажется вполне довольной собой, хоть и сетует на то, что Мунго пожирает ее время чуть ли не целиком. Это не удивляет Рабастана: кажется вполне естественным, что Эммалайн отдает всю себя работе, она ответственная, перфекционистка. Он, пожалуй, удивился бы сильнее, если бы оказалось, что она относится к тому, чем занимается, равнодушно или несерьезно - а потому, думает Лестрейндж, допуск в лабораторию не за горами.
Наверное, в Мунго, с их графиком, много работы - он не чувствует даже толики вины, хотя допускает, что возросшая активность Организации, вышедшая из плоскости политики в плоскость террора, существенно увеличивает в том числе и нагрузку стажеров-колдомедиков, таких, как Вэнс -  и ее еще не успели заметить. Эммалайн в самом деле умеет не привлекать к себе лишнее внимание, и на этой мысли эта убогая гостиная открывается перед ним в своем истинном, как он считает, смысле.
Это место, где Эммалайн принадлежит сама себе - вот что это такое. И какая в этом случае разница, насколько устаревшие обои поклеены на стены и как сильно скрипят полы и диван при каждом движении?
Здесь она не перед кем не держит ответа - это ее место, ее убежище.
Мерлин знает, почему он думает об убежище - разве хоть кому-то из них нужно прятаться? - но все равно думает, и это как-то связано с кроликом, не с этим, который целеустремленно осматривает комнату, принюхиваясь к новым впечатлениям, а с тем, которого выкинула мать Вэнс за то, что он портил ковры.
А еще - и это происходит так же почти без его воли - он думает о Рудольфусе и о том, как тесно им в Лестрейндж-Холле несмотря на всю его площадь, десятки просторных комнат, широкие коридоры и негласное разделение зон.
Какая разница, сколько здесь комнат, если Эммалайн может завести себе хоть тысячу кроликов.
Лестрейндж, пожалуй, уже очарован.
Не квартирой, а тем, что она означает - а заодно и Эммалайн, которая оказалась умнее и намного быстрее, чем он, сообразила, что нужно делать.
- А как насчет соседа в Министерстве? - спрашивает он, продолжая разглядывать потолок.
Впрочем, озвученная мысль кажется какой-то кривой - как будто он собирается занять вторую спальню прямо здесь.
А вообще, здесь ли есть вообще вторая спальня, думает Лестрейндж вяло, все еще захваченный перспективой: жить где-нибудь через квартал, встречаться чаще, чем раз в несколько месяцев. Знать, что у Эммалайн все в порядке.
Вычеркнуть из жизни Рудольфуса вместе с его женой - видеться только на вызовах и рейдах.
Думать о себе.
Быть должным только перед самим собой.
- А впрочем, не важно, - Рабастан качает головой, слишком впечатленный открывшимися перспективами, чтобы обсуждать их до всестороннего осмысления. - Когда я стану Министром Магии, у тебя будет столько лабораторий, сколько ты захочешь. Но, скорее всего, к этому времени ты уже будешь Главным Целителем и проблем с допуском не будет в принципе.
Как не велик соблазн широким жестом бросить к ногам Вэнс следом за кроликом еще и эти пресловутые лаборатории, Лестрейндж удерживается - это прозвучало бы как-то двусмысленно.
- Эван был занят не меньше - в Аврорате от стажеров требуется...
Он не договаривает, пожимает плечами - да какая разница, в общем-то. Какая разница, что он думает - что не выматывайся Розье так на тренировках в Аврорате, он бы обставил этого Муди.
- Доволен, - меняет он тему, но от восторженных описаний воздерживается - прошло, все же, полтора года, он познакомился с достаточным количеством подводных камней. - Только, знаешь... Там все как будто не по-настоящему.
Бросая на Вэнс короткий вопросительный взгляд - поймет ли? - Рабастан все же поясняет:
- Попадаешь туда - и все, даже это, - он касается пальцами опущенной манжеты, скрывшей Метку,  - как будто всего лишь текст на пергаменте. Отчеты, справки, замечания - просто буквы и цифры, за которыми не стоят реальные проблемы. Настоящие люди.
Отчасти, как он подозревает, это вынудило Темного Лорда и тех, кто стоял у истоков Организации, в конце концов прийти к пути активных действий. Министерство Магии нуждалось во встряске - и нуждается до сих пор. Игнорирования нарушений Статута в мелочах, чуть ли не открытая пропаганда смешанных браков, умалчивание проблем рождения сквибов - все это требовало решений, механизмов для которых пока не существовало, но те, кто был обличен реальной властью, были слишком заняты сниманием сливок и не хотели раскачивать лодку.
- Или существа, - поправляется он. - Вовлеченность во взаимоотношения с магами других видов весьма велико: гоблины, домашние эльфы, дементоры, будь они неладны... И это я не говорю об оборотнях, которые, по сути, игнорируются обществом, хотя номинально считаются магами. Невозможно регулировать взаимоотношения с видом, чей правовой статус неопределен - а при любой попытке определить его приходится зарываться в архивы и документы двух, трех, а то и четырех вековой давности... Ты знала, что Гринготтс не подчиняется Министерству даже той страны, на чьей территории находится его отделение? Заведись среди уродов очередной Арг Грязный - и почти каждая семья, имеющая сейф в Гринготтсе, потеряет его содержимое. Все, что есть у магов - это уверенность, что гоблины не нарушают сделок, но ни о каких магических контрактах не идет и речи. Впрочем, даже если не рассматривать вариант с восстанием, гоблины неплохо нажились на этом очевидном опущении со стороны Министерства - когда обрывается какой-либо род, когда нет кровных наследников, которые были бы признаны родовой магией или приняты в род еще при жизни главы рода, все содержимое сейфов получают гоблины. Просто представь, сколько они нагребли золота за это время, сколько родов оборвалось на старших ветвях, сколько дочерей не получили доступа к основным сейфам рода...
Он осекается: в семье Вэнс этот вопрос может быть весьма болезненным.
- И никто не хочет этим заниматься. Никто даже не считает это проблемой, - в сердцах заканчивает Рабастан. - Как будто все не по-настоящему.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
Он выговорился и теперь ему легче - удивительный эффект от пустой болтовни, которой он обычно старается избегать.
Дергая плечом, Лестрейндж никак не комментирует слова Эммалайн о Гринготтсе - конечно, она не знала. В Хогвартсе об этом не расскажут. Там учат, как избавиться от боггарта, истории гоблинских восстаний, пересадке мандрагор - а еще квиддичу.
Он осознает, что несправедлив - в Хогвартсе учат и многому другому, и нельзя забывать, что для многих детей из числа полукровок и магглорожденных первые пара лет является в первую очередь порой социализации в магическом мире, временем знакомства с волшебной палочкой, с контролированием магии... Только ему, чистокровному Лестрейнджу, эти доводы кажутся малоубедительными и даже оскорбительными: программы обучения, единые для представителей любой чистоты крови, оборачиваются плюсами только для тех, кто вышел из мира не-магов, а чистокровные отпрыски старых магических семейств, играющие с волшебными палочками родителей, едва перестали помещаться в колыбелях, первые два года просто тратят время, осваивая элементарные бытовые чары или Люмос.
Бытовые чары - как будто не существует домовиков.
- Слизнорт нам лгал, - сухо говорит он, и его тон контрастирует с прежней вольготной позой. Эти слова, просящиеся у него с языка весь это бесконечный дерьмовый день, находят наконец-то выход, но лучше не становится - напротив, от констатации факта становится только хуже, потому что эти слова нельзя ни забрать обратно, ни сгладить какой-нибудь неумелой шуткой. Они требуют продолжения, и это требование невозможно игнорировать. - Все зашло слишком далеко. Ничего нельзя изменить, действуя изнутри - до тех пор, пока я окажусь в Визенгамоте, пройдет немало времени, и мои усилия... Твои, Эвана - все это не будет стоить уже ничего. Мы просто опоздаем. Да что там, мы уже опоздали, Эммс, понимаешь? Систему уже не изменить - ее нужно уничтожить. Вот чем на самом деле занимались мы с Эваном. Мы и другие. Вот о чем лгал нам Слизнорт. Но знаешь, что бесит меня больше всего? - голос звучит также ровно, холодновато. Бешенство - что эмоция, что слово - не из лексикона Рабастана Лестрейнджа, но другое ему на ум не идет. Сейчас не идет. - Что мы ему верили. А теперь Розье мертв.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
Он не смотрит на Вэнс, даже когда та замолкает после его слов - замолкает чуть ли не отрицающе, несогласно - и молчит долго, очень долго.
Он смотрит на кролика, который - тупое, бестолковое животное, - занят своими кроличьими делами в углу комнаты и, кажется, обдирает обои, нанося дополнительный ущерб этой квартирке. Кролик и нужен-то только ради того, чтобы Эммалайн было, о ком заботится - и Лестрейндж принес его в безумной, загодя обреченной на провал попытке вернуть то ощущение безграничных возможностей, которое у него было в Хогвартсе.
С таким же успехом, наверное, он мог принести ей труп Эвана - пустой, бессмысленный символ чего-то, что уже не вернуть.
Кролик продолжает сосредоточенно обгрызать обои, привстает на задние лапы, шевелит ушами, но не беспокоится - он слишком глуп, чтобы беспокоиться.
Может, и Слизнорт похож на этого кролика?
Откормленного, холеного, занятого своими делами - и очередной ложью?
Рабастан не уверен, что хочет смотреть ему в глаза.
Если уж на то пошло, он хочет, чтобы Слизнорт занял место Эвана в гробу - но о таком не расскажешь, даже если слушательница - Эммалайн Вэнс.
Они оба с Рэйвенкло, они ценят правила, законы, дисциплину - он не хочет признаваться, как сильно его захватывает то, что он делает, закрывая лицо трансфигурированной маской, подстегиваемой азартом Рудольфуса, который, будто зараза, действует на всех.
Не хочет признаваться, что, кажется, Дамблдор был прав, когда не назначил его старостой мальчиков. Это признание потребовало бы нового витка разговора - в том числе, разговора о том, а что старик разглядел в Эммалайн.
Эта мысль Лестрейнджа занимает. Его вечный страх - страх, что в нем есть те же семена безумия, что уже всходят в его старшем брате - постоянно с ним, особенно напоминая о себе именно тогда, когда он намеренно отказывается от следования правилам, прячась за маской и черной мантией, однако есть же такой простой способ проверить, насколько ненормальны его желания.
Эксперимент, две контрольные единицы. Куда уж проще.
- Я знаю, где он живет, - коротко говорит Лестрейндж, и эта фраза повисает в воздухе многозначительностью многоточия.
Он знает, где живет Слизнорт - и что?
- Точнее, где жил в семьдесят восьмом, - скрупулезно уточняет Рабастан, любящий фактическую точность, но все же добавляет. - Слизнорт не похож на человека, который часто переезжает.
Простое наблюдение, невинное замечание - а у него в горле пересыхает так, что остатки чая не помогают.
- У тебя есть...  что-нибудь выпить? - тем же пустым тоном спрашивает Рабастан, глядя в свою чашку - такую же пустую, как и голос. - Или зайдем куда-нибудь по дороге?
И вот теперь все приобретает почти болезненную четкость. Все решено. Лестрейндж перескакивает через обсуждение, стоит ли им нанести визит Слизнорту так, как будто они потратили на это по меньшей мере час. Так, как будто другого мнения здесь и быть не может.
Потому что он тоже хочет, чтобы Слизнорт знал, что это и его вина - смерть Розье его вина.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
Вэнс не спорит, не переспрашивает - поднимается на ноги уверенно, даже деловито. И Рабастан поднимается следом.
Чем бы не обернулась их прогулка, он совсем не против оставить эту гостиную и этот диван - ему кажется, что и Вэнс разделяет его чувства. Сегодня, несмотря на то, что с утра зарядил мокрый снег и к ночи вся эта мокрота наверняка превратится в тонкую корочку льда, не время сидеть по домам.
Будь он склонен к романтике, то заявил бы, что кровь Эвана требует отмщения - но все эти громкие слова не нужны ни ему, ни Эммалайн. Дело не в мести, ну конечно, не в мести - месть иррациональна, неконструктивна, непрактична.
Дело совсем в другом.
И обрывая себя до того, как вопрос, а в чем же тогда дело, уложит его на обе лопатки, он сгребает со столика у входной двери мантию - она стала еще мокрее, еще тяжелее - и аккуратно надевает, пока Эммалайн собирается тоже - также быстро, также механически.
Наверное, со стороны они смотрятся даже забавно - как будто танцуют в узком коридоре, не мешая друг друга, оказываясь на том месте, которое секунду назад оставил другой. Эта гармония в движениях, несмотря на кажущуюся легкость, ущербна: они не мешают друг другу, потому что вдвоем занимают место, предназначенное для троих.
Мокрый снег никуда не делся, но превратился в дождь - еще более неприятный, размазывающий по асфальту остатки грязных сугробов.
- Мы ему не позволим, - с большой задержкой отвечает он Вэнс, когда они уже шагают под дождем прочь от ее крыльца - две темные фигуры на опустевших к вечеру в плохую погоду улицах.
Лучше бы она не спрашивала - было тяжело перестать представлять себе, как Слизнорт поднимает тревогу, как вскоре на пороге его дома появляется отряд Аврората, как одним из прибывших оказывается Аластор Муди...
Так тяжело перестать, что Лестрейнджу требуется едва ли не все его здравомыслие, и так сегодня опасно балансирующее на самой границе чисто семейного безумия.
И, чтобы отвлечься, он принимается думать о другом: он знает не слишком много мест, где можно выпить - даже благодаря Рудольфусу, и уж особенно благодаря ему знает еще меньше таких мест, куда можно привести Эммалайн.
От мысли о "Дырявом котле" его ощутимо воротит с души - он уверен, что многие из тех, кто был сегодня на похоронах, еще несколько вечером будут толкаться именно там, обсуждая, обсасывая малейшие подробности, полоща имя Розье. Про "Кабанью голову" он вообще не вспоминает - Хогвартс, а с ним и Хогсмид, будто остался в другой жизни.
- У тебя есть какие-нибудь предпочтения? Нам все равно придется аппарировать в Грэйт-Хэнглтон - но там я не ориентируюсь настолько, чтобы искать паб. Да и лучше бы нам не особенно запоминаться местным.
Как и Эммалайн, упоминувшая вскользь о сигнале тревоги, Лестрейндж вскользь упоминает, что их визит к Слизнорту  лучше не афишировать.
Эта недоговоренность, в иное время и с иными людьми, несомненно, его раздражающая бы, сейчас не кажется таковой - это не недоговоренность, а экономия времени: они с Вэнс отлично понимают друг друга и так. Нет необходимости проговаривать каждую деталь - это не лабораторная работа.
Сквозь косые струи дождя отчетливо прослеживаются тусклые маггловские рекламные вывески - они вышли на более оживленную улицу, здесь уже достаточно и магазинов, и пабов, и кое-какие из последних, наверное, могут сгодиться для целей Рабастана и Эммалайн. По крайней мере, в маггловском пабе уж точно можно не опасаться, что они встретят знакомого, желающего знать, как дела у Лестрейнджа и Вэнс. Или, что было бы много хуже, как они находят состоявшиеся похороны Розье.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
Лестрейнджу здесь не по душе, как, впрочем, не по душе в любом месте, предназначенном для магглов.
Здесь все непонятно и ставит его в тупик - грубые, намеренно небрежные, даже вызывающие рисунки на стенах, одежда бармена и официанток, вымученное, какое-то лихорадочное веселье оканчивающегося карнавала. Тяжелая дверь захлопывается почти бесшумно - паб в полуподвале, и небольшие окна закрашены черной краской, не пропуская даже рассеянный свет с улицы.
Легко представить, как каких-нибудь сто или восемьдесят лет назад здесь располагался один из лондонских опиумных притонов, но теперь здесь только розы, кроличьи уши и бесконечное количество часов всех форм и мастей, показывающих разное время.
- Чего покрепче, - Лестрейндж тянет Вэнс к стойке, абсолютно пустой пока, если не считать бармена. В угловой кабинке, через зал от них, сидит тихая компанию - видно четыре коротко стриженных затылка, и к ним постоянно подбегает официантка, задорно потряхивая своими ушами. - Огне...
Он осекается - это маггловский паб, соберись. И пей то, чего не пьет твой брат.
- Джин, - исправляется он. - И леди тоже.
Бармен игриво приподнимает потасканный цилиндр, другой рукой с фантастической точностью выставляет на лакированную поверхность стойки два крохотных стакана, поблескивающих влагой. А затем, что кажется Лестрейнджу целым спектаклем, наполняет их из чайника все с теми же розами на боку.
Дивные, загадочные маггловские традиции - и кажется, что чем больше он узнает о простецах, тем меньше их понимает.
Это странно, даже не правильно, но и драккл с ним - визит к Слизнорту требует, чтобы Рабастан избавился от некоторых благоприобретенных привычек. Может, и от тех, которые связаны с воздержанностью от алкоголя.
Ему кажется, что все это имело смысл, пока был жив Эван - все планы на будущее, все обещанное. Ему было, ради чего культивировать и поддерживать то, что отличает его от Рудольфуса, которого и на милю не подпустили бы к Визенгамоту - а сейчас все это кажется таким глупым.
Как будто Рабастан несколько лет потратил в погоне за тупым обманом - и как же хорошо, что есть тот, кто может ответить на все вопросы.
А уж чтобы Слизнорт захотел отвечать, он, Рабастан, позаботится.
- Твое здоровье, - бросает он Вэнс.
Джин в первый момент кажется холодным, очень холодным - такое ощущение, будто Лестрейндж лизнул ворота Лестрейндж-Холла ранним январским утром - но это лишь в первый момент. Запах можжевельника перекрывает все другие ароматы этого паба, на бармен уже выставляет на стойку пару мисочек - с оливками и маринованным луком.
- Неудачный день? - интересуется он, пока Лестрейндж машет что-то, что при желании можно понять как "повторить". - Самое время, чтобы упасть в кроличью нору, так?
Ни в какую нору Рабастан падать не хочет, но, кажется, его не спрашивают - теперь остается только ждать, когда он достигнет дна. И надеяться, что падение не будет смертельным.
Или что джин смягчит его.
- Проклятая погода, - продолжает бармен все с той же улыбкой, разливая джин из уже знакомого чайника. За его спиной, на полках, еще немало чайников, куда больше, чем более привычных глазу бутылок, но даже на бутылках криво наклеены надписи, требующие выпить их. - Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее.
Столь неожиданная сентенция от маггла повергает Рабастана в смятение. Он таращится на бармена, забывая о следующей порции.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
Лестрейндж не удостаивает бармена и взглядом, только толкает по стойке свою рюмку - и тот понимает его и без слов, наполняет в третий раз легким, профессиональным движением, а затем тянется и к рюмке Вэнс.
Лестрейндж глотает джин и снова молча требует повторить, снова глотает - и только теперь останавливается.
Эта пауза, безумная остановка в безумном баре была нужна ему - как последний шанс одуматься, последний шанс остановиться.
Он использовал ее иначе.
- Мы просто постучим, - эту остановку он использовал для того, чтобы наметить зачатки плана - как любому рэйвенкловцу, ему нужен план. - Он нам откроет. Не сможет не открыть, ведь мы будем улыбаться.
И Лестрейндж улыбается, показывая, как они будут это делать.
Одной из официанток, перехватившей эту улыбку, предназначенную вовсе не ей, становится не по себе, и она торопливо отворачивается от странного вида парочки у бара, натягивает на лицо дружелюбное профессиональное выражение, продолжает принимать заказ от забившейся в угол компании.
Рабастан убирает улыбку, довольный тем, как легко у него это вышло - еще несколько часов назад он был уверен, что у него ни за что не получится больше улыбаться, но джин, славный, маслянистый ледяной джин, заморозивший ему внутренности, огнем вернулся на поверхность, расслабил натянутые нервы, сделал мышцы гибкими, способными на любое чудо, включая улыбку.
И хотя Лестрейндж пока не связывает этот эффект с выпитым, он на самом деле и ждал чего-то подобного, имея достаточный опыт наблюдения за Рудольфусом. Благодаря джину он чувствует себя почти хорошо. Способным на многое. Способным на все, особенно на чудо.
- А потом мы будем им-про-ви-зи-ро-вать, - по слогам заканчивает он, глядя в лицо Эммалайн, вкладывая в это неторопливое длинное слово, не особенно приветствуемое в гостиной Рэйвенкло, куда больше чем хотел бы показать на людях.
У него сегодня день импровизаций - с самых похорон он только этим и занимается, если подумать, так почему бы не пройти до конца.
Он отталкивает вновь наполненную рюмку - ему достаточно. Ему требовалось лишь немного - ровно столько, чтобы избавиться от некоторого неудобства, от некоторого назойливого осознания, что то, чего он хочет, рискованно и опасно, и джин прекрасно с этим справился.
Рабастан снова улыбается Вэнс - так, как будто предвкушает отличный вечер, как будто у Слизнорта их ждет Розье, готовый заявить, что все это лишь дурацкая шутка, но только посмотрите на свои лица, вы попались как хаффлпаффцы-первокурсники...
- Пойдем, - торопит он ее, забывая и о деньгах, и о бармене в его нелепом цилиндре.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
То, как Вэнс повторяет за ним план, Лестрейнджу нравится - может, позволяет он даже просочиться этой мысли поверх масляной пленки джина, они как-нибудь справятся вдвоем, он и Вэнс. Без Розье.
Эта мысль снова отдает полынной горечью, подкатывает к самому горлу, и он не дает этому чувству оформиться окончательно, подхватывает Эммалайн, и аппарация подхватывает их обоих, чтобы поставить на ноги далеко от Лондона, в Грэйт-Хэнглтоне.

Здесь снега еще больше, и тяжелые мягкие хлопья оседают у него на голове, на волосах Вэнс, на ее щеках, тая под глазами, на губах, на длинном шарфе.
В голове у Лестрейнджа пусто - пусто с самого утра. С того самого момента, когда он брился, выбирал галстук, отправлялся к поместью Розье.
Теперь там плещется джин и навязчивая идея того, что кто-то должен ответить за эту пустоту. Ему нет дела ни до справедливости, ни до чего другого - просто лишь бы что-то заполнило его, дало возможность пережить этот день и выкинуть его из головы, как Рабастан приучился выкидывать из головы все то, что его беспокоило или тревожило.
И хорошо, что рядом Эммалайн - хоть ее-то он еще не потерял. Она здесь, с ним, и пока они идут по главной улице деревни, подсвещенной фонарями, пустой и больше похожей на иллюстрацию к детской сказке, Рабастан крепко держит Вэнс за руку, практически волочет ее за собой.

Один из этих домов принадлежит Слизнорту, и Рабастан всматривается в номера, нанесенные на фасады, не полагаясь на свою память - зато когда видит нужный номер, останавливается, останавливая и Эммалайн, а затем, как будто в этом есть смысл, стряхивает с мантии снег и толкает калитку.
Дом похож на пряничный - на первом этаже освещены окна, завешенные плотными сливочно-желтыми шторами, и теплый, такой же сливочный свет падает из окон на запорошенные снегом клумбы.
Поднимаясь на крыльцо, Рабастан оставляет следы из снега, прислушивается к доносящейся из дома негромкой музыке - джаз, кажется. Слизнорт любит музыку вроде этой - пустую, даже легкомысленную, любит все, что способно украсить ему жизнь, и сейчас Рабастан его ненавидит за это, потому что Эван Розье мертв, и будет мертвым и завтра, и после завтра, и через месяц, и дольше, будет разлагаться, гнить в склепе, забываться друзьями и близкими, пока окончательно не сгинет, а все это время Слизнорт будет слушать свою слащавую музычку, жрать свои засахаренные ананасы, украшать...
Не давая себе закончить мысль, Лестрейндж стучит - излишне громко, даже нервно, но сквозь музыку едва ли Слизнорт это уловит.
Бывший профессор распахивает дверь без вопросов, настежь, и Рабастан улыбается той же кривой, замороженной улыбкой, какой улыбался в баре.
- Мистер Лес...
Рабастан толкает его внутрь, в дом, входит за ним.
И продолжает улыбаться - ему, драккл его задери, нравится импровизировать.

Пропуская Вэнс в дом, Рабастан захлопывает за ними дверь. По дому разносится песня об идущем снеге, и на полу появляются лужи, натекшие с обуви незваных пришельцев.
- Здравствуйте, профессор, - говорит Лестрейндж, пока Слизнорт недоуменно смотрит на него, воинственно вздернув подбородок. Он не выглядит угрозой - толстяк в вязанном свитере с изображением снеговика - и Рабастан ничуть не беспокоится. Импровизация, драккл. Он будет импровизировать.
- Что вам угодно, молодые люди?  -  в голосе Слизнорта справедливое возмущение человека, оторванного от приятных дел, и он ведет себя подчеркнуто нейтрально - как будто визит Лестрейнджа и Вэнс в его дом без предупреждения и на ночь глядя пусть и не самый приятный, но совершенно само собой разумеющийся. - Если бы я знал, что вы намереваетесь...
- Почему вы не были на похоронах? - спрашивает Рабастан, перебивая Слизнорта - второй раз с начала встречи - потому что ему не до светской беседы.
- Каких похоронах? - Слизнорт совершает роковую ошибку.

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
Голос Вэнс диссонансом прокатывается по дому, и Слизнорт будто на глазах уменьшается, съеживается, теряет в объемах. Он переводит взгляд с Эммалайн на Рабастана, и его толстые щеки вздрагивают, но он хранит молчание - ему нечего ответить, понимает Рабастан.
И это отчего-то кажется ему снова обманом.
Он шел сюда, потому что думал, будто что-то получит - если не ответ, то хотя бы возможность ответа, а вместо этого Слизнорт, обещавший им троим так много, сейчас не может выдавить ни единого слова.
Даже банального сожаления. - и это становится последней каплей.
Рабастан вытряхивает из рукава волшебную палочку, легко перехватывает ее и кастует обезоруживающее. Слизнорт вскидывается, но по-прежнему молчит, и только когда Лестрейндж накладывает над комнатой звукопоглощающие чары, понимает, что у него проблемы.
- Это не ваша вина, - выговаривает он в наступившей тишине - песня закончилась и в комнате раздается только шуршание пластинки. - Не ваша.
- Да, - говорит Рабастан, откладывая палочку Слизнорта в сторону. - Не наша.
Не его и не Эммалайн.
И даже не Эвана.
Это вина Слизнорта.

- Заткнитесь, - требует он, не желая этого слышать - не желая больше слышать ничего. - Заткнитесь, профессор.
Но Слизнорт, кажется, уверен, что нащупал верное направление, что именно за этим и явились его бывшие ученики - за отпущением грехов.
- Мистер Розье сам выбрал свой путь, вы не могли повлиять на него... Увы, увы, и я не мог - я, его учитель, его декан, я должен был предусмотреть, учитывая, какие слухи ходили о его семье...
Он шагает ближе, тянет руку к Эммалайн - не то желая обнять ее, не то что-то еще, но Рабастан оказывается быстрее.
Лестрейндж направляет палочку на Слизнорта, слабо машеб ею в сторону.
- Слухи? Вы говорите, что Эван сам выбрал свой путь? Какой? О чем вы говорите - об этом? - его голос взрывается яростью, когда Рабастан тянет рукав мантии вверх, второй раз за вечер, но реакция Слизнорта на обнаруженную Метку отличается от реакции Эммалайн.
Рот Слизнорта кривится, нижняя губа по-стариковски отвисает, он осекается, глядя на предплечье Лестрейнджа, а Рабастан продолжает:
- Об этом пути вы говорите? Это, по вашему, его убило? Это - а не вы?!
Он хочет ответов, хочет, чтобы ему объяснили, почему умер Эван, и чего он абсолютно не хочет, так это нелепого страха перед Лордом, но Слизнорт перепуган, по-настоящему перепуган.
- Уходите, - говорит бывший профессор, взмахивая руками, как будто считает, что может что-то решать. - Убирайтесь. Вам тут не место. Вам обоим. Я не хочу иметь ничего общего с преступниками...

[icon]http://s4.uploads.ru/Zn4CS.jpg[/icon]
Когда Слизнорт их гонит - по-другому и не скажешь - Лестрейндж задается вопросом, что это, храбрость или глупость, но уже спустя миг приходит к выводу, что ему нет разницы. Достаточно того простого факта, что Слизнорт больше не отпирается, и когда Эммалайн подхватывает обвинения Рабастана, профессор кажется жалким и совсем не тем, кем казался в Хогвартсе.
Все было обманом - и даже его величавость, многозначительность взгляда, амплуа мудреца.
Рабастан сглатывает горький привкус джина, неторопливо засучивает рукава. Преступник - это просто слово, такое старомодное, пустое, как и сам Слизнорт. Неповинных нет, есть только те, кто имеют смелость признать свою вину, и те, кто, подобно Слизнорту, до самого конца желают остаться незапятнанными, отрицая любые доводы и факты.
До самого конца - хорошие слова.
Лестрейндж хладнокровно спрашивает себя - его злость ничуть не горяча, скорее, это ледяные шипы, прорвавшие обычное его меланхоличное спокойствие - готов ли он убить, и не может назвать ни единой причины, мешающей ему сделать это.
Виновные должны быть наказаны, и единственное, что сейчас отделяет Горация Слизнорта от Авады Кедавры, это то, что он все еще не осознал.
Рабастану нужно его признание. Не было необходимости тащиться сюда, не будь дело в этом, вот что подсказывает Рабастану это промедление.
Слизнорт должен понять, что это кара, и должен понять, уяснить, за что.

Он прикрывает глаза, когда Эммалайн взрывает подушку. Белые перья, медленно кружась, падают сверху, усыпая комнату снежной пеленой.
Такой же снег, как идет сейчас на улице, в Лондоне, над поместьем Розье и их склепом.
Невербальными Секо Рабастан проходится по самому креслу, лишенному этой уютной, даже женственной подушечки, терзая обивку, по шторам, мягкими складками отгораживающими этот уютный мирок Слизнорта от реальной жизни, в которой сегодня похоронили Эвана Розье.
Рабастан тоже с радостью отгородился бы от этого дня, и кто знает, не ради этого ли он пошел к Вэнс, в ее квартирку в маггловской части города, имеющую к Розье отношение не большее, чем к самому Лестрейнджу - сейчас уже поздно думать об этом, да и какой смысл, раз именно там, на потрепанном диване, они с Эммалайн решили отправиться дальше.

- Я... Я... Вы...
Бормотание Слизнорта, сжавшегося у стены, наблюдающего за творимым беспорядком, действует на нервы - Рабастан снова взмахивает палочкой, круша и громя хрупкую изящную обстановку, наполненную явной любовью к себе и комфорту. Столик на грифоньих лапах валится набок и его стеклянная столешница раскалывается, будто хрусталь, затем через безделушек на камине, весело разбивающихся на сотни мелких осколков после падения на каминную решетку...
Только этого мало - это все не то, не так, и, как бы Слизнорт не жалел своих безделушек, это не поможет ему понять, чего по его милости лишились Вэнс и Лестрейндж - и это знание сводит с ума из-за неопровержимой необходимости следующего шага.

Когда Рабастан поворачивается к бывшему профессору, тот бегло поднимает взгляд от острия его палочки к глазам - и все понимает.
Его щеки перестают дрожать несмотря на смертельную бледность, заливающую лицо, он находит в себе силы отпрянуть от стены, возле которой жался.
- Я не обещал вам безнаказанности. Я не обещал вам вседозволенности. Я обещал вам власть и силу, равных которым нет - но только вам троим, пока вы вместе, - и его голос звучит чуть устало, и, будь Рабастан менее взволнован, он наверняка расслышал бы там даже сожаление. Но он взволнован, и все, что он слышит - это попытка отсрочить казнь.
- Мы и были вместе, - огрызается он, в ярости уже от того, что Слизнорт осмеливается затронуть эту тему - тему того, что теперь, отныне, благодаря ему, им никогда уже не быть вместе, троим, и Эван теперь потерян навсегда, отделен от них драккловой смертью. - Мы были вместе - а теперь Эван мертв, и это уже невозможно, и все благодаря вам, благодаря тому, что вы нам внушили!
- Нет! - Слизнорт продолжает спорить, и, будто забыв об угрозе, прямо смотрит в лицо то Вэнс, то Лестрейнджу. - Благодаря вам, мистер Лестрейндж. Благодаря вам, мисс Вэнс! Вы сами виновны в этом, сами разрушили связь триумвирата - вы двое, еще в Хогвартсе! Вы сами исключили мистера Розье из круга, хотя я предупреждал о том, чем это чревато, хотя знали, что это необратимо!.. Я солгал вам лишь в одном: это ваша вина. Смерть Эвана Розье - ваша вина.