- Да, вполне неплохо, - отзывается Лестрейндж сдержанным комментарием - для разнообразия он ничего серьезного не читает, так, работает с теми книгами по анимагии, которые были мельком пролистаны раньше и признаны либо вторичными, либо содержащими устаревшие или слишком расплывчатые сведения. Это легкое чтиво его успокаивает. - У нас вел какой-то отставной аврор, потом отец одного из однокурсиков - Шафика, кажется, потом Каркаров, потом - опять какой-то аврор... Мало кто жаловался, да и Дуэльный клуб был очень популярен в мои годы. К нему относились едва ли не серьезнее, чем к Защите. Впрочем, я по-прежнему придерживаюсь мнения, что вместо Защиты нужно было называть курс Темными Искусствами и защиту свести к одному из разделов. Нелепо называть защитой очевидную атаку - вроде того же Редукто или Инкарцеро... А почему ты спрашиваешь?
Итак, начало положено - он не просто ответил на вопрос, но ответил развернуто да еще и задал свой. Полноценная беседа, с какой стороны не посмотри - и беседа не об их договоре, не о возникающих проблемах, а вполне себе нейтральная, на общие темы.
Или он ошибается и проблема все-таки возникла?
- У тебя что-то не ладится в преподавании? - очень вежливо спрашивает Лестрейндж, просчитывая, насколько уместно предложить свою помощь - или выгоднее оставить Яэль с ее заботами и не нарушать устоявшийся паритет. Впрочем, раз она спрашивает, наверное, последний вариант не подходит - а у него еще с утра. после успешной вылазки к Арну, настроение быть выносимым.  - Может быть, тебе стоит поговорить с кем-то из коллег, пригласить кого-нибудь для практики...  Моим однокурсникам нравилось спарринговать не только друг с другом, а для тебя, в твоем положении, это исключено.

- Там нечего курировать - только следить за безопасностью и одергивать тех, кто раскопал в семейной библиотеке по-настоящему эффективные чары,  - с налетом ностальгии замечает Лестрейндж, но в тему не углубляется. Он не был большим поклонником Дуэльного клуба - ходил туда с Розье за компани. и чтобы на его фоне не выглядеть уж полным тюфяком - но прекрасно помнил, что там можно было расширить свой кругозор, особенно если спарринговали курсы постарше. Разумеется, до того, как Рудольфус занялся им всерьез - до того, как его членство в Организации стало делом решенным.
Проблемы со сменой названия Лестрейндж не комментирует - и без того очевидно, что пока школой управляет этот маразматик, нечего и думать о том, чтобы программа Хогвартса наконец-то стала хотя бы немного конкурентоспособной, и Яэль могла бы и не указывать на очевидное, но да пусть - у них беседа. Настоящая. Разнообразие во взаимодействии - не только ссориться, торговаться или вопросы размножения.
Упоминание Люпина - тема скользкая, Лестрейндж хватается за Патронуса, чтобы отвлечь ведьму - и чтобы не напомнить ей, что, как бы она себя не чувствовала, решать не ей. Или хотя бы не только ей - это, в конце концов, его шея на кону. Впрочем, задается он вопросом, если бы она знала, почему ему так важен их ребенок, что бы она сделала? Стала бы осторожнее или, напротив, прокляла его довеском и постаралась бы, чтобы беременность никогда не наступила?
Разговор о патронусах в данной ситуации - наилучшая альтернатива, и Лестрейндж бросается в него чуть ли не с энтузиазмом, закрывая книгу, которая до сих пор ждала возвращения его вялого внимания.
- Ты дала пятому курсу чары патронуса? И у некоторых получилось с первого раза? - уточняет Рабастан, не скрывая интереса. - Они что - в программе? В программе у пятого курса?
Лестрейндж в самом деле удивлен - в его время патронусу обучали на стажировках и только тех, кому это в самом деле могло быть важно: ликвидаторов, авроров, артефакторов. Он никогда не учился - Азкабан и дементоры казались чем-то невероятным, да и сфера его интересов все-таки была определена темными искусствами, а не защитой.
-  Я думал, это чары не уровня пятого курса. - Впрочем, судя по тому, что яэль ему об этом рассказывает, она была того же мнения - а пятикурсники ее удивили. - Или это модификация чар?
На самом деле, у его интереса есть и практическое обоснование - а как же, у кого из рэйвенкловцев, хоть бывших, хоть настоящих, нет пары-тройки практического обоснования для любого своего интереса? - впереди рейд к Азкабану, Темный Лорд хочет вернуть Макнейра и, что лично Лестрейнджу кажется сомнительным, Крауча-младшего, так что если даже пятикурсники могут освоить чары защитника на первом же уроке, не озаботиться ли этим и ему, Рабастану.

Пожалуй, когда он слышит это сожаление в голосе невесты, то мог бы проникнуться к ней симпатией только за одно лишь это. Это много для него значит - то, что она хотела знать о Первой войне, то, как готова была слушать его - их - версию. Вражескую, запрещенную, осужденную на забвение  - нужную ей.
И Лестрейндж лениво думает, что позже, когда разберется со своими делами, поговорит с кем-то еще - с братом, с Уолденом, со Снейпом. С Долоховым и Кэрроу. Яэль хочет знать их версию - и хоть Дрейку это не принесло счастья, она будет осторожнее. Он об этом позаботится.
Яэль рассказывает о патронусе, а заканчивает весьма неожиданно - впрочем, не так уж и неожиданно. Она рассказала ему, когда и как разучила Патронуса сама, ее интерес к его опыту достаточно понятен.
- Нет, - Лестрейндж пожимает плечами, убирает с колен книгу и наклоняется вперед, чтобы держать ведьму в фокусе. - Не было необходимости. Я же работал в магическом сотрудничестве. А когда необходимость появилась, у меня все равно не было палочки.
Он в самом деле никогда не считал нужными эти чары - для себя, разумеется, хотя вынужден признать, что сейчас это умение оказалось бы кстати. Впрочем, не факт, что у него вообще вышло бы - дементоры прекрасно поработали над его способностью чувствовать хоть что-то, кроме негатива.
- Я бы попробовал сейчас, - без лишних прелюдий говорит он, стараясь не выдать заинтересованности.  - Да, я знаю, про Азкабан говорят всякое - что Патронус потом не получается даже у тех, у кого раньше получался, но я бы все равно попробовал.
Даже если она догадается, что он едва ли стал бы проявлять такую настойчивость, не касайся вопрос насущной потребности, - что с того.
- Расскажи-ка мне о принципе, я не уверен, что помню его. И рисунок палочкой. Ты хорошо объясняешь - анимагия меня не убила, а с патронусом справляются даже твои пятикурсники, - расщедривается Лестрейндж на неуклюжий комплимент.

В процессе рассказа Яэль увлекается не на шутку - расходится в подборе слов, объясняет цветисто, даже, пожалуй, излишне образно, но он терпеливо слушает, больше запоминая движение палочки, чем в самом деле впитывая в себя то, что пытается донести до него ведьма: безопасность, покой, уверенность.
И, в отличие от нее, от ее последних обнадеживающих слов, Лестрейндж придерживается другого мнения - не из-за пессимизма, а из-за трезвого взгляда на ситуацию.
Как бы не старался он сделать этот коттедж в самом деле безопасным, это не удалось - визит аврора МакФэйла продемонстрировал несостоятельность этой надежды четче, чем любые подавленные опасения, да и вообще, есть ли сейчас в Англии место, которое любой из Лестрейнджей мог бы назвать безопасным?
Впрочем, это лишь слова - красивые слова, не больше, и ему ли не знать, что магия заключена в слова лишь как в оболочку? Не слова есть магия, а сила, ждущая в волшебнике, так то всего и делов - разбудить ее, направить на то, что нужно прямо сейчас.
- Покажи еще раз, - просит он, поднимаясь на ноги. - Только медленнее.
Серебристая лисица растворяется, отразившись от темных стекол, и Лестрейндж обходит Яэль со спины, встает чуть сбоку, из-за ее плеча наблюдает за легкими движениями кисти.
- Еще раз, - почти требует.
Может и выйти - нужно попробовать, но он медлит, растягивая эту неизвестность.
- Еще раз.
У нее становится совсем другим лицо. Незнакомой - улыбка.
И хотя Лестрейндж видит только профиль и чуть больше, все равно замечает эту печать покоя.
- Форма твоего патронуса всегда была такой? - задает вопрос он, возвращаясь обратно и вставая перед креслом, разглядывая Яэль уже не таясь, как будто это поможет и ему подчерпнуть из этого колодца, в котором она черпает свет. - Всегда совпадала с анимагической формой?
Это вроде как должно ему помочь - он-то знает, какова его анимагическая форма, а значит, должно быть проще визуализировать защитника.
- Покажи снова. Не торопись.
На этот раз он уже не просто наблюдает - волшебная палочка будто сама ложится в руку, он перекидывает ее в левую, чтобы синхронизировать движение с движением Яэль. Кисть, предплечье - взмах вверх, указание.
Ничего сложного, только вот с кончика палочки Яэль соскакивает сверкающий зверь, метя пушистым хвостом, а его палочка едва отзывается на приложенное усилие.
- О чем ты думаешь, когда призываешь патронуса? - спрашивает Лестрейндж, не отдавая себе отчета, что заходит за флажки - как и не понимая, что то, что помогает ей, может оказаться для него бесполезнее прошлогоднего снега.

Воспоминания о детстве? Звучит достаточно мирно.
Лестрейндж снова повторяет движение - старательно, ровно, без рывков. И также старательно роется в собственной памяти, выискивая хоть что-то - что-то из того времени, когда ему нравилось быть ребенком.
У Яэль есть это время. и хотя ее собственные последующие слова означают, что ее детство омрачено расставанием с родителями, ей удалось использовать и хорошее. Удастся ли ему, хватит ли светлых воспоминаний ему - другой вопрос.
Смерть матери положила конец его детству - и это случилось намного раньше, чем он стал к этому готов.
Лестрейндж пытается отыскать что-то уцелевшее - образ покрытого лаком клавесина из вишневого дерева, запах вербены, солнце, льющееся через растворенные окна малой гостиной, которая принадлежала его матери, а потом досталась Беллатрисе...
Музыка, негромкий смех, темные глянцевые волосы и глубокий бордовый цвет платья - его мать, кажется, была очень красивой. Она говорила негромким голосом, ерошила ему волосы на затылке, пела песни по французски и хлопала в ладоши, когда он верно повторял за ней целые куплеты - раз-два, два хлопка, не больше...
- ..Что? - переспрашивает он, опуская палочку, а затем смотрит на нее, зажатую в левой руке, так, как будто не понимает, кому вообще принадлежат эти пальцы. - А. Да.
Перекладывает палочку в правую руку, но затем все равно возвращает в левую.
- Точнее, я думаю, что да. Я поздно заметил это. Успел привыкнуть все делать правой. Когда узнал, что это значит, мне поставили только боевку. В Дурмстранге учат владеть волшебной палочкой обеими руками, ты знала? Сражаться одновременно двумя деревяшками. Не всех, конечно, а исходя из особенностей их распределения. Подкинь такое задание своим пятикурсникам.

- Нет. Не труднее, чем снова привыкать к палочке, - ему трудно подобрать объяснение - все, что касается телесности, кажется Лестрейнджу лишенным рациональности, а потому необъяснимым. Он никогда не задумывался о том, что делает - просто тренировался, как показал ему Долохов, хотел хотя бы раз одолеть Рудольфуса в дуэли, хоть обманом, хоть прикинувшись, что повредил правую руку. Кстати, чем не воспоминание для создания патронуса - но была ли эта победа в реальности или он принимает желаемое за действительное?
- На ошеломление и рассчитано. Многие защитные чары из экономии ставятся точечно и рассчитаны под правую руку противника, - кстати ему вспоминаются тренировки с Дженис Итон в Хогсмиде - ее крохотные щиты, появляющиеся именно там, куда он бил спустя пару секунд. Он ей так и не сказал, что ему не подходит этот способ - что ему нужно прикрывать не только себя, но и Рудольфуса, причем не в ситуации дуэли или боя один на один. Может, не сказал, потому что ему нравилась ее насмешливая манера учить - или потому что в самом деле тогда еще лелеял мысль выследить Грюма и убить его, мстя за Эвана.
Уж лучше вернуться к другим воспоминаниям, одергивает себя Лестрейндж.
- Атака с другой руки неожиданна, требует перестройки щита. Хорошая тактика, в самом деле. Ты могла бы скандализировать Хогвартс, заведя эту практику в Дуэльный клуб.
Продолжая этот пустой разговор, Лестрейндж снова повторяет жест Яэль, на сей раз дисциплинированно держа палочку в правой руке. Взмах, рывок.
Уворот, пинок - прямо в травмированное, отвратительно сросшееся колено. Рудольфус хрипит проклятие, припадает на ногу, отпускает горло. Вздох сквозь раздирающий легкие кашель, еще рывок, локтем в солнечное сплетение, уворот, отплеваться от крови...
Нет, это не те воспоминания - это не путь к Патронусу. Их стычки с братом сейчас лишены даже подобия триумфа, чем бы они не закончились - это больше не дуэль, не демонстрация возможностей, и Лестрейндж думает, а были ли их спарринги хоть когда-то чем-то большим, чем желанием уничтожить другого только лишь из инстинкта, требующего бросить вызов сопернику.
Впрочем, термин соперничество здесь не уместен, напоминает он сам себе. Его брат - старший, глава рода. На этом точка.
- Все не то, - признается он, опуская руку и не глядя на Яэль - не хочет показывать ей свое разочарование, не хочет видеть разочарование на ее лице. - Все то, о чем ты говорила - я не понимаю. Это надо чувствовать, а я не могу. Объясни иначе, без воспоминаний.

Ущербные сущности, значит?
Лестрейндж сдерживает резкий смешок. Так его и учили. Учили Непростиловке - вокруг ущербные сущности, которые ничто по сравнению с ним. Ведьма, нарочно или нет, но подбирает слова, которые не хуже омута памяти отправляют Лестрейнджа в прошлое - далекое, отнюдь не наивное, разве что в нем еще было место уверенности в завтрашнем дне.
- Умею ли я преодолевать себя? - Яэль опускает глаза, может, и к лучшему, потому что Лестрейндж не уверен, что сейчас он хорошо владеет лицом. Голосом - да, а вот лицо...
  - О чем ты спрашиваешь?
Пауза затягивается, он неторопливо проходится ладонью по чужой палочке, балансирующей на колене - ее прежний владелец мертв, как мертво подавляющее большинство тех, кому раньше принадлежали палочки Рабастана за последние полгода.
- Ты читала мое дело? То, за которое мы сели? - по-прежнему ровно, даже вежливо спрашивает Лестрейндж, как мог бы спросить, читала ли она нашумевшую монографию или интересную статью в недавнем "Пророке".
Жаль, он не может вернуть ей воспоминания о МакФэйле - после того вечера у нее не было бы таких наивных вопросов.
- Первое Непростительное, которое я выучил, было заклинанием Подвластия. Мне было семнадцать. Оно до сих пор выходит у меня лучше всего. Не требует усилий. Не требует даже особой сосредоточенности, - несмотря на равнодушие в голосе, смотрит на Яэль он очень внимательно. - Следующим была Авада. Ничего сложного. Чисто, рационально. Просто. С Круциатусом пришлось повозиться, но я быстро схватываю.
Особенно если объяснять на нем же, но об этом Лестрейндж молчит - педагогические приемы Рудольфуса едва ли пригодятся в практике новому хогвартскому профессору ЗОТИ.
- А ты? Рассуждая о преодолении, о сходстве Патронуса и Непростительных ты знаешь, о чем говоришь? Сколько тебе было, когда ты выучила первое? А сколько, когда впервые применила?

Кажется, все опять пошло наперекосяк - ну да, стоит им в самом деле разговориться о том, что интересно и, допустим, даже полезно знать друг о друге, все всегда идет наперекосяк. Когда-нибудь он привыкнет к этому, как привыкал ко многому другому.
Лестрейндж почти всерьез думает, не составить ли им в самом деле список вопросов друг о друге, а затем обменяться ими и вычеркнуть те, которые не понравятся - самое время подумать о чем-то вроде, пока ведьма мнется и, Мерлин помилуй, просит прощения.
- Я не чешу об тебя зубы, - в спину Яэль говорит он тем же напряженным тоном. Формулировка подстать общей идиотичности происходящего, но да что уж теперь - это ее формулировка, пусть она с ней и разбирается. - Мне только не нравится, когда ты так явно видишь вместо меня кого-то другого. Это уязвляет, а не сами вопросы.
Ну, сказано - можно поаплодировать себе, вернуть в руки книжку и отгородиться от происходящего и заодно от своей удивительно, прямо-таки до зубовного скрежета невесты.
- И мне в самом деле было интересно, как с непростиловкой у тебя.
Конечно, интересно - он же должен знать, чем она может ударить в спину. Или, это если смотреть с оптимизмом, на какую помощь он может рассчитывать, доведись им принять бой плечом к плечу.
Но все же его поражает, до чего же каждая их попытка поговорить о чем-то за рамками бытовых тем вроде просьб передать соль превращается в клубок недопонимания, взаимного раздражения и чувства вины. И до чего его бесит - пожалуй, в самом деле бесит - когда она спрашивает о том, что знает и сама. Наверное, это что-то рэйвенкловское в нем, помноженное на личную мизантропию и самомнение, заставляет его реагировать настолько нетривиально, что это прямо-таки бросается в глаза, как бы он не прятал эмоции.
С языка так и рвется предложение повнимательнее изучить все, что о нем известно в Аврорате, и начать со слухов, потому что официальные сведения несколько преуменьшены в обмен на его признательные показания по Лонгботтомам. Чтобы не сказать это или другую подобную глупость, Лестрейндж говорит совсем другое:
- Итак, мы выяснили, кто из нас какие чары освоил. Давай представим, что ты на уроке. На очень специфическом уроке. Что ты говоришь тем ученикам, у которых не вышел патронус, несмотря на все твои объяснения.

Даже после того, как она заканчивает говорить, он какое-то время ждет, все так же внимательно глядя на Яэль, а потом разочарованно кивает.
- Понятно. Попробую как-нибудь с утра.
Скорее всего, нет - у него не очень хороший сон, и это мягкая формулировка. Лучше всего ему удается выспаться в анимагической форме, но зато проснувшись он немало времени тратит на то, чтобы вернуться из этого состояния в нормальное, так что поутру ему вряд ли будет до Патронуса, не говоря уж о тех утрах, когда он просыпается, только потому что смог уснуть благодаря зелью сна без сновидений в убойной дозировке, на которую Вэнс неодобрительно поднимает брови.
- Спасибо, - вежливо благодарит Лестрейндж, решивший во что бы то ни стало не дать невесте поссориться с собой сегодня. - Было интересно.
В том числе и послушать про аврорскую практику, знакомую ему только по тем курсам самообороны, на которых они с Эваном развлекались и дурачились, сознательно ломая комедию и представляя из себя неумех. Рудольфус вот не смог - ну еще бы, он слишком берег свое драгоценное эго, чтобы позволить себе валять дурака.
- Можно поспрашивать тебя о теории? - он снова вежлив до занудства. - У человека под Империо может получиться патронус? Вообще, насколько сильно влияет состояние мага - физическое, психологическое - на его возможность выполнить эти чары при условии, что он их освоил?

Предложение, конечно, разумно - он бы, наверное, и сам предложил такой вариант, но все же лучше, что это предложение исходит от самой ведьмы.
Подобная демонстрация доверия его не трогает - она и так делит с ним дом. Спит с ним. Возвращается каждый вечер сюда. Дополнительных подтверждений уже не нужно: если бы он хотел убить ее, сделал бы это давно. Еще в лесу, например. Или у оборотней.
- Интересно, - повторяет он, сдерживаясь, чтобы не сжать кулак на волшебной палочке - это в самом деле хороший эксперимент. Очень увлекательный. - Нам нужно безопасное место, где Непростительные чары нельзя будет отследить. У меня есть на примете одно.
На самом деле, два - но не тащить же Яэль Гамп к Ставке, в самом деле. Лестрейндж-Холл в этой связи кажется куда лучшим плацдармом для их эксперимента.
От их последнего посещения Холла у него неприятные воспоминания - он ее, кажется, чуть ли не прогнал оттуда, наверное, ей тоже не очень по душе возвращаться туда, где все буквально пропитано аурой Рудольфуса и Беллатрисы. Его дом - место негостеприимное, а может, он просто неправильно подбирает время, чтобы оказаться там.
- Холл, если ты не имеешь ничего против, - он не кривил душой, когда пытался ей в феврале объяснить, что значит эта земля для него. Может, сейчас выйдет лучше - когда они будут там вдвоем. Делать что-то вместе - даже что-то вроде того, что собираются сделать. - Прямо сейчас.
Некоторая двусмысленность ситуации - вроде как на будущую жену Непростительные не накладывают? - его мало волнует: Империо безобидно, он будет аккуратен, а что до психологического дискомфорта - это не смертельно. Он в самом деле загорается этой идеей - смотрит на Яэль с интересом, даже азартом.

Даже после аппарации он еще размышляет о том, что она сказала про потерю контроля.
- Империо не должно влиять на способности мага. По крайней мере, верно наложенное, - уточняет он, когда уже вдоволь надышался осенью, огляделся, убедился, что они здесь в самом деле одни. - Если бы маг под Подчинением не мог колдовать, это привлекало бы внимание и делало его бесполезным. Империо не делает человека безмозглой куклой, если нет необходимости... Разве что в том смысле, что все твои действия и мысли будут направлены на достижение поставленной другим цели.
Он даже улыбается - не так, чтоб прям весело, но и без горечи.
- Ты же и сама это делала. Если бы после Империо человек мог только столбом стоять в ожидании пошаговых инструкций, едва ли эти чары стали бы так... известны. Достаточно сформулировать приказ так, чтобы оставить подчиненному возможность выбирать наилучший путь выполнить приказанное, и он будет действовать в рамках своих повседневных привычек, исполняя то, что велели. Но можно, конечно, работать иначе, - стряхивая неуместную воодушевленность, Лестрейндж поднимает воротник наспех наброшенной куртки, крутит в пальцах палочку.
Вечереет, и вода в озере теряет прозрачность, сменяясь глянцевой чернотой, в которой пока отражаются деревья у дальнего берега.
Лестрейндж не смотрит на озеро, не смотрит на руины за спиной Яэль - он сосредоточен на том чувстве, которое возникает у него каждый раз, стоит ему оказаться на родовой земле. Ему не хватало этого мягкого ощущения сопричастности, и, что пугает намного сильнее, он даже не понимал, чего именно не хватает.
Он не сентиментален - но сейчас, здесь, его собственный план сбежать из Британии, оставив между собой и этой землей как можно большее расстояние, кажется нелепостью, ошибкой. Как он может оставить эту землю, чем это для него обернется? Кем он станет, если перестанет быть Рабастаном Лестрейнджем?
Вопросы не из тех, ответы на которые лежат на поверхности, да и время неподходящее, и он интуитивно чувствует, что понимания здесь у Яэль искать нелепо - она живет в какой-то маггловской дыре в Лондоне и это ее выбор, едва ли он сможет объяснить ей, что беспокоит его.
- Готова? - есть лишь один способ не думать об этом - заняться тем, что интересует не меньше. - Империо.
Палочка отзывается без тени сомнения или сопротивления - Непростительные чары вне закона, но здесь он закон, и его воля - закон, который может быть оспорен только главой рода. Короткое заклинание падает между ними камнем, но Холл благодарно реагирует на любую вспышку чар, упоенно впитывает ее, отвечает Рабастану таким ощутимым едва ли не ликованием, что того накрывает этой реакцией, ведет.
Он подходит ближе, разглядывает лицо ведьмы - пустое, расслабленное. Наверное, здесь, на этой земле, все получилось сильнее, чем он рассчитывал, даже намеренно не вкладываясь в чары.
- Ты в порядке? - задает он нейтральный вопрос, проверяя, насколько Яэль сохранила способность реагировать на ситуацию без прямого приказа и сохранила ли вообще. - Покажи мне своего патронуса.

Лиса яркой вспышкой грациозно кружит вокруг них, останавливаясь лишь изредка, чтобы принюхаться, повести заостренной мордой, дернуть ушами. Лиса тоже в порядке - как и Яэль, которая даже под Империо без труда вызвала своего защитника, не находя противоречия между приказом и своими возможностями.
Лестрейндж снимать Подчинение не торопится - наблюдает за лисой, размышляет. Значит, даже настолько специфические, считающиеся сложными чары под Империо возможны - что ж, опыт интересный. Он пока не знает, пригодится ли ему это знание и для чего, но привычно заносит полученный результат в мысленную картотеку.
Впрочем, это не конец, а лишь начало.
Патронус у Яэль отработанный, движение легкое, уверенное - под Империо или нет, но она справляется с вызовом защитника. Стало быть, это возможно.
Лестрейнджа интересует, что случится, если она наложит заклятье Подчинения на него и велит сделать то же самое, что он велел ей - как скажется на нем необходимость исполнить приказ? Станет ли эта необходимость достаточным условием для того, чтобы скастовать Патронус?
Это следующий вопрос, который волнует его, коли уж факт возможности вызова чар установлен.
Однако мысль дать Яэль власть над собой его тревожит - да что там, пугает по-настоящему. Они преодолели часть проблем, могут договориться, если цель действительно важна - но, признается сам себе Лестрейндж, ему не так уж просто решиться на подобную авантюру.
Зато, пока он в более выигрышном положении, его и нужно использовать.
Преодоление - так, кажется, она говорила? Преодоление - вот что роднит вызов Патронуса и Непростительные чары. Самое время выяснить, насколько это верное утверждение.
- Ты знаешь движение палочкой для Круциатуса? - спокойно, даже небрежно, спрашивает он, чуть отходя. Лиса, вспугнутая не то его движением, не то вопросом, опускает голову к земле, сверкает глазами. Шерсть у нее на загривке встает дыбом, испуская интенсивное сияние.
Ответ утвердительный, и Лестрейндж довольно кивает. Он запомнил, что она упомянула только про Империо, когда они обменивались своими веселыми историями - значит, Круциатус либо не получается, либо есть друие, личные причины, для этого умалчивания. В любом случае, это еще немного приблизит его к цели.
- Ударь по мне Круцио, - делая еще шаг назад - для повышения собственной маневренности - приказывает Лестрейндж, не спуская глаз с палочки ведьмы.
Империо должно сделать его желание ее желанием, приказ - жизненной необходимостью, но сможет ли она выполнить этот приказ, попросту не умея, не имея достаточной практики? Чары на преодоление - ее собственная формулировка, но если преодоление всего лишь отголосок чужой воли, хватит ли этого?

Он шарахается в сторону, продолжая наблюдать - у нее получается, в самом деле выходит непростительное, для создания которого, если верить всему, что о нем рассказывают, нужно желать причинить боль, испытывать жгучую, яростную ненависть. Здесь же, если не рассматривать всерьез версию, что Яэль Гамп лучшая актриса на свете, ей не требуется ничего - кроме его приказа. Вопрос преодоления снят - ей не нужно преодолевать себя, когда все ее существо стремится исполнить чужую волю, а это значит, что и его проблема с Патронусом - решаема.
Лестрейндж уверен, что, получись у него создание Патронуса хотя бы раз, пусть и под Империо, дальше было бы проще - он бы, пусть и неосознанно, но запомнил бы, как это, кастовать чары защитника, и, после пусть и долгих тренировок, смог бы создать эти чары уже сам, без чужой помощи. Этот путь показала ему МакГонагалл, когда у него никак не выходило отказаться от человеческой ипостаси для погружения в сущность енота - правда, профессор Трансфигурации обошлась без Империо, хотя, по большому счету, использовала шоковую терапию. Дальше ему в самом деле стало проще - и тот же принцип наверняка сработает и сейчас.
Второй раз Яэль не бьет, хотя чертит формулу в воздухе также быстро и деловито.
Замирает, опускает руку, морщится - что-то не так.
Он не приказывал попасть - но приказывал ударить себя, догадывается Лестрейндж. Приказ можно считать выполненным, а можно - нет, и этот зазор в топорной логике чар подчинения наверняка не предусмотрен.
- Перестань, - командует он. - Больше не нужно. Ты сделала все, что нужно. Теперь расскажи, как ты кастовала чары. Поэтапно. Как будто объясняешь пятикурсникам.
Пора бы закончить, но Лестрейндж имеет основания опасаться, что, когда чары будут сняты, Яэль едва ли сможет рассказать с безукоризненной точностью, как она вызывала Патронус и круцио - людям, знает Рабастан, трудно говорить о многих вещах, трудно объяснять многие вещи, но под Империо подобных проблем попросту не существует - она расскажет ему все, что он захочет, и будет исключительно точна.
Если, конечно, процесс осознания происходящего не прерывается - но ведь не должен же, иначе любой маг под Империо выглядел бы марионеткой с перерезанными нитями.

Отвечает она как по учебнику и это его успокаивает. Не то чтобы он сильно нервничал до того, как Яэль принялась пояснять - и он сам попросил ее пояснять, как будто она в классе - но этот спокойный, деловитый голос как будто внушает ему, что он - они - все контролируют.
Даже эта заминка в конце объяснения его не удивляет - он больше слушает то, как она говорит, чем то, что она говорит.
У него хорошее Империо - Лестрейндж знает это и сам. Он аккуратен, внимателен к деталям, а Яэль в самом деле идет навстречу - это чувствуется, как чувствовалось бы и сопротивление.
Ведьма замолкает и Лестрейндж тоже молчит - у него появляется план, и ему нужен покой, чтобы осмыслить его как следует, попытаться предусмотреть все, что может пойти не так. Опыт и природный пессимизм подсказывают Лестрейнджу, что если что-то может пойти не так - то так и случится, поэтому он не кидается в авантюру. Погружается в нее медленно, как и подобает рассудительнейшему из братьев.
- Хорошо, - невыразительно говорит он Яэль, когда план полностью сформирован. - Когда я дам команду, ты наложишь на меня Империо и прикажешь выполнить чары Патронуса. Дашь мне попытаться это сделать трижды - если за все три раза я не справлюсь с заданием, отменишь приказ и снимешь Империо. Если я справлюсь раньше - отменишь приказ и снимешь Империо. Командой будет слово "Начинай". Повтори.
Он внимательно слушает, опасаясь любой неточности в формулировке, но, вроде бы, все в порядке: согласно плану, она не должна дать ему как следует прочувствовать, ем чревато невыполнение приказа, и в то же время, вне зависимости от успешности задания, от Подчинения он будет избавлен. Три попытки - этого должно хватить. Если Яэль права и все дело в преодолении, то Империо поможет ему с этим, уничтожив восстающую волю. Если дело в чем-то другом, он не сойдет с ума, безрезультатно кастуя Патронус до конца жизни.
- Начинай.
И она делает это - наводит на него палочку, глядя с этой безграничной отстраненностью.
Вот сейчас ему хочется ударить в ответ намного сильнее, чем когда он ждал Круциатуса. Боль можно пережить, но вот подчинение чужой воле... Ему хватает этого, хватает слишком давно и слишком - просто слишком.
И только приказав себе успокоиться он опускает палочку.
Империо обволакивает мягко и неотвратимо - а затем, будто в темной комнате выключают свет, он перестает злиться, волноваться, ждать.
И вскидывает палочку уже для другого: он хорошо запомнил движения, которые ему показывала ведьма, и теперь, в этом пустом и теплом облаке, которое вытесняет все заботы, наполняющие его жизнь, Лестрейндж медленно кастует чары, четко двигая палочкой, четко следуя гремящему в голове приказу.
И неудача отзывается поначалу неудовольствием - слабым, но мешающим, будто камешек, попавший в ботинок. Оно раздражает, причиняет дискомфорт, и второй раз он пробует уже ожесточеннее, и облако безразличия трещит и скрипит - родовая магия придает сил, но не умения из использовать, и это столкновение требуемого и того, на что он способен, порождает головную боль, усиливающуюся, когда и во второй раз, после внятно артикулируемого "эспекто патронус", его палочка не отзывается.
Третий раз оказывается еще хуже - на сей раз он даже под Империо не в состоянии сохранять спокойствие, и замах выходит неаккуратным, рваным.
И когда чары сняты, Лестрейндж не сдерживается, ругается сквозь зубы, невербально заканчивая с Империо на Яэль.
- Дурацкая затея. Только время потеряли.