Чай он пить больше не собирался - если эльф подливал ему амортенции в каждую чашку, то ему и так хватит за глаза: любовь к чаю как островку нормальности посреди творящегося беспредела сыграла с Лестрейнджем дурную шутку и он на мгновение задумался, а сохранит ли он впредь эту милую привычку.
Не будет ли каждый раз задумываться, поднося чашку ко рту.
Это бы очень испортило его и без того унылый быт.
Но все это О'Рейли знать было совершенно ни к чему - и Лестрейндж легко кивнул, не то соглашаясь, не то принимая к сведению слова старого козла.
- У меня перед ней, разумеется, - ответил терпеливо.
Это существенно связывало ему руки: дракклова Дженис Итон спасла ему жизнь давным-давно, и он вроде как не мог отплатить ей черной неблагодарностью. Распространялось ли это на ее имитацию - вот что волновало Лестрейнджа.
- Не важно.
Это в самом деле было уже не важно: он не собирался спускать имитации проделанное с рук, вне зависимости от того, чем это было чревато. Он должен был убить ее - просто должен был.
От этой мысли сохло во рту: амортенция цепко сжимала когти на его внутренностях. Даже думать о том, чтобы причинить Дженис вред, было болезненным, но он все равно думал. Представлял, как сожмет руки на ее тонком горле, так трепетавшим под его ртом. Как заставит глотать воздух. Как ее ладони будут гладить его плечи...
- Проклятье, - выругался меланхолично, когда его понесло не туда. Лучше не думать о Дженис - или думать по минимуму.
И с огромным трудом  вернулся мыслями к тому, о чем говорил О'Рейли.
- Мой брат? - Лестрейндж с удивлением посмотрел на собеседника, признавая, что вопрос в самом деле неплохо справляется с мороком амортенции. - Точно не мира. Только не мира.
Те, кто считал, что Рудольфуса может интересовать мир или ничья, были обречены.
- Возможно, он рассчитывал, что мы с Итон покончим друг с другом, - так же меланхолично заметил Лестрейндж, будто это было само собой разумеющимся. - Но хотелось бы думать, что по его плану это я должен был ее убить. По крайней мере, за этим он меня и послал.
А вот сам Рабастан хотел информации - за что и поплатился.
Ему отчаянно не нравилось то, как старый козел ловко объединял их этим "мы". Как будто имел на это право. Как будто, оказавшись здесь, они должны были сплотиться против общей беды.
Сплачиваться с кем-либо, носящим отличную от его фамилию, Лестрейндж не желал однозначно - и ладно бы он знал старого козла хоть с какой-то еще стороны, кроме как старокозлистости, так ведь нет.
- Вы едва дотащились до кухни, - бывали моменты, когда Лестрейндж в свои тридцать шесть чувствовал себя на все сто, но не после сытных и спокойных дней в поместье Мейер. - Вы не сможете обследовать и один этаж. И палочку, наверное, тоже не дадите?
Он бы даже ухмыльнулся, если бы ситуация не была настолько тоскливой.

- Понятия не имею, что их может связывать, - лживо ответил Лестрейндж, который имел пару догадок: он помнил тот день, когда Дженис Итон оказалась в фокусе внимания Рудольфуса. Тот день, когда она вела какие-то смешные курсы самообороны для министерских служащих в большом зале Аврората: там, помимо простых чиновников, были оба Лестрейнджа, и Уолден Макнейр, и Эван Розье... Они пошли туда не посмеяться про себя, вовсе нет - а понаблюдать, какую тактику советует Аврорат на случай встречи с Пожирателями Смерти. Посмеялись они позже, когда, уже в масках, наносили визиты тем, кто проходил эти курсы самообороны. Рудольфусу тогда не понравилось - и то, что занятия вела ведьма, и то, что она не то обставила его, не то свела стычку в ничью. Возможно, за это он лишил ее мужа. Возможно, за то, что она не раздвинула перед ним ноги - Рудольфус редко рассматривал женщин в отличном от секса аспекте.
Возможно даже, что раздвинула.
Лестрейндж затосковал с удвоенной силой и нахохлился, пережидая этот всплеск амортенции в организме.
- Мы с Рудольфусом не особенно делимся друг с другом... А, вы о другом. Ну, полагаю, у него есть ее кровь. Она же попалась в Хогвартсе. Вы знали? Это скрывают от широкой общественности. - Он пожал плечами. - Вряд ли он сможет найти ее здесь. И в Германии, и в родовом поместье. Кровь должна быть свежей. Очень свежей. А защита поместья - с изъянами.
Впрочем, весть о том, что Рудольфус его ищет, отозвалась где-то, где, по мнению Лестрейнджа, находилось то, что роднило его с братом.
Это было... Ну, приятно. Даже если Рудольфус искал его, чтобы ткнуть носом в провал.
- Откуда вы знаете, что ищет? - с огромным опозданием спросил Лестрейндж, намереваясь выяснить что-то еще, но тут же сопоставил и эту информацию, и ножевое ранение. - А.
Некоторое время он разглядывал О'Рейли, как если бы тот был ранее неведомым существом, а затем наклонился над столом.
- Поздравляю, - и все-таки ухмыльнулся - без следа сердечности. - До завтра нет смысла ждать - она проснется и эльф будет начеку. Давайте разделимся и закончим осмотр поместья сейчас. Я закончу с парком и вторым этажом. Вам - первый, подвал обследуем вместе.
И, уже вставая и отходя к выходу с кухни, спросил, не глядя на О'Рейли:
- Мой брат жив?
Он, в теории, должен был почувствовать смерть главы рода - но здесь, в этом доме, все было иначе: он даже Метку перестал замечать.

- Я не ритуалист. Не разбираюсь в деталях, - на всякий случай Лестрейндж полностью отмел любой вариант, который мог бы связать его с Нарциссой - да и впрямь, О'Рейли требовал от него достаточно специфической информации. Откуда, Мерлина ради, его знать, насколько свежей должна быть кровь.
Что было важным, так это то, что и его свежей крови у Рудольфуса не было.
Лестрейндж взвесил, хотел бы он, чтобы Рудольфу обратился к Темному Лорду или Долохову с МакНэйром - Каркарова явно нашли не по крови - но к какому-то мнению так и не пришел. Несмотря на то, что активность брата была приятной, он вовсе не хотел, чтобы Лорд по возвращению препарировал его память: рано или поздно, везти Лестрейнджу перестанет просто по закону средних чисел, а он уже достаточно наговорил этой лже-Итон.
Что, к слову, определяло в его глазах и ее судьбу: стоило решить проблему до прибытия Рудольфуса и кавалерии, он и так безнадежно затянул, убаюкивая себя всей этой наведенной негой.
Коротко кивнув на последние слова О'Рейли, он вышел из кухни, прислушиваясь, не раздастся ли шум, свидетельствующий о появлении домовика, но все было тихо.

Выбор парка был не случаен - с парком он разобрался еще в первый день своего пребывания здесь, но тогда, еще не понимающий в полной мере ситуации, кое-что не стал афишировать, опасаясь слежки. Сейчас же, пока старый козел осматривал первый этаж, а эльф сидел возле хозяйки, если верить его собственным словам, момент был наиболее подходящим.
Сразу от поместья взяв в сторону от аккуратных дорожек, ведущих к озеру, Лестрейндж направился в уже знакомые кусты заросли ежевики, где и остановился.
Едва ли О'Рейли мог ковылять достаточно бесшумно в своем халате, но особых причин доверять ему не было - в Министерстве у Лестрейнджей были только враги, это стоило учитывать, а старика, к тому же, только что покромсал Рудольфус.

Он не был уверен, что у него получится. С того памятного января он почти не практиковался - разве что время от времени, в защищенном доме Яэль, чтобы выспаться без зелий, но там менять анимагическую форму было легко: енот там охотно отзывался на его зов, не то помня присутствие МакГонагалл, не то все надеящийся на миску, полную кошачьим кормом. Здесь же, в чужом поместье, пропитанном чужой родовой магией, притихшей, как казалось Лестрейджу, неодобрительно, вся эта затея выглядела сомнительной - но сулила возможность обыграть ту, что выдавала себя за Дженис.
Он стащил сапоги, ремень - все это усложняло и без того нелегкие переговоры с животным началом, которое Рабастан столько времени игнорировал и подавлял - а затем сел прямо на землю, внюхиваясь в окружающие его запахи парка, вслушиваясь в ночь.
И поднялся на ноги уже зверем. Закрутил головой, помня только, что должен пробежаться вперед, затрусил под колючими ветками, подчиняясь только одному инстинкту, гнавшему его вперед.
Земля под лапами мягко пружинила, по сторонам было тихо - и вдруг эта тишина сменилась многоголосым ночным шумом: далеким уханьем сов, лаем лисицы, взмахами крыльев в вышине. Енот огляделся, принюхался - поместье за его спиной исчезло, будто не существовало вовсе, но на его месте чувствовалась неестественная пустота, заметная звериному восприятию.
Барьер не действовал на животное. Анимаг мог покинуть поместье.
Енот закрутился на месте, тоненько заскулил - этот звук вплелся в окружающие звуки.
Бросился бежать вперед, не огибая поваленных деревьев или зарослей кустарника, но вскоре остановился, опустив голову и высунув язык, запыхавшийся от бега.
Медленно развернулся и направился обратно, туда, где зияла дыра в окружающем мире.

Обратное обращение прошло быстрее: Лестрейндж, постаравшийся максимально полно запомнить каждый миг смены формы, чтобы в следующий раз не пришлось столько концентрироваться, бросил взгляд на поместье - по-прежнему тихое, будто уснувшее вместе со своей хозяйкой. Вопрос о том, кто из Итон являлся истинной хозяйкой, он оставил на потом: вернуться к нему можно будет в том случае, если в одной из комнат, до которых он не дошел, они с О'Рейли обнаружат Итон настоящую, пока же думать об этом было бессмысленно и слишком неосторожно с его стороны: думать об Итон означало, что его вновь тянуло поверить ей, а Лестрейндж не мог позволить себе доверять женщине, напоившей его амортенцией чуть ли не для собственного развлечения, таким топорным способом обеспечив себе его лояльность.

Найдя возможность покинуть поместье, он несколько повеселел - мысль о том, что он оставит имитации О'Рейли, не отдавала ни раскаянием, ни сожалением. Несмотря на эту беседу, они все еще по большей части играли каждый за себя, и Лестрейндж не сомневался: появись у старого козла возможность убраться отсюда, он немедленно ею воспользуется.
Оставалось надеяться, что возможность не появится и О'Рейли сумеет отвлечь Дженис от побега другого гостя.
Пройдя больше ради собственной уверенности по периметру барьера, пересечь который в человеческой ипостаси было невозможно, Лестрейндж вернулся на крыльцо, чувствуя неожиданную бодрость: тишина поместья и рутинное занятие - шаг вперед до упора - шаг назад - помогли ему собраться с мыслями и выстроить какой-никакой, но план. Он не просто так вернулся, сумев сбежать енотом - и уж точно не ради компании старого козла.
Скорее, ради мести - и хотя это было абсолютно нерациональным и отдавало каким-то дешевым мелодраматизмом, он не собирался позволить Рудольфусу разобраться с Дженис - или ее имитацией - самостоятельно. Она принадлежала ему. Она обманула его. У него появились личные счеты.

Если старикан и шарился на первом этаже, слышно его не было - оставалось надеяться, что тот не сковырнулся где-то в дальнем крыле, неожиданно вспомнив, что его вид не располагает к обыскам чужих поместий, и Лестрейндж поднялся в комнату, которую уже привык считать своей, и сразу же направился в ванную, с которой, как он очень хорошо помнил, все и началось.
Опасная бритва, выглядящая вещицей вне времени даже для него, за последние полгода освоившемся в маггловском мире, лежала на полке под зеркалом - он брился регулярно в этом драккловом доме, выполняя прихоти хозяйки - как озвученные, так и нет. Но ничего, это ненадолго.
Хорошо заточенное лезвие легко выходило из костяной рукояти и так же легко убиралось с чуть слышным мягким щелчком.
Лестрейндж покрутил бритву в ладони, взвесил - точь в точь как волшебная палочку, которую уничтожил старый козел. Он бы предпочел палочку - он всегда предпочитал палочку - но выбирать не приходилось, а бритва была хоть каким-то оружием. Он думал об этом еще в первый день - он думал о том, как убьет Дженис. Думал даже тогда, когда она, голая и насмешливая, скользнула к нему в ванну, приказав эльфу добавить горячей воды. Надо было так и поступить. Надо было остановиться на том, чем все закончилось тогда - но ведь нет же, она не могла допустить такого афронта.
Амортенция, мать ее. Амортенция.
Для него - не позволявшего всему этому брать верх.
Расцепив обхватившие бритву пальцы, Лестрейндж велел себе успокоиться. Проблему он решит. И, быть может, из благодарности, оставит старого козла в поместье на попечении эльфа, а не отправит вслед за Дженис.
Быть может.

Второй этаж он знал хуже - но и этот выбор был не случаен: где-то там, он знал, были комнаты хозяйки поместья, они-то его и интересовали. Только реальность оказалась недружелюбной: войти в комнату он не смог - чары или что-то иное не давали, а отсутствие палочки существенно снижало возможности Лестрейнджа.
- Леди спит, - прокаркал домовик из-за двери - и было совершенно очевидно, что сон леди - главная ценность на сегодняшний момент. Оставив самоубийственно желание предложить сделать этот сон вечным, Лестрейндж продолжил осмотр второго этажа, с сожалением лишь заглянув в библиотеку, и без сожаления -  в пустые комнаты, до сих не выветрившие запах затхлости, несмотря на возвращение леди, а затем спустился на место встречи.
Бритва в кармане немного улучшила его настроение - он хотя бы не чувствовал себя абсолютно беззащитным.
- Парк окружен куполом, как я и говорил. На втором этаже только ее комнаты и моя обитаемы. Эльф охраняет сон своей леди - и, вероятно, пробудет там до самого ее пробуждения. Сколько времени у нас в запасе? Вы нашли вход в подвал? В парке есть выход - но он заперт чарами и я не знаю, имеет ли он вообще отношение к подвалу.
Старый козел дремал возле очередной чашки - ну конечно, ему нечего было бояться несанкционированных добавок к чаю, по крайне мере, пока Дженис спала, поэтому Лестрейндж разбудил его не без мстительного удовольствия, остановившись у стола.
- Будете в следующий раз просить чаю, оставьте мне полчашки.

Лестрейндж допил остатки холодного чая, со стуком поставил чашку обратно на стол, перевел взгляд на небольшое кухонное окно.
- Немного. До утра еще есть время.
Бритва, напоминавшая о себе едва заметной тяжестью в кармане, действовала как принятое внутрь хорошо сваренное зелье уверенности. Лестрейндж больше не чувствовал себя безоружным, и хотя любому другому оружию предпочитал палочку, в этом чувстве было что-то успокаивающее.
То, что вход в подвал старый козел пропустил, не было удивительным - а вот то, что он пробежался мимо склепа. удивляло. Лестрейнджу, мерявшему все мерками Холла, склеп казался основой поместья, и то, что его было так просто найти, да еще и полукровке, казалось диким. Впрочем, сейчас ему все казалось диким, начиная от собственной лояльности к собеседнику, уничтожившему его волшебную палочку.
- Пойдемте проверим правый коридор, - никаких своих планов на ближайшее время у него не было, и то, что О'Рейли мог решить, что ему будет позволено сладко спать, замотавшись в чужой халат, пока Лестрейндж справляется с тем, чего и признавать-то никогда не хотел, было совершенно несправедливо. Нет уж, пусть топает туда же.
Досматривает правый коридор.
- Немецкий я не знаю... Но в библиотеке были книги на французском. Если хоть кто-то говорит по-французски...
Впрочем, от знания французского у него остались какие-то смутные ошметки - например, умение спросить, где здесь ближайший камин, или сообщить, что он пьет чай без сахара, но с лимоном - вряд ли они с портретами достигнут успеха, выясняя, есть ли в поместье подвал, и как туда спуститься. Даже если портреты вдруг пожелают сообщить об этом Лестрейнджу.
Им не понравился О'Рейли - но не было ни малейшей убежденности, что им понравится Лестрейндж.
Лестрейндж мало кому нравился и знал это про себя. О'Рейли, в общем-то, тоже ничто не мешало догадываться.
- Может, они решили, что вам не идет халат сэра Уильяма, - не удержался он от шпильки, разворачиваясь к выходу и жалея о сказанном сразу же: это как-то слишком походило на дружелюбие, а забывать о том, что О'Рейли ему не друг, не стоило, как не стоило и полагаться на него.
У них у всех здесь свои интересы, и даже эльф наверняка играет за себя. Забыть об этом означает проиграть еще до старта, а Лестрейндж уже набросал кое-какой план и собирался покинуть поместье победителем.

Правый коридор встретил их тишиной.
Портреты бросали на проходящих недовольные взгляды, горделиво отворачивались, некоторые шептали что-то сквозь зубы - на немецком. Лестрейндж мог судить только по звучанию, но по звучанию любая фраза на немецком больше напоминала ему темное проклятие, чем бы она не была на самом деле, и под конец он бросил эту попытку понять, что говорят запечатленные на зачарованных холстах Мейеры, когда он ощупывает рамы, чтобы понять, не скрывается ли за ними таинственный проход.
Он время от времени поглядывал на О'Рейли и его палочку, думая, не намекнуть ли ему, что ее неплохо пустить в ход - для начала с заклинанием для поиска потайных ходов, а если вход будет зачарован, то придумать что-нибудь другое, но пока молчал - пока ему и самому было любопытно осмотреться.
Впрочем, возле склепа не было ничего интересного, кроме того, что склеп был в самом доме - интересное решение, подумал Лестрейндж, привыкший к склепу Холла, располагающемуся вдали от поместья в дальнем конце парка. Наверное, для Мейеров не склеп был сосредоточием родовой магии - или это было сознательное решение хозяев, которые никогда не боялись нападений на дом.
Холл строился иначе - сначала был крепостью, укреплением на побережье Норфолка, откуда Вильгельм повел свою армию вглубь страны, потом перестраивался несколько раз, смягчаясь, обрастая жилыми комфортными помещениями, но будто что-то хозяевам и архитекторам не давало забыть о той первоначальной роли Холла, о том, что он может быть разрушен, и склеп стоял отдельно.
В конечном итоге, это и спасло Лестрейндж-Холл: может, жить там и нельзя, может, сам дом с провалившимся потолком, обуглившимся крыльцом и зияющими пустотой окнами и похож на давно сгнивший труп, склеп цел - и родовая магия по-прежнему концентрируется вокруг него, усиливая эти ощущения мягкого прикосновения к затылку, которыми всегда сопровождалось для Лестрейнджей возвращение на землю Холла.
Здесь, разумеется, Рабастан не чувствовал ничего подобного - это было не его место и не для него. Как, наверное, и не для О'Рейли, однако он оба были здесь и портретам нужно было с этим смириться.
- Странный выбор для расположения портретов. Это даже не галерея, - поделился Лестрейндж своими наблюдениями, не особенно, впрочем, рассчитывая, что старый козел поймет, о чем он говорит. - Я имею в виду, кто будет здесь ходить? Ради чего вешать портреты именно здесь?
Он бы еще понял, если бы речь шла о потрете какого-то нелюбимого родственника, сосланного в тупиковый коридор первого этажа, но здесь, судя по всему, находились изображения всех представителей рода - и этого не могло объяснить даже нахождение неподалеку склепа.
А еще гобелены - ну зачем здесь гобелены, старинные, наверняка представляющие определенную ценность? Для кого тут эти украшения?
- Вы не проверяли за самыми крупными портретами и за гобеленами? - деятельность Лестрейнджа, понявшего, что он может покинуть поместье, возрастала обратно пропорционально тому, как истекало время до утра.  И, вынужденный обходиться без палочки, он хотел бы, чтобы и О'Рейли принял участие в тщательном обыске коридора, до которого сам не дошел в сои первые дни заключения.
Так он и продвигался по коридору, изучающе заглядывая за крупные гобелены и картины, прекрасно помня по Хогвартсу, что за любым может быть ниша, скрывающая что-угодно - и в конечном итоге так и оказалось: в самом конце коридора за очередным гобеленом его встретила не пустая стена, а уводящие вниз каменные стершиеся от времени ступеньки, заканчивающиеся в полумраке массивной дверью.
- Вход в подвал, - констатировал очевидное Лестрейндж, имевший в этом богатый опыт. - После вас.
Он, кроме шуток, так рвался туда, рассчитывая найти оригинал Дженис - оригинал, который рассказал бы им, чего хочет имитация. Оригинал, который рассказал бы им, как снять с поместья защиту или подключить камины - потому что даже енот чувствовал себя не очень уверенно где-то в Германии, имея крайне слабое представление о том, как вернуться в Англию в анимагической форме и без волшебной палочки.

Лестрейндж открыл было рот, чтобы обсудить со старым козлом вероятные ключики, но быстро закрыл: тот, сука, воспользовался эвфемизмом и никаких ключей подбирать не стал.
Мысленно отметив, что в О'Рейли нет ни унции уважения к чужой собственности - особенно к чужой родовой собственности - он прислушался, но леди, видимо, продолжала спать. Что бы за чары не наложил на нее О'Рейли, действовали они отлично.
Даже если полпоместья обвалилось там, этажом выше, пока никто не рвался выставить разрушителю счет, и Лестрейндж поспешил спуститься.
Если он и в самом деле рассчитывал найти там подключенный к сети камин - а кстати, куда бы он направился, в чей дом? - или порт-ключ до Лондона, его надеждам сбыть было не суждено: подвал не выглядел как место, стоившее таких усилий по взлому. Подвал выглядел очень, очень пустым - но отнюдь не заброшенным.
И хотя никаких особенных свидетельство кипевшей здесь жизни не было заметно, Лестрейндж, имевший, с чем сравнить, мог бы утверждать с уверенностью: этим коридором пользовались. Впрочем, эта уверенность ему не помогла: когда коридор разделился, оба направления выглядели так себе.
Он посмотрел в тот коридор, который облюбовал для себя старик, затем - в тот, что достался ему, и даже отправился по своему рукаву, не склонный спорить по мелочам, согласный, что идея разделиться поможет сэкономить время, только вот длился этот энтузиазм недолго: буквально через пару десятков шагов его коридор вновь разделялся, и когда Лестрейндж, вновь выбрав левый для привнесения системности, прошел еще столько же или немногим дольше, то натолкнулся на очередное разделение. У него не было волшебной палочки - он не мог послать вперед какие-либо чары, чтобы выяснить, что ждет впереди, а от лабиринтов у него вообще начиналась аллергия, так что он наплевал на экономию времени и вернулся тем же путем, нагнав О'Рейли в его коридоре - тот ушел всего ничего, видимо, сон над чашкой не обладал таким уж целительским эффектом.
Подумав, что бы сказала на все это Вэнс - ну, если бы сочла, что старый козел вообще достоин вмешательства колдомедика - Лестрейндж фыркнул, обнаружив, что и О'Рейли встретил такое же разветвление.
Надо бы отнять у старого козла палочку. Даже если по его душу в Министерстве уже собрана спасательная экспедиция, Лестрейнджу совершенно не с руки с нею встречаться.
Лестрейндж сжал в кармане костяную рукоять бритвы и посмотрел поверх плеча О'Рейли - смотреть поверх головы было затруднительно, старый козел не уступал ему в росте.
- В моем коридоре то же самое. Новые развилки. По виду совершенно пустые. Больше всего похоже на лабиринт. Такое иногда делают. Делали. В старых домах. Ну, знаете, прекрасная дева или голодный тигр. Развлечение для незванных гостей.
Проблема была в том, что иногда - как это случилось у Лестрейнджа - прекрасная дева и была голодным тигром. Следовало понять это раньше.
- Было бы быстрее, если бы мы разделились, как вы и предложили, но я без палочки, а вы едва таскаете ноги. Здесь может быть опасно.
Здесь должно было быть опасно -хотя бы по той причине, то здесь явно что-то скрывали. Лестрейндж, давно приноровившийся к тому, что лишние предосторожности не помешают, не собирался блуждать по подземельям под склепом, вооруженный лишь опасной бритвой - конечно, бывали ситуации и хуже, но если был вариант их избежать, Рабастан обычно радостно выбирал его.
В глубине правого коридора, который выглядел ничуть не более обитаемым, чем второй, было тихо.
Лестрейндж немного постоял на развилке, потом дернул плечом - О'Рейли хорошо управлялся со своей деревяшкой. Не хотелось бы набрести на компанию инфери или что похуже в одиночестве.
- Мы можем последовательно исследовать каждый коридор, постоянно выбирая самый правый, допустим, и помечая его. Здесь есть что-то. Должно быть - это освещение, запертая дверь, сама идея лабиринта.
Он не упоминает, что именно имеет в виду - работающий камин или настоящую Дженис Итон - но шагает в правый коридор, испытывая нечто вроде волнения: мысли о подземелье увлекают его достаточно, чтобы он смог перестать думать о Дженис постоянно, и это уже кое-что. Любая деятельность, даже рискованная, сейчас лучше альтернативы - потому что Лестрейндж и так ловит себя на том, что периодически думает вернуться к порогу спальни Дженис и терпеливо дожидаться там ее пробуждения. Иногда он уверен, что убьет ее, стоит ей выйти из спальни, но иногда - совсем наоборот, а такой разброд в собственных намерениях его крайне раздражает.

Коридор еще дважды разветвляется, но Лестрейндж все время выбирает правый - и наконец оказывается в тупике. Ничего интересного - просто стена, вдоль которой он шел, надеясь заметить дуновение ветра или эхо чужого присутствия, заканчивается такой же стеной, перегораживающей путь.
Стена не иллюзия, совершенно реальна: холодная, но не ледяная, точь в точь как остальные стены в этом подземелье. Чуть влажная по низу. Абсолютно монолитная, будто весь коридор существует в огромном камне, в который, будто в яблоко, заполз однажды червь и проел себе ход, а потом сдох и разложился, оставив о себе напоминание лишь в виде едва слышного привкуса гнили в воздухе.
Впрочем, Лестрейндж не падает духом: то, что здесь их не поджидает толпа Мейеров-инферналов, уже хорошие новости.
Второй коридор, ведущий от последней развилки перед тупиком, приводит их к двери в парк. Это, конечно, уже кое-что, но в парке нет ничего интересного и уж точно нет пути в Англию. Третий коридор неожиданно выводит к самому началу пути - к самой первой развилке, где они разделились. Потраченного на его исследования времени ужасно жалко, к тому же здесь, после тишины коридоров, слышно, как переговариваются портреты этажом выше, громко и по-немецки Этот шум, конечно, хозяйку не разбудит, раз она не проснулась от того, как О'Рейли решил проблему с входом в подземелья, но на нервы действует изрядно -  к тому же, Лестрейндж считает, что основной темой как раз и является неуемность гостей поместья.
Зато в глубине следующего коридора, стоит зайти подальше, виднеется какое-то движение.
Лестрейндж боком прижимается к стене, уходя с линии огня, и вцепляется в свою бритву - что прекрасная дева, что голодный тигр, он равно не любит сюрпризы.
Движение не унимается, уже можно различить, как полумрак коридора складывается в высокую горбатую фигуру, не то опирающуюся о стену, не то прислонившуюся к ней.
Что-то в этой фигуре кажется Рабастану смутно знакомым - он даже не успевает понять, что именно, как делает еще несколько шагов, слишком увлеченный желанием поймать эту мысль, узнать - и видит чуть больше.
То, что он принял за горб, оказывается массивным шкафом - высоким, просто-таки громадным гардеробом, покрытым темным, но до сих пор сохранившим богатый глубокий блеск шкафом. Одна из дверц, украшенная вензелями, перекосилась, приоткрывая нутро шкафа, но так далеко Лестрейндж не заглядывает. Его внимание полностью поглощено тем, кто опирается о гардероб.
Это его брат.
Рудольфус, все-таки нашедший его. Бледный как покойник - как будто с побега не прошло этих полугода, как будто Рабастан по-прежнему смотрит на брата через коридор, разделяющий их камеры.
Он в самом деле опирается о гардероб, потому что едва ли смог бы стоять сам: его потрепанная мантия, копию которой Лестрейндж надел на себя, отправляясь на встречу с Итон вечность назад, разодрана, вокруг сапогов натекла лужа крови.
Кровь на руках, на шее, вокруг рта - таким Рудольфус вернулся из Хогвартса. Таким он был после драки с оборотнем.
Лестрейндж делает еще шаг, и, будто дождавшись сигнала, брат медленно валится вперед, отпуская гардероб. Сначала он оседает на колени, потом падает лицом вниз и застывает, не шевелясь. Лужа крови под ним - огромная, хоть пуская кораблики, не увеличивается, но это, как сразу же понимает Лестрейндж, изрядно поднаторевший в вопросах количества крови во взрослых магах после того, как Эммалайн вплотную занялась своими исследованиями, не из-за того, что раны закрылись. Это из-за того, что сердце больше не бьется, перекачивая кровь.
Его брат мертв.
Глава рода Лестрейндж мертв.
Рабастан замирает на месте, пытаясь осознать эту мысль, раздробить ее на кусочки, примериться к ней, постичь поэтапно - куда там.
Это невозможно. Смерть Рудольфуса не просто рушит все планы Рабастана, с этим он, будучи рэйвенкловцем, имеющим пару планов про запас, еще мог бы смириться, нет. Она оказывается совершенно невероятной в тех координатах, которые Рабастан готов принять за истину - и поэтому он замирает, без единой мысли, обратившись в статую, лишенный не то что силы, но и воли к каким-то действиям.

Если у Лестрейнджа еще и были какие-то сомнения в том, стоит ли доверять министерскому ублюдку, они развеялись в дым, стоило ублюдку вломиться в его сознание, запуская свою загребущие лапы все дальше и дальше.
Лестрейндж, в целом-то в легиллеменции искушенный, не был искушен во встречах с боггартом - особенно с таким боггартом - а потому ничего особенного предпринять против вторжения не успел, куда сильнее увлеченный попыткой заместить очередную психологическую травму, вызванную просмотренной в режиме реального времени смертью брата.
Не в состоянии оказывать сопротивление сразу на двух фронтах, он позволил старому козлу вцепиться в то, а что тот натолкнулся первым - разумеется, поместье. Разумеется, Итон, которая, оказалось, Итон вовсе даже не была.
Не то О'Рейли владел легиллеменцией на том уровне, до которого Лестрейнджу было еще жить и жить - не хотелось признавать, но эта версия была наиболее правдоподобной, - не то он просто попал в нужное место в нужное место, но сознание Рабастана, даже после разрушительного воздействия Азкабана сохранившее остатки былой упорядоченности, вывалило целый спектр разрозненных картинок, как маггловская картотека, срабатывающая по запросу.
Конечно, до Азкабана картинки не были разрозненными, сумбурными, лишенными какой-либо хронологической последовательности, но то было в прошлом - и Лестрейндж, вообще-то, до сих пор был рад и тому, что удалось сохранить. Пусть он лишился немалой части - а может, даже большей части воспоминаний или остался обладателям жалких, лишенный жизни смутных оттисков будто с маггловских неподвижных колдографий, кое-что, связанное с Итон, еще сохранялось: курсы самообороны для министерских служащих, которые она вела в начале семьдесят девятого - Рабастан был в паре с Розье, и тот до смешного старался не показать ни Дженис, ни прочим, не входящим в число меченых соратников Лорда, насколько хорошо он в самом деле владеет элементарной базой, предлагаемой Итон. Затем - уже после смерти Эвана - тренировки в Хогсмиде: Дженис учила Рабастана щитовым, учила кидать обманки... Где-то рядом затесалось воспоминание о том, как он у нее дома прятался за креслом от двух убийц, пришедших по ее душу - а всего-то пришел за справкой по предстоящей встрече делегации МАКУСА. Словом, какие-то обрывки, никак не складывающиеся в общее полотно - а затем встреча в гостинице на окраине Лондона, куда он пришел под личиной Рудольфуса, предложение обменять ее покой на О'Рейли, Ступефай, и дальше, дальше: ее недомолвки относительно того, что она для него приготовила, встреча в библиотеке после того, как он исследовал парк и выставленный там купол, блокирующий перемещение к поместью и из него - и ее визит к нему в ванную комнату, холодное вино, ее голая нога, бритва, скользящая в угол по кафелю, предупреждение, что ее смерть не разрушит чары над поместьем...
Он отмирает, пытается помешать, но вяло, слишком увлеченный тем, насколько однозначно все это выглядит в бесстрастном тезисном изложении - она заманила его в ловушку, вино было приготовлено заранее, рано или поздно он бы выпил.
Завтрак - ее предложение, ее желание ребенка, его согласие - очень вежливое, цивилизованное обсуждение невозможности покинуть поместье, его упоминание о невесте, скопом, одновременное звучание разных голосов.
Разговор в парке он блокирует уже старательнее, вовсе не желая, чтобы козел вызнал слишком много его секретов - но обсуждение стратегии невозможно скрыть. Рабастан пытается вызвать перед собой образ кроссворда с последней страницы Пророка, своеобразные помехи, но амулет, созданный для него Нарциссой, остался в Лондоне, и он мало что может противопоставить О'Рейли, разве что тот сам напорется на блоки, помещенные в его память Темным Лордом.
Дженис благосклонно слушает его короткий, емкий план: уничтожить Долохова, стравив с ним Рудольфуса, заимперить и брата, и свояченицу, покинуть Англию... Их обоюдные мечты о покое выглядят на фоне пасторального пейзажа идиотскими мечтами заигравшихся второклассных актеров, и Лестрейнджу куда больше хочется убить О'Рейли за то, что тот видел это, чем за то, что тот видел то, что последовало за этим договором действовать сообща - ну да, ребенок, все хотя от него ребенка.
Дженис Итон плотно занимает его мысли, Лестрейндж и сам с трудом может рассортировать эти воспоминания, и теперь надеется, что их сумбурность и дерганность собьет с толка и О'Рейли.
Снова цепляется за образ кроссворда - крупные клетки, черные и белые, в некоторые вписаны карандашом блеклые буквы: Вон. Убирайся вон.
Куда уж прямее.

В отличие от того, что касалось Дженис Итон,, свои планы на брата - а также на все, что с ним было связано - Лестрейндж скрывал задолго до встречи с О'Рейли. Сбрасывая воспоминания, означавшие для него смерть, прочти их Темный Лорд, в Омут памяти, прибегая к дополнительной окклюментной защите, он все же добился кое-каких успехов, точно усвоив разбор ментальной практики, сделанной для него Снейпом. Его собственные щиты были не так, чтоб сильны - особенно когда дело касалось по-настоящему профессионального легиллемента, и обрывки кроссвордов, белыми лепестками вернувшиеся ему в лицо, только подтверждали то, зато Снейп считал, что у него может неплохо выйти ассоциативный метод сокрытия информации. Выглядело все до предела просто - просто дай себе волю скользить с одной ассоциации на другую, пока не собьешь со следа, выставляя за собой блоки - и потому Лестрейндж сомневался. Впрочем, его сомнения ничего не решали: вцепившегося в него будто клещ О'Рейли нужно было остановить.
Закрытый в несезон маггловский парк аттракционов по-январски пуст и мрачен. Нарцисса, настороженно прислушивающаяся к переговорам, хранит на лице печать спокойствия, как и Скримджер - а Лестрейнджу кажется, что он поставил на кон жизнь.
- Я мог бы убедить Рудольфуса покинуть Великобританию. Рудольфуса и Беллатрису. Снимите часть обвинений, пересмотрите приговор, дайте нам забрать то, что осталось - и вы никогда больше не увидите нас.
Даже сейчас, со стороны, он чувствует вкус предательства, оставшегося на языке.
- Рудольфуса Лестрейнджа боятся не только противники, но и сторонники Волдеморта, - вставляет Нарцисса, потирая руки, которые остыли на холодном ветру. - Его бегство нанесет Пожирателям Смерти непоправимый урон.
- Проблема в том, что побег Рудольфуса Лестрейнджа нанесет непоправимый урон еще и той местности, куда он сбежит, - Скримджер обращается больше к Нарциссе, но говорит для Рабастана. - Вы ведь тоже знаете, что он не остановится. Человек этот совершенно безумен и хочет только убивать. Я знаю это - я видел это. Тюрьма была относительно приемлемым вариантом, чтобы остановить его. Смерть будет еще лучшим. Дадите какую-то ценную информацию - и можете бежать. Куда хотите. Если не станете высовываться, вас никогда не найдут. Но ваш брат останется здесь. Он нужен мне здесь - у нас с ним остались еще незаконченные дела.
Он хватается за эти слова, чтобы остановить О'Рейли - и но характеристика, данная Скримджером Рудольфусу, вызывает совсем другое воспоминания, наслаивающееся на запрос легиллемента, и, быстрее, чем успевает как-то этому помешать, Лестрейндж проваливается из конца января в февраль, в уютную незнакомую ему гостиную, где его поит чаем МакГонагалл.
- Я не отправлю Рудольфуса в тюрьму вновь, профессор МакГонагалл, как бы вы ее не называли в своем предложении - госпиталем или подходящим местом. Я лучше позволю его убить, чем посадить в комнату с мягкими стенами. Вы не знаете Рудольфуса так, как его знаю я - и не нужно мне рассказывать о том, что со стороны виднее. Не виднее. Не в нашем случае. Я знаю, кто он. Знаю, что он. И кроме него и долгом перед ним, у меня больше ничего нет - ничего такого, чему действительно можно было бы угрожать.
- Вы делаете предложения, не  имея реальной возможности их делать - Руфус Скримджер ясно дал мне понять, что не станет обсуждать судьбу Рудольфуса, и, да, вы совершенно правы, после сегодняшних газет у него еще меньше оснований это делать. Вы считаете, что сможете надавить на него - я не согласен, что это принесет плоды. Более того, подумайте вот о чем: если планы моего брата увенчаются успехом, вам больше не на кого будет давить. Известно ли вам, что Руфус Скримджер предложил обменять себя на Дженис Итон? Знаете, что с ним будет, когда он это сделает?
- Когда он будет мертв - умрет, как и обещал мой брат - появится новый Министр. И я сделаю ему то же самое предложение, что делал Скримджеру. И у меня есть мнение, что новый Министр будет склонен пойти мне навстречу. Или умрет. Или умрет Рудольфус. Или я. Видите ли, любой из этих вариантом подходит нам куда больше, чем ваше предложение. Но спасибо, я оценил ваше желание, чтобы мой род не угас. По нынешним временам это стоит многого. Настолько многого, что я объясню вам еще кое-что, хотя не должен. Как я собираюсь усмирять Рудольфуса и его жену, это мое дело, профессор МакГонагалл. Если потребуется, я буду держать их под Империо всю оставшуюся жизнь - но это мой брат, моя семья, и отвечать за них буду я. И если им и умирать в тюрьме, то только в той, которую я им создам. Уверен, что на моем месте Рудольфус поступил бы также - и знаете, я бы предпочел смерть или Империо, а не ваше щедрое предложение.
МакГонагалл - а только со стороны он может теперь увидеть, насколько ошибался, считая, что она осталась нечувствительна к его словам - смотрит на него пристально и мрачно, собираясь с тем, что ей еще предстоит сказать.
– Вы готовы дать Непреложный обет, что, если вам предоставят возможность покинуть страну с братом и золовкой, вернув часть имущества, вы удержите их обоих от проявления насилия к другим волшебникам, магглам или сквибам? - глубоко вздохнув, спрашивает она.
Он знает, это потому что она решилась - и будет говорить о нем со Скримджером.
Со Скримджером, который чудом пережил десятое февраля, и эта мысль помогает Лестрейнджу скользнуть дальше, останавливая этот разговор, не давая О'Рейли вернуться к деталям.
— Наш общий друг, господин Хорезми, рекомендовал вас как человека, хорошо себе представляющего, как обмануть смерть, и как помочь обмануть ее своему другу. Это так? Ответьте, вы помогли Министру, Скримджеру? Провели ритуал, благодаря которому он несправедливо остался жив. Аврорат, конечно, сразу же исправит эту досадную ошибку с розыском. И вы без проблем сможете покинуть Великобританию. - Голос Арна звучит цепко, почти монотонно. Вопросительные интонации запрятаны глубоко-глубоко.
Лестрейндж ловит подачу, вступает второй скрипкой:
- Мы с мистером Арном, гарантируем вам, что со сторон, которые мы так или иначе представляем, к вам не будет претензий. Аврорат перестает вас искать. Другая сторона оплатит ваши услуги. Магическая Британия останется вашим другом.
Елеем и патокой льются обещания, и Хорезми алчно ловит их, тщательно взвешивает и переводит в золото по известному лишь ему курсу.
- Да, господа, я владею древним умением вызывать в этот мир двойника волшебника, и убийство этого двойника никак не отражается на самом маге, - Хорезми горделиво выпрямляется. - И Руфус Скримджер обратился к профессионалу. Как и вы, господа.
- Прекрасно, — искренне повторяет Арн и ловит Хорезми под горло Ахелитусом, затягивая все сильнее.
Рудольфус получит виновника того, что его Авада не убила Скримджера.
Вот так, скользя, не давая вернуться, Лестрейндж попутно восстанавливает прежние щиты: белые пустые клетки ждут, когда окажутся заполненными: кроссворды наслаиваются друг на друга, блокируя возможность вернуться к тому, что только что промелькнуло.

Под крест-накрест налепленными кроссвордами Лестрейндж прячет высокие и крепкие стены Лестрейндж-Холла таким, каким он помнит дом - до того, как родовая магия запустила механизмы самоуничтожения, спрятанные в рунных символах на краеугольных камнях, ожившие лишь в тот самый момент, когда Аврорат оказался на земле Лестрейнджей после ареста всех хозяев. Рудольфус в своей паранойе обновлял и подпитывал свою связь с Холлом в последние годы - и сумел дотянуться даже из камеры. Рабастан считал, что это обошлось его брату дорогой ценой - на суде тот даже отдаленно не выглядел вменяемым - но это было им только на руку, и хотя ему, младшему сыну, ничего подобного не светило, он тоже немало черпал из воспоминаний о доме. Например, образ крепких, высоких стен - через такие не прорваться сразу даже Темному Лорду, и хотя тактика Лорда все же отличается от тактики О'Рейли, Лестрейндж крепко усвоил все, что рассказывал и показывал Снейп, зная, что от этого зависит его жизнь.
Лорд пока не замечал этот колодец, созданный в сознании Лестрейнджа, не совался так далеко, обманываемый амулетом, сделанным Нарциссой, но сейчас амулета при Лестрейндже не было - и значит, пришло время испытать последние рубежи.
Сжигаемые, уничтожаемые кроссворды лохмотьями реют в странно-неподвижном воздухе, а впереди уже мелькают новые картинки - дым, огонь, хриплые вопли. Это ищешь? Или и возьми.
Обета нет - с МакГонагалл они не встречались - но воспоминаниями о Лонгботтомах Лестрейндж мостил путь-обманку для Милорда: хорошими, яркими воспоминаниями о верности их рода - и сейчас без сомнения швырнул в старого козла начало.
Нелепая табличка у дверей "Всегда рады друзьям" охвачена пламенем, дверь, сорванная с петель, опрокинута внутрь коттеджа, заходятся сигнальные чары.
Высокая фигура Рудольфуса едва различима в дыму, путь наверх отрезан.
- Expelliarmus! - Беллатриса лишает палочки упавшего Фрэнка, проскальзывает к мужу со спины, касается тыльной стороны ладони Рудольфуса, приостанавливая заклинание убийства, если оно готово сорваться с его палочки.
- Информация, - тихо шипит Беллатриса, - мне нужна... нам нужна информация.
- Нам стоит поспешить, - негромко обращается Рабастан к спине брата, - сигнальные чары могут быть привязаны к Аврорату...
Рудольфус оборачивается на его слова с перекошенным от ярости лицом.
- Заткнись, - обрывает негромкие слова Рабастана. - Мы не уйдем отсюда без того, за чем пришли.
Взмахом руки Рудольфус уничтожает маску, поворачивается к Лонгботтому, наслаждаясь узнаванием, ожесточающим его лицо.
- Где Темный Лорд? - вторит он жене, пока женщина Лонгботтома шумно втягивает ртом воздух, приходя в себя.
- Что? - переспрашивает аврор, и Лестрейндж тут же кастует Плеточное заклинание, заставляющее того повалиться навзничь.
- Где Милорд?! - уже орет он, чувствуя, как его с головой затопляет невероятная злоба на того, кто смеет упрямиться, будучи побежден. - Где Он?! Что произошло на Хэллоуин?!
Лонгботтом с трудом возвращает себе прежнее положение, жестом останавливает Алису, попытавшуюся сунуться к нему.
- Я... Мы не знаем, - отвечает Фрэнк, не скрывая ликования. - Никто не знает, он просто исчез.
Беллатрикс охает и сгибается пополам, прижимая ко рту руку.
- Мы не знаем, где он, но я надеюсь, что он в аду! - хрипит Алиса Лонгботтом, поднимая голову.
- Вы знаете! Иначе о вас бы не стали упоминать… - Барти вовремя останавливается.
Пинок Рудольфуса отбрасывает Алису на спину как тряпичную куклу, она корчится на полу, заваленном обломками мебели. Лестрейндж вскидывает палочку.
- Круцио!
Алиса кричит, долго и протяжно, ей вторит Фрэнк, перемежая свои вопли требованиями прекратить, даже бросается на Рудольфуса, но тот мгновенно переводит палочку на мага и кастует Акселитус.
Пока Фрэнк Лонгботтом силится вздохнуть, раздирая пальцами собственное горло и грудь, Рудольфус подходит ближе, опускается на одно колено перед аврором, грубо вздергивает его за рубашку и приближает свое лицо к его.
- Легиллеменс, - Лестрейндж-старший даже не старается действовать аккуратно. Он вламывается в сознание Лонгботтома безжалостно и жестоко, но на его пути возникают блоки. Серьезные, явно профессиональные.
Он отбрасывает попытки, приближает палочку к груди Лонгботтома, кастует Круциатус. Несколько секунд Пыточного должны сделать Лонгботтома куда сговорчивее и ослабить окклюментные блоки в его мозгу.
- Проследи за двором, - командует он Краучу, не отрывая взгляда от Лонгботтома. Берет жену за руку. Ее ладонь обжигает.
Фрэнк теряет сознание на пятнадцатой секунде.
- Приведи его в себя,  - рявкает Лестрейндж через плечо брату. - Живо.
- Эннервейт! - почти выкрикивает Рабастан, указывая палочкой на Фрэнка. Нет реакции.
Он пробует снова, а затем, больше по наитию, чем действительно рассуждая, кастует Агуаменти. Холодная струя воды приводит Френка в чувства. Он моргает, непонимающе смотрит на Лестрейнджей, издает тихий булькающий звук.
Рабастан вновь накладывает Эннервейт, и на этот раз, кажется, чары помогают.
Там, в реальности, он выскочил за Краучем - восстанавливать купол, который мог задержать прибытие авроров, но здесь, в этом отрезке, над которым он немало поработал, хотя и нужно было всего ничего - создать цикл - Рудольфус вновь поднимает палочку.
- Круцио!
Алиса кричит, долго и протяжно, ей вторит Фрэнк, перемежая свои вопли требованиями прекратить, даже бросается на Рудольфуса, но тот мгновенно переводит палочку на мага и кастует Акселитус.
Пока Фрэнк Лонгботтом силится вздохнуть, раздирая пальцами собственное горло и грудь, Рудольфус подходит ближе, опускается на одно колено перед аврором, грубо вздергивает его за рубашку и приближает свое лицо к его.
И снова. И снова.

Лестрейндж оставляет разгромленный холл коттеджа Лонгботтомов, захлопывает за собой массивную дверь, которая тут же превращается в часть стены, окружающей те воспоминания. По светло-серому камню идут глубокие канавки, складывающиеся в кроссворд, и в каждой клетке точка, много, много точек - каменная карта, будто из подземелий, где они оказались с Вэнс, подобрав старый порт-ключ.
И Лестрейндж выдыхает, заканчивая укреплять эти стены, выход из которых только один - вверх и прочь.

Холодное презрение О'Рейли - или то, что Лестрейндж классифицировал как презрение в первую очередь из-за желания самого легиллемента - прошло мимо цели: старый козел не вышел кровью презирать одного из Лестрейнджей, и не вышел должностью - судить.
но отвлекаться на кипящее болото эмоций своего неожиданного визави Лестрейндж позволить себе не мог: ему стоило поспешить.
Стены выдерживали интерес О'Рейли, и Рабастан смог наконец-то сосредоточиться на том, чтобы прекратить удерживать щиты и попытаться вышвырнуть незванного гостя прочь.
Это решение обошлось ему отчетливо-яркой картиной: Вэнс, немного бледная, немного усталая, но ликующая, стоящая над телом Хорезми, нелепо раскинувшемся на массивном столе подвала.
- Домовики, Баст. Оборотни. Кто еще? Великаны. Нам нужны они все. Если проявитель так отреагировал на потомка ифрита в двести каком-то поколении, то он отреагирует на всех остальных!- голос Вэнс прозвучал так ясно, будто она стояла прямо перед ним. И выглядела она настолько захваченной их открытием, что он вновь ощутил собственный отклик, и это послужило хорошим подспорьем.
Вэнс было здесь не место - здесь, у Мейер, а значит, не было места и ему. Он должен был вернуться - ради той призрачной надежды найти источник магических возможностей, понять, как и почему это возможно...
Прочь, подумал он снова, на этот раз намного громче, сильнее, решительнее. Старый козел не поймет, не сможет даже представить, на что смотрит - а потому он не был достоин.
И эта мысль будто кованые ворота захлопнулась перед О'Рейли, оставляя того за обнесенной стенами памятью Лестрейнджа.
Он дал ему еще раз почувствовать крепость этих стен, а потом они надвинулись на легиллемента, вышвыривая его прочь.
Самый топорный, самый болезненный и самый действенный способ работал, хоть и с опозданием.
- Надеюсь, вы сдохнете здесь не сразу, - оттолкнув О'Рейли, контрастом к движению очень спокойно и уверенно заявил Лестрейндж, выясняя, не выронил ли тот случайно свою волшебную палочку - в этом случае у него был бы повод задержаться в подвале.
Но увы.
Глянув через О'Рейли на боггарта - тот, вроде, как-то съежился и больше не напоминал Рудольфуса, теперь он напоминал лежащую ничком женщину, чьи темные волосы стремительно впитывали лужу крови, обнажая каменный пол подвала, но кто эта женщина, Лестрейндж не смог бы ответить - он сплюнул тягучую горькую слюну, резко развернулся и зашагал прочь - он знал, как сбежать, а О'Рейли мог продолжать свои увлекательные приключения самостоятельно.

До него донесся смех - видимо, министерский ублюдок, за неимением объекта легиллеменции, все же занялся боггартом. Лестрейндж поморщился, но с шага не сбился - пусть себе смеется. Мало ли, чего он там такого по-настоящему смешного представил.
Может быть, Лестрейнджа, подливающего себе чайку с амортенцией. Чем не шутка.
Впрочем, это только раздражало, а пользы не приносило, и Лестрейндж попытался избавиться от мыслей и о мертвом брате, и о том, что именно сможет использовать против него О'Рейли. Вряд ли это могло сильно помешать: если только старый козел не отправится прямо к Темному Лорду или Рудольфусу с этой нарытой информацией, это не заботы Рабастана. Пусть Скримджер разбирается со своим Министерством. И со своей сорвавшейся в цепи главой Аврората.
Бывшей главой, разумеется.
Нужно было ее убить, когда она попала в плен - но он попытается исправить эту оплошность.
А О'Рейли пусть подыхает здесь, лишенный возможности покинуть поместье даже после смерти хозяйки.

Женский крик - определенно, женский, хотя и не слишком громкий или протяжный - в подземелье усилился каменными сырыми стенами, отразился от них и разнесся намного дальше, чем смех старого козла.
Лестрейндж вскинул голову, определяя направление, но в драккловом лабиринте сложно было с уверенностью сказать, где могла находиться кричащая женщина, поэтому он просто пошел вперед, выходя из тупикового отрезка с боггартом, ведомый желанием не столько найти женщину, сколько желанием найти ее волшебную палочку.
Добравшись до развилки, один из ответвлений коридора в которой не был отмечен как осмотренный, Лестрейндж прислушался - крик повторился и казалось, что идет он именно оттуда, а не из тех коридоров, где Рабастан уже побывал.
В любом случае, не стоило давать форы старому козлу, и Лестрейндж сунулся в неотмеченный коридор.
Крики определенно становились громче, хотя теперь перестали быть протяжными и больше напоминали отчаянные возгласы или громкие рыдания - из-за искажающего эффекта ветвистых коридоров было не разобрать.
Лестрейндж прибавил шагу, собираясь достать источник криков до того, как она замолчит - и, быть может, ускользнет куда-то вместе с палочкой.

Впереди забрезжил тусклый свет - Лестрейндж дождался нового вскрика, сунулся из коридора. Первое, что бросилось ему в глаза - это стоящая посреди небольшой и явно искусственного происхождения пещеры Дженис. Она стояла к нему спиной - но он не смог бы спутать ее с любой другой женщиной в мире, по крайней мере, пока. Меньшую часть пещеры отгораживала толстая решетка, казалось, вырастающая из каменного пола. А за решеткой были камеры - Мейеры в прошлом очевидно не отличались всепрощением.
Отгоняя и непрошеные воспоминания об Азкабане, поднимающиеся темной вязкой пеной со дна сознания, и мысль, что о мог бы сидеть в одной из этих камер, увлекшись отказами, Лестрейндж все же позвал, не слишком веря в успех
- Дженис?
Она медленно обернулась.
Девчонка - совсем молоденькая, растрепанная светловолосая и перепуганная - не отрывала взгляда от Итон, забившись в дальний угол своей камеры и баюкая прижатую к груди руку. На него она даже не посмотрела.
А Дженис прямо на глазах начала меняться, крупнеть, вытягиваться. Лестрейндж выругался, уже зная, кого увидит через минуту - дракклов боггарт развлекался во всю.
И, учитывая, что из коридора уже слышалось пыхтение О'Рейли, не он один.

Пока О'Рейли гонял боггарта, Лестрейндж, разрывающийся между желанием выяснить, чего боится старый козел, и желанием выяснить, кого же они нашли в старой доброй темнице в подземельях, не торопился.
В любом случае, ему мало что дала активность богграта: свои страхи он худо-бедно признавал, люди, чья смерть должна была напугать козла, были ему незнакомы, дементор вообще был классикой, а вот девочка... Девочка была находкой.
И пока она была в руках Итон или ее поганого двойника, не могло быть и речи о том, чтобы доверять Арну хотя бы подносить тарелки.
Рудольфус мог сколько угодно ставить на то, что Арн будет жаждать мести - но Рабастан склонен был считать, что Арн будет прыгать по указке Дженис. Дети были нынче в цене.
Узнай он о том, кто сидит в подземелье, ни за что не пустил бы сюда старика - и нашел бы способ уйти вместе с ребенком, обеспечивая Пожирателям лояльность Арна и таким способом, но сейчас нужно было действовать аккуратнее.
И уж точно не афишировать свою информированность о сложном положении Арна.

В первый момент ему показалось "Марлен" - и Лестрейндж, пусть и не был подвержен суеверным страхам, вгляделся внимательнее - светлые чуть вьющиеся волосы, выпачканные в крови, светлые глаза.
Но Марлен МакКинонно была мертва - и ее уж точно ничто не вернуло бы обратно. Марлен МакКиннон была эпизодов, который остался под сукном, не дошел до суда. Марлен МакКиннон была никем, просто ненужной жертвой, оставившей о себе память, обрывающую род Лестрейнджей, и, будь она жива, Рабастан вновь искренне пожелал бы ей смерти, на сей раз за то, что она сделала, но она не была жива. И ребенок в камере был не ею.
- Мадлен? - переспросил он, просто чтобы окончательно изгнать призрак МакКинон, и подошел ближе, больше заинтересованный тем, как живописно вцепился в прутья камеры старик - боггарт дался ему не просто так.
- Какая разница, кто она. Вы все равно не сможете ее вытащить, чтобы не дать знать об этом эльфу или двойнику. Здесь все равно тупик. Нужно возвращаться.
Девочка, подавшись к решетке, снова всхлипнула, неуклюже держа на весу руку, и впилась взглядом в старика.

Мадлен Арн. Да, он должен был догадаться, кто же еще мог понадобиться не-Итон. Лестрейндж, разумеется, знал, кто она - не мог не знать, но не признался бы в этом, как и Энгус не должен был выдавать, что знает о ней.
- Привет, Мадлен, - произнёс он. Получалось не так бодро, как обычно. - Я Энгус.
Да на кой бы ей сдалось его имя, на самом-то деле. Она плакала, Лестрейндж нёс что-то рациональное. Рациональное в этом подвале, где все прямо-таки било по эмоциям, звучало неубедительно. Энгус сомневался, что может сейчас разобраться, Лестрейндж искренне наплевал на ребенка, хочет отвлечь его внимание или все вместе.
Он обернулся и посмотрел на ублюдка и равнодушно сказал:
- Возвращайтесь.
Возможная перспектива снова заключить с чертовым Пожирателем союз нисколько не мотивировала его быть вежливее. Союз, где все желают друг другу мучительной смерти, не очень эффективен. И Энгус уже получил от Лестрейнджа все, что хотел. Он посмотрел на Мадлен.
- Конечно. Давай сюда.
Ему пришлось выпростать руку из рукава халата, чтобы просунуть между прутьями решетки почти по плечо. Теперь у Лестрейнджа есть хороший шанс побить его об решётку головой. Ну то есть попытаться, конечно, щиты оставались на месте. Энгусу было просто интересно, решится ли, пока он накладывал обезболивание.
Диагностика показывала, что кость сломана полностью, но сухожилия и нервы не пострадали. Впрочем, это Энгус мог и сам сказать по виду отёкшей руки и по тому, что Мадлен ей худо-бедно шевелила. В целительстве он, увы, был не особо силен. Он вправил кость, зафиксировал шиной и повторил обезболивание, а потом вытащил руку и снова упаковался в халат, прежде чем сунуть в камеру рябиновое зелье. Ему было чертовски холодно.
- Это укрепляющее, пей. Наверху есть костерост. Сейчас я попробую тебя отсюда вытащить.
Вряд ли это имело глубокий смысл - эльф или доппельгангер лично снова отправят девочку сюда, если посчитают нужным. В любой момент. Но Энгус сейчас не был настроен мыслить на такую длительную перспективу, он собирался заняться тем, что делал последние сорок с лишним лет: ликвидировать неприятности. Это было правильно. Это не вызывало сомнений и уже потому успокаивало.
Замок не реагировал на все известные Энгусу отпирающие чары и не поддавался трансфигурации. Энгус взялся за решетку. Он пытался раздвинуть прутья или расширить пространство между ними, чтобы Мадлен могла вылезти, но и это не получалось - вовсе не потому, что он выдохся. Радушные хозяева хорошо знали своих предприимчивых гостей.
- Ладно, - сказал Энгус, чтобы успокоить девочку и заодно самого себя. Мысль, что он может потрогать, посмотреть, поговорить с человеком, но не может вытащить из ловушки, вгоняла его в бессильную злобу. - Сейчас я закрою тебя щитовыми чарами и попробую выбить дверь.

Энгус. Она никогда не слышала его имени, но радовало, что и среди сбежавших из Азкабана таких имен не было тоже.
Мадлен смотрела за рукой, на которую ее почти спаситель наложил шину, закусив губу, и, едва сдерживаясь от того, чтобы не расплакаться от облегчения. Она бездумно проглотила зелье, даже не принюхавшись, ведь не будет же он ее травить здесь, и только когда внутри стало расползаться тепло, посмотрела на второго незнакомца.
Они явно были не заодно, и Мадлен не нравилось, как он примеривался к решетке.
И правильно.

На этот раз, вместо того, чтобы испугаться, она потянулась целой рукой за палочкой, громко стукнувшейся о каменный пол и откатившейся в ее сторону.
Есть, достала!
Она крепко вцепилась в рукоятку и нацелила палочку в сторону молодого мужчины, который успевал еще и требовать от нее помощи. Сейчас, после того как он хотел ее здесь оставить! Ну уж нет.
В руке у него что-то сверкнуло, и, когда Мадлен пригляделась, она поняла, что он держит в руках... бритву.
Это все напоминало какой-то дешевый триллер, где не хватило денег на антураж и на хороших убедительных актеров.

Мадлен наблюдала за ними, лихорадочно размышляя.
Нет, отдавать ему палочку она не собиралась. Он хотел ее здесь оставить, и даже если лже-Дженис сказала правду, правду, что ее отец связался не с теми людьми, тем более она не должна надеяться на них. Хуже всего быть переходящим трофеем, в конце концов, кто-нибудь да убьет.
Хорошо, что этот плакатный немного отодвинулся от Энгуса.
— Ступефай! — выкрикнула Мадлен.
[nick]Madeleine Arn[/nick][icon]http://s9.uploads.ru/4puAO.jpg[/icon][info]<b>Мадлен Арн, 16 ^y.o.</a></b><br><i>узница Дженис Мейер</i>[/info]

Отредактировано Weylin Arn (7 февраля, 2018г. 15:44)

Девчонка проворно добралась до палочки, и Лестрейндж сунул в решетку ладонь, растопырил пальцы, продолжая удерживать О'Рейли на расстоянии - хватило этого пинка в бедро, и даже не понял, насколько просчитался, пока алая вспышка Степефая не отшвырнула его от камеры.
Дракклова дура, подумал он сквозь звон в ушах - оглушающее, пусть пущенное и не самой опытной рукой, все же сработало, а то, что он даже не попытался уклониться, усугубило ситуацию - О'Рейли сдаст твоего отца с потрохами.
Для команды, за которую играл Лестрейндж, складывалось все не слишком удачно - но он, проморгавшись, не стал затягивать: намерения девчонки после Ступефая были слишком очевидны, и старый козел явно собирался воспользоваться симпатией своей недавней пациентки.
- Стой! Мадлен, стой! - дракклова палочка в руке арновской дочери буквально завораживала. Не глядя на О'Рейли, распластавшегося по решетке, но приподнимаясь так, чтобы хотя бы частично прикрыться им, если девчонка решит продолжать осваивать боевые чары, Лестрейндж потряс головой, наощупь находя выскользнувшую из пальцев бритву. - Не отдавай ему палочку. Оставь себе, если хочешь, но не отдавай ему.
Из рассеченной щеки старого козла хлестала кровь, пачкала халат сэра... сэра... Да Мордреду в задницу предков Дженис Итон, в чьих бы обносках не щеголял сейчас О'Рейли.
- Оставь палочку у себя, я все сделаю сам, - продолжал увещевать ребенка Лестрейндж, поднимаясь на ноги и перебрасывая бритву в целую левую. - Если этот старик выйдет отсюда, он придаст проблем в первую очередь твоему отцу.
Выход из этого тупика оказался за спиной, и Лестрейндж чуть приободрился, не спуская глаз с палочки, готовый как шагнуть вперед, чтобы разобраться с О'Рейли, если девчонка примет верное решение, так и укрыться в коридорах лабиринта.