В подвале он чувствует себя как дома, а потому не торопится уходить, даже когда Эммс берется за журнал - процедура рутинная, просмотреть, все ли они записали, не ускользнуло ли от пера что-то важное, не пропустили ли они какой-то этап, потому что, если так, особых шансов устранить этот беспорядок не представится. Если все записано верно, все прочее - его задача: он приносит сюда постояльцев и уносит их отсюда, Эммалайн генерирует идеи. В целом, неплохо - и Хорезми Лестрейндж по-настоящему гордится: принес Вэнс нечто, по-настоящему стоящее.
Но при упоминании сказок отдельно поздравляет себя с тем, что задержался.
Ифриты тоже вроде как сказка - а еще сказка то, что можно вернуться после смерти и не в виде инфернала, но за последнее время Лестрейндж убедился, что это все же возможно, а потому не собирается обрывать Вэнс или иначе демонстрировать свое недоверие.
Он отдает отчет себе в том, что это не совсем нормально - цепляться за любую информацию, но так же понимает и то, что просто пытается наверстать упущенные годы.
- Старый мунговский архив? - у него какая-то нездоровая любовь к архивам, но его можно понять. - И ты, конечно, знаешь, как туда попасть?
Он растягивает гласные почти взволнованно, даже возбужденно. Не то из-за перспективы - вломиться в старые архивы Мунго на пару с Вэнс будоражит Лестрейнджа намного больше, чем он может в этом признаться, особенно тем, что это, без сомнения, одобрил бы Розье, не то дело в том, что он наконец-то может получить ответ на вопрос, который не оставлял его с семнадцати: что делает с человеком поцелуй дементора?
Не со стороны, со стороны как раз все понятно. Лестрейндж хочет получить свидетельство того, кто оказался в тени лохмотьев азкабанских стражей, а затем вернулся. В конце концов, и в этом он уже может признаться, он хочет все знать о возвращениях.
Собирается, если уж на то пошло, сделать возвращения своей специальностью. Профессией.
Один раз у него получилось - он вернулся оттуда, откуда вроде как не возвращаются, не после четырнадцати лет. У него есть задатки и способности.
- Расскажи подробнее, - почти требует Лестрейндж, не скрывая жгучего интереса. - В карте вряд ли будут записи его бреда.
Но в карте могут быть имена его врачей. Родственников. Коллег.
Они могут быть все еще живы - что такое пятьдесят лет для магического мира. Они могут рассказать больше.
Если он в самом деле хочет знать больше.

Лестрейндж на чай не напрашивается, но свою долю получает - в этом смысле Эммалайн удивительно демократична, не на что жаловаться.
Мертвый, Хорезми занимает удивительно много места. Лестрейндж помнит, что при жизни тот, напротив, весь сочился елеем и патокой, угодливо играл голосом, торговец до мозга костей - может, это тоже часть его ифритового происхождения - но сейчас, мертвый, молчаливый, наполовину разобранный как наскучившая игрушка и отдавший все, что их интересовало, кажется неуместным свидетелем важного разговора. К тому же, Лестрейндж знает, как Вэнс любит порядок, и едва ли в ее представление о порядке входит использованный труп. В его тоже не входит, так что он по старой, еще со времен расцвета Организации, привычки трансфигурирует Хорезми в вещь.
Трансфигурирует с толком, с расстановкой - трансфигурация ему нравится до сих пор, но, видимо, впечатление, произведенное артефактором, достаточно сильно, потому что вместо банальной непривлекающей внимание пуговицы или сломанной расчески тело превращается в фигурную, даже вычурную бутылку матового синего стекла, с тонкой выгнутой ручкой и узким горлышком. Из таких бутылок в маггловских сказках появляются джинны, и Лестрейндж доволен своим остроумием.
Бутылку он разобьет где-нибудь на улице, в Лондоне, навсегда похоронив надежду желающих отыскать Рашиди аль-Хорезми. Практика, распространенная в семидесятые - сколько так пропало без вести волшебников, министерских служащих, которые не оценили предложений вербовщиков Организации или слишком быстро подобрались к отгадке, кто скрывается за серебряными масками, по скольким до сих пор не получено показаний, скольких никогда не вспомнят их убийцы.
Но сейчас эта бутылка выглядит почти торжественно: памятником артефактору, который, неведомо для самого себя, сыграл важную роль в махинациях самого Рабастана.
Лестрейндж отмахивается от мыслей об Арне - может ли он ему доверять? - и сосредотачивается на рассказе Вэнс, выглядящей очень довольной собой. Для рэйвенкловцев это не редкость, и ему нравится эта ее основательная неторопливость.
И, разумеется, чай, терпко пахнущий чем-то - но не бергамотом, хвала Мерлину.
Лестрейндж находит какой-то стул, явно облюбованный Мистером Черчем, разворачивает его спинкой в Эммалайн и усаживается верхом, добираясь до чашки.
Одобрительно хмыкает.
- Омут памяти есть в тех подземельях, к которым у нас есть порт-ключ, - как бы между прочим замечает он. Так же между прочим, как двадцать лет назад замечал, что привез в Хогвартс одну интереснейшую книгу из фамильной библиотеки или нашел кое-что по-настоящему классное в Запретной секции. - Но я наверняка смогу раздобыть и еще.
У Снейпа точно есть подобная вещь,а  может, еще и у Нарциссы.
- Дементор наоборот? - Лестрейндж заводит глаза к потолку, сосредоточенно отхлебывая чай, пытаясь вспомнить, слышал ли он хоть раз нечто подобное - но безрезультатно. Видимо, Вэнс в том же положении. С другой стороны, в отличие от нее, у него есть личный опыт встреч с дементорами. - Если дементоры поглощают самые светлые воспоминания, оставляя отчаяние и тоску, то либо этот пациент обрел способность вытягивать из человека мрак, либо, напротив, отдавать свои мрачные впечатления. В первом случае я не завидую ему. Во втором... Понятно, почему от него постарались избавиться.
В любом случае, это любопытно - но с этим любопытством Лестрейндж вполне может жить. Сейчас его больше интересует другое.
- Сигнальные чары, наверное, ставит Министерство или напрямую Аврорат, так? - В отличие от дома Вэнсов, напрасно было бы ожидать, что эти чары так просто взломать. И Лестрейндж думает, как обойти эту проблему. - А как туда попадают колдомедики? Это возможно, если получить разрешение в Министерстве или у главного целителя?
В Архивах Министерства во времена стажировки Лестрейнджа тоже была похожая система, которая регулировалась пропусками, зачарованными на конкретного мага и конкретное время - готовя справки для Марчбэнкс, он протоптал тропинку в Архив, а потому это было первым, что пришло ему на ум.

Это равнодушно и очень корректное "смогли его убедить" Лестрейджа не вводит в заблуждение. К ним с Вэнс вернулось то удивительное взаимопонимание, которое так украшало его хогвартские годы, так что он улавливает то, что она имеет в виду - в каком-то смысле, он и ее убедил, повстречав в Мунго в прошлом августе. Ну или, по крайней мере, начал убеждать - а довершил все Круциатус Рудольфуса.
Если потребуется, то с этим магом, о котором говорит Вэнс, он справится и сам, без помощи Рудольфуса. Рабастан по привычке не собирается посвящать старшего брата в свои приключения, считая, что тот вряд ли оценит, так что готов разобраться с помощником сам. Кого бы Вэнс не имела в виду, он доверяет ей в этом вопросе, к тому же, им на руку система пропусков в архив Мунго, как на руку и то, что архивами редко кто-то интересуется.
Не хватало еще столкнуться там с кем-то, кто поднимет тревогу.
И кстати, о тревоге.
- Кто он - этот человек, о котором ты говоришь? - Лестрейндж спрашивает не из пустого интереса и легкий тон замечания Вэнс его не впечатляет. Он должен знать, с кем будет иметь дело - потому что он, разумеется, отправится с Вэнс, и она это наверняка понимает.
Даже если тот человек захочет помочь ей, не факт, что он захочет помочь и Лестрейнджу - но с этой проблемой разберется Оборотное зелье, на крайний случай.
- Он не отправится в Аврорат, получив от тебя письмо? Не примется... делать глупости?
Насколько Лестрейндж уже может судить, речь не идет о родителях Эммалайн, поэтому он перебирает в уме всех однокурсниц, гадая, с кем Вэнс могла сблизиться за время работы в Мунго, а затем, подумав, и однокурсников, но никто не приходит на ум. Он не очень-то интересовался, кто и кем хочет стать после школы из его однокурсников, и теперь, конечно, вынужден довольствоваться только расплывчатой характеристикой Эммалайн, а этого недостаточно. И дело не в недоверии - но он должен быть уверен, что Вэнс понимает, может ли довериться тому человеку. Уверена ли в нем. Знает ли его слабые места и может ли предсказать реакцию, а для Лестрейнджа все это в совокупности означает, что она должна очень, очень хорошо знать того, о ком говорит.

Вэнс говорит не много, но по существу - так, будто характеризует новый объект или подводит итоги. Упомянутый факультет - неплохая характеристика. Лестрейндж верит в то, что расхожие факультетские стереотипы верны в общих чертах, и привык относиться к представителям Хаффлпаффа с некоторой долей презрения. Пожалуй, использовать Деррика Мартелла в качестве живого пропуска в самом деле будет несложно, и дело не только в факультете. И даже не в том, что он учился парой лет младше, а потому Лестрейндж его не помнит. У него, этого Мартелла, могут быть личные мотивы желания помочь Вэнс, вот как Лестрейндж трактует ее последние слова, но на этом не останавливается.
Мрачнеет, увязывая все сказанное в один рисунок. После Хогвартса учился у магглов - а значит, либо полукровка, либо магглорожденный. Понятно, что не принадлежит к "священным двадцати восьми" - до чего же нелепое наименование! - иначе бы фамилия была знакома Лестрейнджу в строго определенной связи, но мог бы быть из так называемых новых чистокровных, вроде Хант или тех, кому по другим причинам не повезло войти в список. Мог бы - но нет, иначе откуда бы это стремление учиться в маггловском университете. Видимо, Эммалайн познакомилась с ним в Мунго - это тоже естественно, если он в самом деле талантлив, Эммалайн не могла не отметить этот факт, не могла не использовать его, отмечает Лестрейндж без следа осуждения или чего-то подобного: для него это естественный мотив сближения, для той Эммалайн, которую он помнит, какой она предстает в его мыслях - тоже. Неестественно то, что на совместных исследованиях Вэнс не остановилась.
Встречалась с не то полукровкой, не то магглорожденным, но уж точно с магглолюбцем?
Впрочем, рефлексию Лестрейндж обрывает, заталкивает это смутное какое-то раздражение, выходящее даже за рамки недовольства этой неестественностью, подальше, не давая себе проанализировать, почему его это раздражает в принципе - он же прекрасно знает, что среди полукровок попадаются достойные люди, лично знаком со многими - Снейпом, Петтигрю, Дрейком.
Видимо, его задевает то, что Эммалайн Вэнс - в каком-то смысле представляющая собой тот мир, за который он добровольно принял Метку... Дальше формулировать становится сложно: ему вроде как не в чем обвинить Эммалайн. Она не вышла замуж за этого Мартелла, не родила от него детей с порченой кровью - да и если бы так, не он ли совсем недавно, парой месяцев раньше, на кухне у Яэль рассуждал, что у чистокровной ведьмы их возраста сейчас не богатый выбор кавалеров и первое восстание Лорда собрало богатую жатву молодых чистокровных мужчин?
Привычно прибегая к помощи здравого смысла, выстраивая между собой и проблемой стены из самоубеждений, Лестрейндж выныривает из своей неуместной рефлексии, глотает возможные вопросы, пропитанные осуждением.
- Тем лучше, - вопреки тому, что хочет сказать на самом деле, Рабастан констатирует факты. Ему не приходит в голову, что с этим человеком Вэнс могла расстаться врагами, допустим - у него в эмоциональной сфере пробелы размером с квиддичное поле, и там, где он не чувствует себя уверенно, он меряет по себе. По себе и по Эммалайн. - Ты знаешь, как с ним связаться? Письмо может быть слишком большим риском. Если вы... встречались, ты можешь знать, как застать его врасплох. Где застать его врасплох. Если на то, чтобы получить пропуск, требуется время, я хотел бы быть уверен, что он не сможет передумать. Непреложный Обет был бы очень кстати, раз уж Империо по нынешним временам довольно рискованная затея.
Лестрейндж еще какое-то время крутит в голове фамилию - она ему смутно знакома, причем, кажется, из относительно недавних событий. Ну конечно.
- Это он ждал тебя в вестибюле Мунго в августе, да? - Кажется, Лестрейнджу еще пришлось изображать провалы в памяти, смутившие целителя, решившего оказать помощь Амелии Боунс, под чьим оборотным был Рабастан. Появившаяся так кстати Вэнс назвала целителя Мартеллом, а тот посоветовал ей заглянуть на третий этаж, где было что-то интересное. Никакого третьего этажа с Вэнс уже не случилось, но интересного было хоть отбавляй. - Ты фактически спасла его от похищения. Если бы не появилась ты, я забрал бы того, кто первым попался под руку - скорее всего, именно его.
После появления Эммалайн, разумеется, выборр был очевиден - но Лестрейндж даже не собирается выяснять, сколько в этом выборе было от разумного, а сколько - от инстинктивной надежды, что вместе с Вэнс он получит назад что-то, что казалось утраченным за годы в тюрьме. И уж точно не собирается говорить об этом.
- Интересно, догадывается ли он об этом. Чувство вины - хорошее подспорье.

Час от часу не легче. Теперь он обнаруживает, что Эммс знает, как оказаться в доме у Мартелла - знает, где лежит ключ.
Более того, считает, что ключ по-прежнему на том же месте - а значит, у нее есть основания так считать.
Лестрейндж в неуютной наступившей тишине впервые задается вопросом, а как давно закончились эти отношения.
Ему отчего-то показалось, что Вэнс говорит о том, что случилось давным-давно - может, вскоре после окончания Хогвартса, когда их пути разошлись перед тем, как смерть Розье окончательно уничтожила их дружное трио, но ведь это всего лишь его догадки, продиктованные собственным желанием, чтобы это было так, а не иначе, хотя сама Эммалайн вполне могла говорить о том, что случилось, например, летом - хорошим, нежарким летом, когда Лестрейндж гнил в Азкабане, а талантливый коллега с впечатляющими интересами сообщал Вэнс, где находится запасной ключ от его квартиры.
Рабастан обеспокоен своей реакцией - но это никак не мешает ему испытывать раздражение, только поводов прибавляется.
Поняв, что таращится на Вэнс, как будто ждет, что она должна ответить ему на те вопросы, которые остались незаданными, Лестрейндж смаргивает, переводит взгляд на чайник. Всегда проще смотреть на чайник - чайник безопасен и понятен до последнего дюйма. Не то что Вэнс. Не то что он сам.
- О крови? - он с облегчением ухватывается за смену тему. Книги не хуже чайника, и уж лучше говорить о книгах, чем о ключах и прочем. - О магии крови или именно о крови?
Он задумывается, вспоминая библиотеку в доме у Розье - Эван щедро делился с друзьями возможностью полистать запрещенные книги. Когда выбирать приходилось Эвану, они обычно читали что-то про боевую магию: древние темные заклинания, свежующие живое существо двумя взмахами палочки, сворачивающие кровь в жилах, выворачивающие наизнанку или заставляющие кости превратиться в хрусталь прямо в теле, чтобы врага уничтожил бы любой резкий толчок о стену... Лестрейндж выбирал другое - ритуалистику, артефактологию, мемуары, касающиеся гоблинских восстаний или заключения паритета с кентаврами. В ту пору кровь его не интересовала - а после смерти Эвана все и вовсе изменилось.
- Не помню. Не уверен, что понимаю, о чем ты. - Это даже звучит вопросом - не случайно же Эммалайн заговорила о книге. - Книга помогла тебе в создании Аква Вэнс?
Ему нравится, как это звучит - Аква Вэнс - но еще больше ему нравится то, что они с Вэнс не тыкаются как слепые щенки по углам. Что у нее есть план. Что прошедшие годы она провела не без пользы - и в этом контексте он, наверное, сможет примириться с существованием Мартелла, очевидно принимавшего участие в исследованиях. Может быть, даже державшего в руках книгу Розье.
То, что Эммалайн упоминает о книге только сейчас, означает, что ее не было в квартире Вэнс, из которой они забрали дневники и записи.
Может, книга осталась у Мартелла?
- И где она сейчас? - спрашивает Лестрейндж, готовый к любому ответу.

Книга о свойствах чистой крови.
Лестрейндж снова силится вспомнить, перебирает обрывки, блеклой паутиной развешанные на руинах его памяти, но ничего не приходит на ум.
Да и ладно - он в нетерпении, уничтожающем то вязкое, непонятное раздражение, потому что увлечен перспективой заполучить эту книгу.
Впрочем, ненадолго.
- Дальновидное решение, - одобряет Лестрейндж, не замечая иронии - решение оказалось не совсем дальновидным. - Но сейчас Гринготтс опасен. Скримджер наложил на него лапу.
Но Вэнс вряд ли нужны эти пояснения: ее захватили собственные воспоминания, и Лестрейндж, не привыкший к такому эмоциональному напору, к тому, что Эммалайн едва ли не жалуется, в первый момент не знает, что сказать.
Он мало себе представляет, как там все, в Мунго, устроено - точнее, не представляет вовсе. Не представлял и пятнадцать лет назад - и даже тогда, когда они еще могли поговорить об этом, Вэнс не жаловалась.
Она и сейчас не жалуется, впрочем - но звучит в ее голосе горечь, чуть ли не поражение. Он узнает эту интонацию сразу, слету. Он слышит ее, стоит ему заговорить об Азкабане, о том, чем обернулись его собственные чаяния - и в нем просыпается то, что в известной мере в его случае можно считать восприятием. Даже сочувствием - потому что Вэнс можно посочувствовать, и это не унизит ни одного из них.
Но когда дело доходит до вербального выражения этого сочувствия, то стопорится.
Лестрейндж снова опускает взгляд, рассматривает пальцы Вэнс, подбирает слова.
Зато теперь, он понимает до конца, что делает здесь Эммалайн - здесь в широком смысле слова, не здесь, в подвале, а здесь, рядом с ним. Рядом с Рудольфусом и Беллатрисой. Рядом с Пожирателями Смерти.
Это ее лотерейный билет. Ее шанс закончить начатое, не оглядываясь на тупое и ограниченное начальство в больнице.
У них все еще больше общего, чем он мог себе представить.
Улыбаясь пальцам Вэнс, Лестрейндж передвигает пустые чашки, освобождая стол, берет Вэнс за руку - это едва ли длится долго, вряд ли больше пары-тройки секунд, это пожатие, но оно избавляет его от тех неприятных вопросов, которыми он задавался в отношении Мартелла, будто по взмаху палочки.
- Ты нашла способ. И больше тебя никто не будет останавливать.
Это не звучит ни торжественно, ни даже обещанием - просто факты, которые им обоим так нравятся.
Снова занимая руки чашкой, Лестрейндж допивает чай, прикидывает про себя кое-что.
- Я добуду эту книгу. Думаю, что добуду, - поправляет сам себя после небольшой паузы.
Книга, принадлежащая Розье, кажется ему определенным символом - что все было не зря или чего-то подобного.
- Но сначала давай перетряхнем мунговские архивы.