Беллатриса скрипит зубами от злости, повисая вниз головой на плече у Рудольфуса. Умеет же он портить удовольствие от момента! Она дёргается, стремясь прийти в привычное вертикальное положение, хотя паром угрожающе кренится и грозит потопить их в каждую минуту. Уперев ладони мужу в лопатки, она приподнимается, чтобы не позволить плечу слишком сильно впиваться ей в живот. Он вообще помнит, что она беременна?!
Из-за того, что Рудольфус держит её развёрнутой спиной к происходящему, Беллатрикс не может видеть, чем заняты остальные, хотя крутит шеей до ломоты. И только когда после резкого прыжка, выбившего из неё все дыхание, земля — паром — начинает стремительно удаляться, она понимает, для чего нужны были мётлы.
Беллатриса никогда не летала — даже занятия, которые проходили на первом курсе, она прогуляла. Не без намёка Вальбурги, но всё же. Страха высоты у неё никогда не было, но теперь, когда под ними оказывается тёмное море, пальцы сами сжимаются на плечах Рудольфуса и застывают.
Хватка Лестрейнджа ослабляется, и она вынуждена прижиматься к нему ещё сильнее, замирая. От каждого виляния метлы в сторону Беллатрисе кажется, что она сейчас слетит.
Держи меня. Лети медленнее.
Слова застывают в горле, и оно и к лучшему — на берегу она будет стыдиться минутной слабости.

Когда Рудольфус спрыгивает с метлы, Беллатрикс обхватывает его за шею, дожидаясь, пока он выйдет на берег, чтобы не намочить платье. Прошло двадцать лет, а она до сих пор помнит, как мокрый подол облепляет ей ноги, покрываясь льдом. Кошмары, которые ей сняться, когда она отказывается пить приготовленные Вэнс зелья, напоминают ей об этом.
Твари скользят к ним, с ними приближается холод и хорошо знакомое отчаяние. По спине ползут мурашки, и она сжимает палочку так, что из неё сыпятся искры. Приходится напоминать себе, что они пришли договориться с ними. И что она не может ничего им противопоставить.
На этот раз всё иначе, напоминает себе Беллатриса.
Её ладонь сама находит ладонь Рудольфуса, опустившего палочку.

Антонин ссаживается на берег намного аккуратнее Лестрейнджа-старшего, не дотерпевшего какой-то минуты, и раньше - Рудольфус не разгоняется на метле, быть может, оберегая беременную супругу, хоть на это-то у него мозгов хватает, и Долохов уже стоит на сухих голышах, когда громкий всплеск за спиной подтверждает, что Рудольфус достиг острова.
Постепенно все Пожиратели оказываются на берегу, но никто не бросается вперед - туда, куда уносится Темный Лорд, мало отличимый от дементоров, окружающих его, в ночном небе.
А отличие от прочих, Антонин знает, что Милорд привел из сюда ненапрасно, а потому спокойно смотрит на крепость, игнорируя неровное кружение азкабанских стражей над вернувшимися узниками.
Здесь и сейчас, дементоры напоминают виденных им однажды стервятников - они никуда не торопятся, уверенный, что добыча не уйдет, и предпочитают насладиться каждой минутой.
Сердце Долохова тревожно сжимается. Он верит Тому, но противостоять этому накатывающему отчаянию слишком тяжело. Болезненной ломотой приходит мысль, что Алекто в безопасности - он прогоняет эту мысль, смеясь мысленно над старческой своей сентиментальностью, не без удовольствия признавая, что она могла бы сесть подобные размышления оскорблением. Они все здесь, пришли за своими соратниками, ведомые своим Лордом - и Алекто тоже должна быть здесь, с гордостью носящая Метку, с гордостью принявшая на себя это тяжкое бремя, вернуть магии былую чистоту и славу.
Антонин размеренно дышит, глядя вверх - дементоры кружатся в своем бесконечном танце, и ледяные щупальца безысходности проникают через ткань мантии, до самого нутра, замораживая, лишая веры.
Долохов ждет. Его вера здесь, по-прежнему с ним - Милорд не отступится, как и все они, его сторонники, соратники, товарищи.
Смерть забрала тех, кто должен был стоять сейчас рядом, но Том вернулся оттуда, откуда не возвращаются, и вернулся для того, чтобы довести до конца свою борьбу, чтобы освободить тех, кто шел за ним - снова.
И когда дементоры рвут тонкое равновесие своего угрожающего танца и, будто стая откормленных воронов, несущих несчастье, устремляются в сторону крепости, туда, где исчез Милорд, Долохов может позволить себе выдохнуть, расслабить затекшие пальцы на древке волшебной палочки, а более нечем не выражает тот страх, что владел ими всеми, останками прежней грозной силы.
- Стоять, - командует он, повторяя приказ Темного Лорда, а инфери, шаркая ногами и оступаясь на обточенных волнами до зеркальной гладкости камнях, тянутся к Азкабану, издавая невнятный, глухой стон.
Их мокрая, бледная кожа, облепленная волосами, обескровленная, отмытая, кажется неожиданно белой в свете луны, проступившей между разрывом в тучах, и Антонин, впечатленный этим зрелищем - толпой мертвецов, бредущих к тюрьме - выдыхает ругательство на русском, тихо, едва слышно, и снова поднимает голову.

Темный Лорд возвращается, паря над армией своих инфери, и за его спиной Азкабан распахивает массивные ворота, принявшие Антонина в января восемьдесят второго, о подавившиеся им, выплюнувшие прошлым августом.
Он шагает вперед, без тени сомнения, веселый, с легкомысленной, дразнящей улыбкой, как шагал в бой раз за разом в прошлом, как шагал в объятья красивейшим женщинам, как шагал к покерному или бильярдному столу. Как хотел бы шагнуть в смерть.
- Гарнисссон сссанят, - проговаривает Лорд. - Ссстражи Ассскабана проложат нам дорогу.
Он спускается, встает на камни и величественно протирает руку, указывая путь. Взгляд отливает алым, тонкие губы едва шевелятся - где-то там, за крепкими каменными стенами, выстоявшими веками, дементоры славят его, атакуя авроров, охраняющих крепость.
Любой, желающий остановить нападение Пожирателей, будет обречен, едва его Патронус сменится боевыми чарами.
- Вперед, - снова командует Долохов, прочитавший это позволение во взгляде Милорда.
Во дворе тюрьмы появляются первые авроры, вспышки их заклинаний отражаются на низких тучах.
- Ссопротивление не будет долгим, - обещает Темный Лорд, и вновь в его голосе проступает этот чужой, нечеловеческий акцент. Он поднимает палочку, и каменистый берег озаряет вспышка ослепляющего света. Небольшие камни поднимаются в воздух, чтобы сложится в невысокую пирамиду, больше похожую на алтарь, и Антонин отводит глаза, понимая, что последует за этим.
Споротивление не будет долгим. Те авроры из числа азкабанского гарнизона, которые не падут от заклинаний Пожирателей, будут прокляты и позавидуют своим мертвым собратьям.

Беллатрикс перекладывает палочку в левую руку, давая Рудольфусу возможность ни в чём себе не отказывать и не мешать прокладывать себе, им путь рабочей рукой.
Дементоры отодвигаются, отплывая тёмной волной назад. Мертвякам, выходящим из воды они нипочём, но Лестрейндж чувствует, как страх и безысходность, ледяной рукой вцепившиеся в горло, едва она ступила на остров, отступают. На смену приходит торжество. То, что должно было случиться много лет назад, наконец-то происходит. Они больше не узники, которым нечем ответить тюремщикам, кроме как руганью и жалким сопротивлением. Пора расставить всё по местам.
От призыва Рудольфуса у неё по позвоночнику расходится горячая волна. Беллатриса крепче сжимает ладонь мужа — он чувствует то же, что и она. Сейчас они единое целое.
Она отвечает ему коротким воздушным поцелуем, следуя за ним, не обращая внимания на хлопающие вокруг ног юбки. Когда Лестрейндж видит цель, угнаться за ним практически невозможно, но не ей. Беллатрикс привычна к тому, как они рука об руку входят в гущу битвы. И остановить их невозможно.
Ступефай, пролетающий между ними, над их сомкнутыми ладонями, она встречает смехом. Шагает в бок, прижимаясь к Рудольфусу, давая ему возможность принять все летящие в них заклятия на себя, и отвечает на атаку огненной плетью.
Авада не её заклинание. Она хочет услышать крик боли, прежде чем жертва умрёт, увидеть собственное превосходство в её глазах. Беллатриса быстро забывает о беременности, о том, что охранники тюрьмы скоро перейдут с оглушающих на менее безобидные проклятия, обгоняет Рудольфуса, вырываясь вперёд, но не отпускает его ладонь, крепче стискивая пальцы.