Лорд Волдеморт сидит за одним из столов каюты и смотрит на карту перед собой. Не так давно он достиг Азкабана без всяких маггловских средств передвижения – ему они давно не нужны, но тогда задача была менее масштабной – всего лишь переговоры с дементорами. Твари подтвердили то, о чём Тёмный Лорд уже догадывался – их договор с Министерством подходил к концу. И было самое время опередить Скримджера, переманив охрану Азкабана к себе на службу. И заодно сокрушить неприступную крепость тюремных стен, взяв реванш за поражение в Хогвартсе. По карте бегают цветные маячки, отмечая путь маггловского парома, потом в каюте появляется Рудольфус. Его появление – знак того, что метлы, предназначенные для отхода, на борту маггловской посудины и медлить больше нельзя.
Тёмный Лорд сворачивает карту и встречается взглядом с Долоховым.
«Пора».
По оговоренному заранее плану – капитана и его команду берут на себя Лестрейджи и Амикус, а Антонин Павлович и Руквуд помогают ему в ритуале создания инфери. Но для того, чтобы провести ритуал необходимо сначала разжиться необходимым количеством трупов. Это необходимое количество сейчас окружает их, раздражая Тёмного Лорда одним своим присутствием. Магглы ведут себя весело и нахально, считая себя в полной безопасности от водной стихии и холода. И в этом они не ошибаются – остеречься им стоило бы совсем иного.
Волдеморт смотрит последовательно на каждого из Лестрейнджей и Кэрроу – они должны добраться до каюты капитана ещё до начала бойни, чтобы магглы не успели передать сигнал о помощи на сушу. Конечно, сейчас – да ещё, когда на судне присутствует сам Тёмный Лорд - магглам нечего противопоставить волшебникам, но, судя по сведениям полученным от Итон, да и по личным впечатлениям от нападения на Хогвартс, Аврорат держит руку на пульсе. Ночь и так выдастся непростой – нельзя, чтобы Министерство пронюхало о нападении на тюрьму слишком рано. Где-то в глубине остатков души Волдеморта гнездиться опасение, что и эта операция будет провалена. Что предатель всё-таки есть в Организации, что он ускользнул от взгляда Лорда, избежал разоблачения. Поэтому Волдеморт сосредоточен и внимателен как никогда. Его облик – слишком приметный для магглов – сейчас скрыт Оборотным зельем с волосом какого-то обитателя Бедлама, но чары скоро спадут и дальше скрываться будет уже незачем.
Тёмный Лорд передает зачарованную карту Рудольфусу.
- Там отмечен наш путь, - коротко говорит он, - проследите за тем, чтобы паром шел правильным курсом.
В глазах Волдеморта появляется красный отблеск – знак скорого исчезновения чар. И признак крови, которая скоро будет пролита.

Магглы не слишком обращают на них внимание. Огни Хариджа растаяли вдали, сгинули в тумане над морем, и постепенно пассажиры парома освоились, перестали поглядывать друг на друга с интересом, занялись теми делами, что приготовили в дорогу: кто-то читает, кто-то слушает музыку, кто-то подсел к бару. За стеклянными дверями, отделяющими часть каюты, заставленную столиками, снуют магглы в униформе, подготавливая ресторанную зону, из динамиков под потолком доносится негромкая музыка.
Антонин, развалившись за столиком выбранным Милордом, делает вид, что дремлет, но из-под опущенных век следит за обстановкой.
Каюта полупустая, и служащие, даже бармен, двигаются неторопливо - видимо, это не самый популярный рейс парома. И все же, людей достаточно, чтобы Пожиратели Смерти, обошедшиеся без билета и контроля при посадке, не бросались в глаза. Очевидно, сейчас пассажиров никто не будет пересчитывать, а до Хук-ван-Холланда этому корыту не суждено доплыть.
Любящие скученность магглы здесь чувствуют себя вольготно - расползлись по каюте, но выходить не рвутся: море достаточно спокойное, однако начало марта и поздний вечер не сулят ничего, кроме промозглого ветра и простуды тем смельчакам, что решатся полюбоваться звездами.
И потому появление Рудольфуса вызывает некоторый интерес.
Антонин сбрасывает обманчиво-расслабленную позу как змея свою шкуру, встречает Лестрейнджа уже на ногах. Даже если бы он знал Рудольфуса намного меньше, чем дело обстоит в самом деле, все равно обратил бы внимание на этот кровожадный блеск в глазах. Старший Лестрейндж будто создан для подобного - его не остановят соображения морального плана, ему не нужны ни объяснения, ни дополнительная мотивация. Именно потому он не годится на роль, которую при Темном Лорде занимает Антонин.
Рудольфусу наплевать на жертвы, на урон, на реки крови - он, пожалуй, только рад будет убить как можно больше магглов и магов, и это качество, такое ценное сейчас, когда Долохову все чаще кажется, будто их загоняют в угол, играет с ними дурную шутку. Рудольфус склонен забывать, ради чего все это - все эти смерти, все эти жертвы. Он готов уничтожить весь мир, руководствуясь своей сиюминутной прихотью, но этого нельзя допустить. То, ради чего они воюют, это не уничтожение мира, а его очищение, оздоровление и расцвет. На пепелище нельзя разбить цветник, и нельзя идти на поводу у жажды, владеющей старшим сыном Рейналфа.
Рей понимал это - Рей хотел свести необходимые жертвы к минимуму, хотя и признавал необходимость террора. Его сыновья не унаследовали от отца ни дальновидности, ни любви к минимализму.

Он провожает выходящим взглядом. Кажется, несколько магглов чувствуют неладное, потому что настороженно переводят взгляд с выходящих на стоящего Долохова. Антонин позволяет разглядывать себя, слабо усмехаясь никому и всем в отдельности. В кармане плотной мантии, похожей на маггловское пальто старомодного кроя, его палочка, и он любовно прикасается пальцами к древку, ощущая ее ответную реакцию.
В саквояже на столе - все необходимое к ритуалу поднятия многочисленного числа инфери: зеркала, чья альгамбра плавилась на крови, несколько уменьшенных курильниц, запас трав. Но все это ждет своего часа - до того, как все эти магглы восстанут к новой жизни, они лишатся старой.
Антонин снова прикрывает глаза: раз Лестрейнджи отправились из каюты, паром либо уже покинул, либо вот-вот покинет британские воды, где действуют следящие чары.
Он нехотя оглядывается все с той же холодной усмешкой, пересчитывает магглов. Пятеро за столиком в углу, тринадцать у бара, еще семеро, еще четверо, еще, еще, еще...  Чуть больше сотни. Столько же, прикидывает Антонин, во второй каюте, отделенной от той, где находятся Пожиратели, стеклянным аквариумом ресторана.
Около пятидесяти человек обслуживающего персонала - но на пассажирской палубе от силы тридцать, остальные где-то во чреве этой стальной коробки, заботятся об автомобилях и механизме парома, и ими займутся Лестрейнджи и Кэрроу.
Материала достаточно - хватит и для ритуала, и для подкупа дементоров. И для того, чтобы создать армию инфери, которая сравняет с землей Азкабан, уничтожив там все живое.
Антонин глубоко вздыхает, вытаскивает из кармана руку с волшебной палочкой. Перчатка с обрезанными пальцами по дурмстранговской моде плотно облегает ладонь, не давая рукояти скользить. Алые отблески во взгляде Милорда - как отражение вспышек заклятий.
Негромкая музыка вдруг прерывается истошным визгом и хрипением. Те магглы, что смотрели с некоторым удивлением на Долохова, как по команде поднимают головы и ищут взглядами колонки, и хотя музыка тут же возобновляется, такая же раздражающая, это знак: невербальные чары тут же запирают двери, ведущие на палубу, Антонин разворачивается и запирает двери в ресторан. Теперь эта каюта полностью изолирована, и магглы не могут ни зайти, ни выйти прочь, оказавшись наедине с теми, кто приготовил иной сценарий рассвету.
Антонин Павлович не раз участвовал в охоте, но то, что происходит сейчас, нельзя назвать охотой. Это бойня.

Отредактировано Antonin Dolohov (23 июля, 2017г. 18:58)

Рудольфусу не нужно повторять дважды. Он отвечает за смену курса, и, получив карту, весь в предвкушении.
Остров манит его не только желанием разрушить тюрьму, но и напоминанием об Уолдене.
Короткий взгляд на карту - и он отдает ту брату: с бумажками куда лучше работает Рабастан. Он, Рудольфус, обеспечит исполнение задачи.
Паром качает на волнах, и хромота Рудольфуса становится еще заметнее, однако его шаги тверды и размеренны: что с того, что он хром, зато Вэнс вернула ему возможность ходить, вернула возможность вновь чувствовать свою силу. От того, чтобы сойти с парома на каменистый берег Азкабана, его ничто не удержит - если потребуется, он доползет, доберется вплавь, но направит палочку на темнеющую на фоне неба крепость.
Первая Бомбарда будет его - а после он готов встретиться лицом к лицу с любой тварью, которую припас для него остров.
Предвкушение затапливает Рудольфуса. Бойня, которая еще только произойдет в каютах, которые он оставил позади, сейчас его не интересует, его ждет другая добыча, и ждет МакНейр, не может не ждать.
Брат входит на мостик первым, пролагая дорогу, зато Рудольфус улыбается шире, не тратя времени на переговоры - в отличие от Рабастана, он знает, где капитан, и ищет взглядом жену. Крики магглов полны гнева и непонимания, в них недостает ужаса - они еще не поняли, что обречены.
Почти механически его рука поднимается. Волшебная палочка, только что невинно указывающая в пол, идет чередой резких взмахов. Росчерки формулы кровавого Секо следуют друг за другом, твердые, четкие, и трое оставшихся магглов валятся по пол, зажимая руками рассеченные горла. Верхний белый свет гаснет, и через секунду сменяется аварийным освещением. Алая кровь, отливающая оранжевым в этом свете, заливает белые форменные куртки магглов, а писк странных приборов за их спинами становится настойчивее и истеричнее.
Лестрейндж перешагивает ближайшего маггла - тот пытается остановить его, а может, просто молит о милости, царапая жесткое голенище высокого сапога - и тяжело опирается на стол, заставленный всеми этими приборами. Качка усиливается,  паром входит в поток течения, и Рудольфус всматривается в широкий иллюминатор, взглядом ища впереди остров и тюрьму, тянущуюся к небу.
Появление Беллатрисы кстати.
Рудольфус переводит сияющий обещанием смерти взгляд на жену, широким жестом обводит выставку сходящих с ума мониторов, чей писк, возмущенный и негодующий, сливается в ритмичное стаккато.
- И это все, на что они способны.
Запах свежей крови наполняет мостик, но трупы под ногами ничего не значат - идти по трупам не привыкать ни одному из тех, кто сегодня сел на паром без билета.
- Отдай ему карту, - Рудольфус обращается к брату, приглащающе подзывая жену к себе взмахом руки. - Пусть проложит курс. И следи за дверью на случай, если кто-то решит узнать у капитана, что происходит.
Уперевшись бедром в стол, он пошире расставляет ноги для устойчивости, снова глядя вперед - туда, где нос парома упрямо вспарывает темные волны, поднимая брызги, отражающие свет прожекторов.
- Мы идем, - в тишине, перемежающейся писком приборов, будто почуявших неладное, говорит Рудольфус, и в словах его и слепая уверенность, и обещание.
Они идут.

Судя по взгляду Рудольфуса, шанс оказаться за бортом у неё ещё есть. Беллатриса усмехается. Её капитан, похоже, перестаёт вообще что-либо понимать. Тем лучше для него, наверное. На призыв мужа она отвечать не спешит, сначала хищно улыбается, проводя ногтями по плечу маггла, обтирается об него макушкой, оставляя на форме чёрные волосы.
— Давай, мой сладкий, сделай это. Они не врут, и все умрут, если не проложить курс. Сделай это, и станешь героем.
Прелесть капитана в том, что он им нужен. Рудольфус не убьёт его, пока от него зависит успех операции, а значит у Беллатрисы есть время для игр.
Паром неожиданно качается, и Лестрейндж приходится опереться на моряка. Он подхватывает её, явно заботясь. Это приятно даже несмотря на то, что его чувства продиктованы зельем любви.
Не спеша она идёт к супругу, не забыв на полпути развернуться и послать капитану воздушный поцелуй. Она садится на стол, сшибая выставленные там приборы. Мелодичное позвякивание сигнализирует о том, что что-то упало на пол. По взгляду капитана видно, что он сокрушён потерей, но благодаря амортенции в ней не разочарован. После её кивка он наконец-то кивает в ответ, немного рассеянно, и кажется, приступает к делу.
  — Ничего так, да? Симпатичный, — играет она у Рудольфуса на нервах, пододвигаясь на столе  чуть ближе
и специально пряча руку с кольцом в складках платья.
Полостью вручая капитана заботам Рабастана — справится, если что, наложит империо, ему не впервой — она наклоняется к уху супруга.
  — Зато как он послушен. Это амортенция. Если тебе вдруг захочется вышвырнуть меня за борт или сломать мне руку, после следующей бутылки виски будешь вести себя как послушный пёсик.
Этот воздушный поцелуй обращён к Рудольфусу. Им ещё плыть и плыть.

Лестрейнджу почти жаль капитана, насколько это чувство вообще возможно.
Тот следит за Беллатрисой, небрежно проходящей к мужу, с видом усталого жаждущего воды путника, мимо которого проносят чашу с водой. Зато определенно готов к сотрудничеству даже больше, чем если бы ему просто угрожали смертью.
Его глаза вспыхивают, когда Беллатриса обещает, что он станет героем.
Видимо, амортенция туманит ему мозги и заставляет верить в желаемое - в то, что эта темноволосая женщина явилась по его душу и предназначена ему.
Явилась - безусловно, с этим не стал бы спорить и Рабастан, но вот все остальное... Маггла ждет неприятный сюрприз.
Лестрейндж чуть сторонится, давая капитану подойти к столу. Свет наконец-то перестает мигать, и капитан с интересом всматривается в зачарованный маячок, обозначающий движение парома.
- Нам нужно попасть вот сюда, - Лестрейндж тычет пальцем в место назначения, - а вот мы. Доставите нас как можно быстрее к этому острову - и мы сойдем, а вы и все прочие останутся живы... Кроме тех, кто уже мертв, разумеется.
Последнее добавление продиктовано задумчивым взглядом капитана на тела. Маггл поднимает голову, судорожно сглатывает. На его бледной шее, синеватой из-за намека на щетину, отчетливо выделяется кадык.
Рабастан вновь ловит себя на чем-то, что больше всего напоминает жалость.
  - Но здесь нет никакого острова, - голос у маггла низкий и приятный. Он наклоняется над картой, поворачивает ее по столу, старательно игнорируя кровавый развод под бумагой и кося на Беллатрису, усевшуюся поближе к Рудольфусу. - Я плаваю этим маршрутом полтора года - я бы знал, если бы там что-то было, но никакого острова там нет.
- Есть, - с мрачной уверенностью отвечает Лестрейндж. - Доставьте нас в этот квадрат. Максимально быстро.
Капитан кивает на Рудольфуса настолько пламенный взгляд - тот как раз обещает жене расправу - что Лестрейндж рывком тянется к нему и опускает руку на плечо, удерживая на месте. Значит, подлить что-то в пойло? И где это Беллатриса достала амортенцию? И хоть поведение капитана получает объяснение, Лестрейндж удивляется эффекту.
- Нет. Попробуете вмешаться - умрете. Без вариантов. Она знает это. Она...
Он обрывает себя, замолкает, только хватку на плече маггла усиливает. Ну что ему вздумалось - объяснять этому без пяти минут покойнику, что все, что тот сейчас чувствует, лишь наваждение по прихоти злобной и жестокой ведьмы? Есть дела поважнее, а этому магглу он ничего не должен.
- Доставьте нас вот сюда, - он снова тычет пальцем в карту, заставляя капитана смотреть за маячком. - И она будет вам благодарна.
Маггл получает необходимый ему стимул, начинает щелкать тумблерами, что-то негромко бормоча под нос - кое-что вызывает у него недоумение, морщина между бровями становится резче. Он обходит стол, наблюдает за двумя мониторами одновременно, щелкает по клавишам, сверяясь с картой, принесенной Лестрейнджами.
- Как только мы сменим курс, об этом станет известно диспетчеру, - маггл поднимает голову. - Нужно будет дать объяснения, с нами попробуют связаться, но, кажется, произошел скачок напряжения... Связи с портами нет, я не уверен, что смогу восстановить...
- Не нужно, - у Лестрейнджа есть догадки, почему потеряна связь с берегом, и он опасается, что это только первые ласточки. - Не нужно связи. Проверяйте остальное.
Капитан выполнять указание не торопится, смотрит еще внимательнее.
- Не нужно связи? Так вы не террористы? У вас не требований или чего-то подобного?
Лестрейндж бросает короткий и яростный взгляд на брата - может, тот вытащит руку из-под юбки жены и примет участие в веселье?
- Террористы, - ну, видимо, это ярлык плотно приклеился к Пожирателям Смерти, зато является универсальным маркером в обоих мирах, - но нам нужен остров. Доставьте нас туда и мы покинем паром.
Паром покинут практически все - и в том числе мертвые, а к моряцким байкам прибавится еще одна - о покинутом пароме, однажды сбившемся с курса и брошенном пассажирами и экипажем.
Капитан не собирается выяснять, с какими именно пассажирами он имеет дело - по крайней мере, прямо сейчас,  - и снова начинает щелкать переключателями и следить за показателями.
- Мне никак не удается перевести курс - электронная система курсонаведения не позволяет, наверное, сработали протоколы безопасности после скачка напряжения, - поясняет капитан, и Лестрейндж понимает одно слово из трех, но общий смысл улавливает - среди этих устройств и приборов с непонятным ему назначением есть нечто, что не даст изменить курс парома.
- Отключите все это, - он поводит рукой вокруг - на пищащие, мигающие, темные артефакты. - Отключите и сделайте это вручную.
Огромный штурвал на возвышении под центральным панорамным окном выглядит вполне подходящим для этого.
Капитан перехватывает его взгляд, тоже смотрит на штурвал.
У него тонкие губы и прямой породистый нос - ему, наверное, хочется быть героем.

Он стоит спиной к двери, опираясь на нее и опустив руку с палочкой, наложив звукопоглощающие чары на помещение. Первые магглы поднимаются на ноги, смотрят на него  - кто задиристо, кто со злостью или сомнением. Никто не смотрит со страхом - они видят перед собой мужчину средних лет в строгом пальто, они слепы, чтобы разгадать в нем смерть - но это скоро изменится.
Долохов находит взглядом Милорда, чей облик начинает меняться, скидывая фальшивую личину - время пришло.
Первая вспышка Авады, глухой стук падения уже безжизненного тела - о, Антонин, бесспорно, может на слух отличить, жив или мертв упавший, его опыта хватает на подобное - и магглы отвлекаются от Долохова, ищут новую угрозу.
И находят ее, конечно, находят.
Только один - мужчина в форме за стойкой бара - продолжает смотреть на Долохова, и когда Антонин встречает его взгляд, кивает будто самому себе и ныряет вниз, за стойку.
Антонин видит в этом вызов, персональное приглашение.
Под вопли магглов, которые уже начали понимать что к чему с каждым телом из их числа, упавшим на пол, Долохов вздергивает палочку. Невербальное Редукто и стойка, превращенная в груду покореженного дерева и металла, отброшена в сторону вместе с магглом, решившем найти за ней убежище. Его белая рубашка на груди потемнела от крови - стальной изогнутый край стойки, оторвавшись от каркаса, пронзил его тело и застрял в грудине. Он больше не смотрит на Долохова, ему не до того. Он понял самое важное и теперь почти застенчиво ощупывает руками штырь, торчащий в груди, неуклюже опираясь на стену плечами.
Шипение и рваные звуки музыки из-под потолка становятся громче, но неувереннее - то замирают, сменившись полной тишиной, то переходят в неразборчивые трески и завывания, перекрикивающие вопли ужаса пассажиров, наконец-то понявших, что к чему.
Тола, действуя в едином порыве, поддавшись панике, которая неминуема нарастает из-за вида и запаха свежей крови и мертвых тел, мечется в каюте будто в загоне, умело управляемая двумя опытными пастухами.
Путь на палубу прегражден трупами, кое-кто пытается разбить стекло и даже довольно успешно, но убежать не успевает - смертоносная изумрудная зелень настигает его прежде, чем он понимает, что спасения не будет. Звон стекла привлекает внимание толпы, но жестокая расправа с теми, кто попытался найти там выход, охлаждает энтузиазм оставшихся в живых. Они устремляются прочь в желании оказаться как можно дальше от мертвых тел, передние ряды разворачиваются, но задние напирают - это хаос и паника, и Антонин наслаждается каждой минутой этого короткого триумфа.
Когда толпа, уже заметно поредевшая, разворачивается и устремляется к нему. будто море человеческих тел, спотыкаясь о трупы, крича и проклиная, он не чувствует ничего, кроме вселенского спокойствия.
Атака захлебывается, усмиренная магией и смертью - переход в ресторанный зал за спиной Антонина остается нетронутым, а у его ног застыли с десяток магглов, рвавшихся к спасению.
Едва ли половина оставшихся на ногах магглов сбилась в кучу посреди каюты, и Долохов продолжает уменьшать из количество, отвечая Авадой на каждую Аваду Темного Лорда.
Музыки больше нет, она и не нужна - в величественной тишине маги заканчивают. Бойня не заняла и десяти минут.
Антонин коротко кланяется, получив приказ, и отпирает двери за своей спиной.
Пустой пока ресторан скудно освещен - и Долохов будто плывет через темный аквариум к свету, оставляя за спиной смерть и кровь.
Он уже пересек ресторан и дошел до дверей во вторую каюту, как из какого-то перехода, ведущего из ресторана к камбузу, к нему направляется молодой маггл, почти мальчишка.
- Ресторан закрыт, мистер, - бурчит он, явно недовольный тем, что кто-то расхаживает по закрытому залу. - Если хотите перекусить, то в больших каютах есть автоматы и...
Он переводит взгляд туда, откуда пришел Антонин и его речь обрывается. Он бледнеет, челюсть идет вниз, глаза светлеют и готовы закатиться.
- Я не голоден, - Антонин оглушает его Петрификусом еще до того, как мальчишка валится в обморок.
Он выходит из ресторана во вторую каюту. Там меньше магглов и они скучают, не зная, что произошло с их собратьями в десятке ярдов.
- Ресторан уже открыли? - спрашивает дородная женщина у Антонина, поднимая голову от книги в мягкой обложке. Ее дочь, судя по сходству, с закрытыми глазами кивает в такт музыки, слышной только ей в наушниках, ведущих к плееру.
Долохов не отвечает толстухе, запирает выход и оглядывает второе стадо без тени сочувствия.
Этим уготована совсем другая роль - и куда более жуткая смерть.
Первым Петрификусом он укладывает женщину, спросившую о ресторане. Вторым - ее дочь.
Когда все заканчивается и магглы, основная масса которых сбилась у противоположной стены каюты в попытке выбраться, неподвижно ждут своей участи, находясь под чарами, Антонин передергивает плечами, опускает палочку. Он чувствует утомление - не ту знакомую привычную сытость и приятную усталость от сознания хорошо выполненной работы, но другое - пустое, выматывающее, делающее его слабым.
Он слишком выложился.
В груди возвращается уже знакомая тяжесть, каждый вдох отдается покалыванием под лопаткой и в правой руке.
Антонин опирается о спинку уцелевшего стула, прикрывает глаза, уронив руку с палочкой.
Передыхает прежде, чем вернуться к Милорду.
Он не может позволить себе сойти в могилу старой развалиной - не сейчас, когда нужен Тому как никогда прежде. А значит, придется прибегнуть к крайнему средству.
Это решение дается ему тяжело - не по причинам сентиментального характера, но из-за опасений, какие силы он пробудит, выбрав этот путь, однако альтернативы нет, если он хочет продолжать служить своему сюзерену до тех пор, пока еще жив. И здесь сомнений быть не может, ради этого Антонин готов пойти на все.
Когда тяжесть в груди чуть отпускает, он возвращается тем же путем через ресторан, не подавая вида, что устал или что восковая бледность, разлившаяся по лицу, симптом плохого самочувствия.
Свет больше не заливает каюты - он сменился тускло-красным аварийным освещением, в котором бледность не так заметна, и Долохов шагает по прежнему ровно и уверенно.
- Семьдесят девять магглов под Петрификусом. Ждут ритуала.
Он держится в стороне от ритуального круга, даже с пары шагов ощущая его магический фон, ищущий подпитки ради того, чтобы поднять мертвецов. Сейчас Долохов - легкая добыча, и потому он не решается обуздать эту магию, кинуть ей вызов. Смерть совсем ядом - а с недавнего времени она видит и Антонина.

Беллатриса выворачивается из его руки, отталкивается от его бедер ступнями, как будто хочет, чтобы между ними было как можно больше пустоты.
- Я не боюсь не успеть, - Рудольфус перехватывает ее отвернувшееся лицо, заставляет вновь смотреть на себя. - Я ничего не боюсь.
Он лжет ей в лицо, но эта ложь пока не считается - его страх еще едва осознан, не сформировался, не может быть выражен, а существует только невнятной тенью: ее заскорузлые от крови юбки, бледное пустое лицо, мертвый синюшный  младенец, похожий на нелепую загогулину, а не на человека.
Ее упрямство, ее сопротивление, ее злость - все это действует получше любой амортенции, и Рудольфус рывком притягивает Беллатрису к себе на самый край стола, прижимает ее ближе, наклоняясь. находя ее рот.
Капитан скоро будет мертв, что бы там ему не обещал прямо сейчас Рабастан. Капитан будет мертв лишь за то, что осмелился смотреть на женщину Лестрейнджа.

Капитан ловит мимолетный взгляд Беллатрисы, страдальчески кривит губы, но тут же опускает взгляд, проходится пальцами по нескольким тумблерам, разглядывает показания приборной панели.
- Я смогу сделать то, о чем вы говорите, - он не поднимает головы, отвечая Рабастану, потому что каждый раз,как он отрывает взгляд от приборов, то ищет Беллатрису. Он не может на нее не смотреть - это какое-то наваждение. Он не может обвинить ее ни в чем, хотя прекрасно понимает, что она заодно с этими мужчинами - с этим, который проявляет столько интереса к управлению паромом, и тем, который не обращает на него ни малейшего внимания, как будто капитана нет в комнате или вместо него какая-то надоедливая собачка.
Ослепленный амортенцией, он строит догадки одну безумнее другой, но их нелепость ему, отличающемуся в целом здравостью рассуждений, не заметна: он думает, что она такая же заложница. Думает, что ее удерживают силой. Думает, что спасет ее.
Он не понимает, что он единственный здесь, кто нуждается в спасении.

Перещелкнув тумблер несколько раз, он окончательно выключает передатчик, надеясь лишь на спутниковую систему, фиксирующую путь парома, пусть и с опозданием. Смена курса не пройдет незамеченной на берегу, и он надеется, что служба безопасности и береговая полиция вовремя предпримут необходимые действия.
Он в ответе за пассажиров этого парома, и будет любой ценой защищать эту женщину, которая оказалась той самой, которую он искал столько лет. И потому пока капитан действует по инструкции - единственной инструкции на подобное: он следует всем указаниям террористов.
Переходя от прибора к прибору, он отключает автонавигацию, обрывая для парома возможность следовать прежним курсом в Голландию, пускаясь в неизведанные воды.
Последним он отключает настойчиво пищащий сигнал ухода с курса, и тишина режет по ушам.
Разблокировав с панели штурвал, он проходит к нему, удивляясь тому, каким восторгом отдается это действие. Сверяется с картой, запачканной кровью, необычной, потому что маячок, обозначающий паром, движется по ней.
- Я думаю, среди вас нет лоцмана? - спрашивает он, уверенный в отрицательном ответе. - Я никогда не ходил этим курсом. Я не знаю, сможем ли мы причалить к острову, не разбившись и не сев на мель.

Рудольфус впервые обращает на него внимание.
- Мы сможем.
Скалистая береговая линия неровная, есть выходы к самому морю - он запомнил эти подробности бездумно, случайно, еще когда едва тащился по колено в ледяной воде в декабре восемьдесят первого, спустившись с баржи, к каменистому берегу.
Но даже если паром разобьется, они не собираются использовать его на обратном пути. Туда ему и дорога.

Капитан разглядывает карту, сосредоточенно удерживает штурвал, чувствуя каждую дрожь, проходящую по недрам огромной машины, гаснущую в его руках.
- Вы дадите мне слово, что если я выполню ваши требования, все пассажиры останутся живы?
- Нет, - отвечает Рудольфус, опережая Рабастана, и ухмыляется поверх головы Беллатрисы. - Но у тебя нет выбора.

Беллатриса чувствует себя тряпичной куклой, съезжая обратно к раю стола. Но она не тряпичная кукла, и Рудольфусу следует об этом помнить. Она напоминает, резким движением шеи высвобождая свой рот, закусывая ему губу, пока не увлекаясь — прокусы до крови могут быть истолкованы своенравным мужем неправильно, а внимание капитана всё ещё нужно ей. Кто знает, докуда простирается амортенция.
Заняться капитаном, как уверена Беллатриса, было хорошей идеей. Особенно после провала с Амбридж. Вот только мозги ему промывает опять Рабастан, пока она безуспешно и не понятно зачем пытается спровоцировать Рудольфуса. Оно, конечно, объяснимо — будь моряк волшебником, место ему на Рэйвенкло. С ним скучно и непонятно, и даже вещи, которые, казалось бы, могли увлечь любого, он произносит настолько серо, что Беллатрисе хочется зевать.
Не будь он так симпатичен, впору бы прыгать за борт. Но Лестрейндж выворачивается из-под руки супруга, отпихивая его бедро каблуком, сосредотачивается на том, как двигается у капитана кадык.
— Он убьёт меня, если мы не приплывём куда надо, — не особенно включая мозги жалуется Беллатриса, уже из чистого любопытства проверяя, насколько далеко может зайти слепота человека под амортенцией. Рудольфус, конечно, убьёт её, но не за это и вряд ли сегодня.
Лестрейндж бежит к штурвалу, обхватывая его обеими руками. Он и правда тяжёлый, массивный, и, наверное, правда, что самостоятельно она его не сдвинет. До до этого кораблём никто не рулил же, как он тогда шёл?
Важность предстоящей им миссии осознаётся Беллатрикс настолько сильно, что она не спешит всё испортить, начиная бесцельно поворачивать, чтобы сделать хоть что-то, показывая всем свой энтузиазм.
Она ждёт, нетерпеливо сверкая глазами, пока капитан приблизится к ней, прижимается к нему спиной — исключительно чтобы разозлить Рудольфуса, не более. С той же целью она трётся об него затылком.
Он сам настраивает курс, сам прикладывает усилие, когда поворачивает руль. Беллатрисе остаётся только иллюзия контроля.

Рудольфус ухмыляется, когда Рабастан пытается удержать маггла от ошибки. Если его брат хочет раздавать слово мертвецам, это его дело - но Рудольфус наслаждается тем, что появляется на лице маггла после осознания, что их всех ждет.
Брат упоминает всеобщее спасение и ухмылка на лице Рудольфуса становится еще шире. Только дурак может поверить в этом, и значит, капитан - дурак.
Он почти не обращает внимания на сопротивление жены - этим он всегда успеет заняться, когда все будет кончено - только следит за лицом капитана, когда Беллатриса, ломаясь, болтает о том, что и ее жизнь под угрозой.

Дурак-капитан глотает и эту ложь - в его взгляде, которым он одаривает Рудольфуса, ярость и угроза, и это настолько смешно, что Рудольфус продолжает ухмыляться, не считая себя оскорбленным. Жалкий маггл смеет ему угрожать - вот так шутки.
- Я убью его у тебя на глазах, - вполголоса произносит он на ухо Беллатрисе, спрыгивающей со стола.
Будет хорошо. Будет даже лучше, если они убьют капитана вместе - тот с таким вниманием относится к жене Рудольфуса, что напоминает молодого пса, выбравшего себе хозяйку.

Пока Беллатриса развлекается, обтираясь о маггла, Рудольфус обращает внимания на карты, облизывает губы. Два часа - это слишком долго.
Расставив ноги для устойчивости - паром начинает подбрасывать на волнах выше, чаще, это наверняка чувствуют и в кают-компаниях, - Рудольфус смотрит в протянутый братом бинокль.
На острове магглоотталкивающие чары, но он - чистокровный волшебник, в чьем роду есть древние легенды еще о строительстве крепости-тюрьмы. Он достаточно отдал острову, чтобы тот не прятался - и так и выходит: в бинокль Рудольфус видит, как на горизонте, поверх вздымающихся волн, на фоне ночного неба проявляется мрачная громадина крепости.
- Час. У тебя есть час. Заставь эту посудину прибавить скорости - или все пассажиры и команда умрет. А начну я с женщины, стоящей перед тобой, - Рудольфус даже не пытается скрыть издевку, подходит ближе, не выпуская из рук бинокль, встает прямо перед штурвалом, развлекаясь.
- Мы и так идем почти на максимуме, - ровно отвечает капитан, выпрямляясь и глядя Лестрейнджу в глаза. - Море беспокойно, мы рискуем не дойти до острова в такую погоду, если я прибавлю скорость.
- Час. И убью я ее не сразу. Сначала я ее трахну. Она будет сопротивляться, и тогда я изобью ее. А тебе придется умирать, следя за этим и жалея, что ты не выполнил мой приказ, - он широко улыбается Беллатрисе, ради которой отчасти и устроен этот спектакль. В отличие от капитана, она точно знает, что он шутит лишь в одном - он не убьет ее, это так. Но все остальное - два часа долгий срок, чтобы она успела проклясть капитана за упрямство, а затем и подчиниться Рудольфусу.
Капитан сжимает губы в тонкую бледную линию. Он не трус, он просто ошибка природы - никчемная падаль, которая обречена с того момента, как на паром вступил Рудольфус.
Но он не знает об этом, он еще верит в инструкции, верит, что террористам не нужны бессмысленные жертвы.
- Я прибавлю скорость. Но час - все равно слишком мало. Я знаю этот паром, я хожу на нем четыре года. Мы не...
- Час, - говорит Рудольфус, резко выбрасывая вперед руку и захватывая в кулак горсть волос жены, заставляя ее изогнуться, повернуть голову на капитана. - Твой щенок упрямится. Твой щенок хочет, чтобы я выполнил свою угрозу. Ты тоже этого хочешь?
- Нет! - в голосе маггла просыпается гнев. - Оставь ее. Мы успеем за час.
Рудольфус еще раз тянет жену за волосы, но отпускает ее. На его лице больше нет улыбки, когда он поворачивается к ним спиной, так и стоя перед штурвалом, и снова смотрит в бинокль.
Азкабан.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (9 декабря, 2017г. 13:38)

— Я заберу в ответ твою игрушку, — невозмутимо обещает Беллатрикс. Сейчас Рудольфуса сковывает обет верности, но на фоне разногласий, которыми в последнее время снова пропитывается их совместная жизнь, позабытое чувство ревности взъедается в женщине, играя с каждым из супругов злую шутку.
Возможно, всё дело в отсутствии хобби. Но, кажется, в её возрасте поздновато экспериментировать. Хотя, надо признать, опыт с амортенцией вышел удачным.
Беллатриса поглаживает капитана по кителю, увлекаясь управлением судном. Скучать она по нему не будет, но почему бы не словить приятный момент.

Не улыбаться торжествующе в ответ на угрозы Рудольфуса у Беллатрисы не получается. В отличие от капитана, она знает, что команда уже мертва, а её жизни ничего не грозит. Что угодно от руки Лестрейнджа, но только не смерть. И все кроме несчастного капитана здесь это знают. А Беллатриса сама так вообще думает, что будет жить вечно. Краем сознания уж точно.
— он сделает мне больно! — взвизгивает Лестрейндж, бросая штурвал и обхватывая моряка за талию. Испуг наигран не полностью — Беллатриса замужем слишком давно, чтобы не понимать, когда пустые обещания переходят в реальные угрозы.
Но нетерпеливое гудение внизу живота, которое заставляет её крепче льнуть к капитану, намекает на то, что неминуемая расправа — одна из целей её поведения.
Рука скользит ниже по форме, задевая пуговицы. Рудольфус не будет притворяться, что ему всё равно — ему правда всё равно. Это ранит.
И когда супруг захватывает пряди в кулак, вынуждая её прогнуться в спине, вздрогнуть от боли, она празднует свою победу. Пусть небольшую, но многообещающую. Главное верить в то, что сейчас своего добилась именно она.
— Пожалуйста, пожалуйста, сделай как он сказал, — она сжимает пальцы на предплечьях своего временного защитника, чтобы перенести часть веса из-под хватки Рудольфуса.
Грань, когда следовало остановиться в нелепой игре, ведущей всех в тартарары, пройдена. Беллатриса вздыхает от доли, заставляет себя повернуть голову несмотря на жесткость кулака за затылком, чтобы посмотреть мужу в глаза.
— Я не хочу тебя, — лжёт она в ответ. Но когда волосы уже выскальзывают из пальцев Лестрейнджа.
Капитан смотрит на неё с нежностью и всё с той  же решимостью, ласково касается пальцами щеки, и там, где только что держал её Рудольфус, аккуратно разворачивает к штурвалу. Беллатриса даже не замечает. Её мысли чуть правее, в стороне, там где её муж смотрит в бинокль.
Про существование Рабастана она вообще забывает, и когда он напоминает о себе голосом за спиной, вздрагивает от неожиданности, провоцируя капитана сильнее обхватить её за плечи.
Вместо ответа деверю она показывает ему язык. Перед младшим она уж точно отчитываться не будет. К тому же, на связанные вместе мотивы развеется и досадить Рудольфусу накладывается периодически накатывающее магическое бессилие, и что-то ещё, в чём Беллатриса не хочет копаться.
Она вообще не жаждет разбираться в своих мотивах — сиюминутных желаний достаточно, чтобы диктовать ей жизнь.

— Тут становится жарко, — объявляет Лестрейндж, одергивая вниз рукава платья.
— Просто Лестрейндж ушёл.
Рудольфусу всё равно, что она трётся вокруг маггла, но так же ли всё равно ему будет, если она разденется?
Паром качается, Беллатриса ахает, дергаясь и отпуская штурвал.
— Это не я! — паром качает снова.
— Что происходит?! — теперь угрозы о том, что корабль пойдёт ко дну не кажутся пустыми. Беллатриса вспоминает, что не умеет плавать. И по привычке решать все свои проблемы одним путём, едва не кидается к Рудольфусу, когда пол чуть снова не уходит у неё из-под ног.

По ушам режет навязчивый сигнал тревоги - на пароме вновь сработало оповещение, запустились аварийные программы.
Лестрейндж устало потирает шею сзади, над промокшим воротником куртки, вертит головой, разминаясь.
Здесь, в гаражном - или грузовом - отсеке мокро и холодно: высокие волны долетают через ограждения палубы, солью оседают на лице, на волосах. Гул слышен намного громче, чем через стекло на мостике.
Рабастан постоял бы еще немного здесь, лишь бы не возвращаться обратно, но остров все ближе.
Чем быстрее они окажутся на месте, тем быстрее отправятся обратно в Англию, в Лондон, на сушу, где ничто не напоминает о море.
Он прикрывает глаза, вспоминая недавний визит в Европу. Прошло два с лишним месяца, а он помнит Нуменград так, как будто побывал там вчера. Помнит завывания ветра, разбивающегося о массивное основание крепости-тюрьмы, помнит напряженный взгляд Долохова. Помнит и возвращение Милорда - вместе с Геллертом Гриндевальдом, легендой, потерявшей свою силу.
Будет ли так же с Темным Лордом?
Лестрейндж склонен считать, что будет.
Ни одна легенда не может существовать вечно, и сам Волдеморт доказал ему это. Если можно убить Гриндевальда, наводившего ужас на континентальную Европу, Северную Африку, Евразию и Британию пол века тому назад, то можно убить и Темного Лорда - достаточно только лишить его того, что помогло ему вернуться. Но теперь, с помощью того, что рассказали Снейп и Регулус Блэк, шансов намного больше.
Лестрейндж все меряет в шансах - так проще, потому что, когда шансы невысоки, он садится и начинает думать о том, что может их повысить. Это его стратегия выживания, его методика - это не дает ему ни сойти с ума вслед за старшим братом, ни погрязнуть в беспросветном отчаянии.
Это дисциплинирует.
И помогает делать то, что нужно.

Остров приближается куда быстрее, чем раньше - пожалуй, вскоре они окажутся на месте. Намного быстрее, чем обещал маггл-капитан.
Лестрейндж отмахивается от легкой гадливости при воспоминании о капитане, полностью находящемся под властью любовных чар - ему, конечно, не приходит в голову, что капитан, их единственная надежда благополучно причалить, уже мертв - и решает не возвращаться на мостик. Там слишком много раздражающих его факторов - они носят одну с ним фамилию - а ему сейчас нужно самообладание, все самообладание, которым он располагает, чтобы сойти на этот проклятый берег.
Мостик - не то место, где он может подчерпнуть это самообладание, поэтому Лестрейндж отправляется в общие каюты, отчитаться о том, что паром захвачен, и оказаться как можно дальше от брата.

Каюты залиты темно-красным - в этом свете Темный Лорд выглядит совсем иначе, и Лестрейндж старательно отводит взгляд, останавливаясь у входа и не решаясь обратить на себя внимание: он достаточно знаком с ритуалистикой, чтобы понимать, когда не стоит лезть под руку, однако, заняв эту позицию, цепко и быстро оглядывает помещение, душное, воняющее кровью и дымом.
Ему - им все  - в общих чертах известен план, но даже если бы не был известен, догадаться не заняло бы много времени: ритуальный круг залит кровью, внутри, в магическом вихре, медленно подыхают те, кому суждено стать подпиткой для подъема мертвецов.
Трупы, которых на первый взгляд в каюте кажется даже слишком много - Лестрейндж узнает некоторых мужчин и женщин, которые проходили мимо занятого Пожирателями стола в начале этого путешествия в ад - начинают шевелиться, и он прижимается спиной к двери, прокручивая в пальцах волшебную палочку. У него развилось что-то вроде аллергии на инфери - после посещения пещеры, конечно же, - но он надеется, что небольшое волнение при виде оравы поднимаемых мертвецов будет уместно.
Его гложет опасение, не грозит ли ему стать первой, тренировочной жертвой инферналов - они поднимаются вокруг хоть и медленно, дерганно, но достаточно уверенно, и их головы начинают вращаться, слепые глаза ищут цель.
- Мой Лорд, - отваживается Лестрейндж обратить на себя внимание, застывая у входа. - Остров показался и быстро приближается. Осталось меньше часа.
Потому что Рабастан, как и маггл-капитан, знает: приказы Рудольфуса лучше исполнить.
Мертвецы вокруг движутся почти бесшумно, но это лишь кажимость: на самом деле они издают немало звуков, только весь этот шум имеет отношения к жизни не больше, чем звук маггловской аварийной сигнализации, до сих пор завывающей палубой ниже.
Мертвецы не дышат, не говорят - и даже их шаги лишены признаков жизни, слишком механичны, слишком отличаются от шагов живых.
Лестрейндж наблюдает за приближающимся быстрее всех инферналом - лысый череп блестит, отливая красным, глаза закатились так, что видны только мутные белки, нижняя челюсть безвольно отпала, а вставные зубы выпирают из-за губ.
Мертвец шагает медленно, но целеустремленно, и Лестрейндж поднимает волшебную палочку, но не пускает ее в ход: несмотря на то, что он давно не верит в победу Темного Лорда, он все еще верит, что тот способен на то, на что неспособен больше никто.
Например, на то, чтобы удерживать под своей волей несколько десятков инфери.

Магический вихрь не дарит тепла, и Долохов стоит неподвижно, наблюдая за тем, как медленно покидает жизнь обреченных.
Он чувствует с ними странное родство - они медленно умирают, как и он - и это чувство ему не по нраву: грязные животные, они заслужили такой конец, но не он.
Он не безвольное орудие, пусть и в великих руках, он хочет принять смерть, только победив, только ради победы Темного Лорда.
Брезгливо скривившись, Антонин поднимает глубоко запавшие глаза на Милорда.
- Уверен, давно, - отвечает он размеренно. Хэллоуинская акция была успешной - никто не был схвачен, и они смогли заявить о себе именно так громко, как рассчитывали, несмотря на малые силы, но все дальнейшие операции были уже не так блестящи, не говоря уж о провале в Хогвартсе. Нельзя больше надеяться на то, что им будет сопутствовать удача, опираясь на один лишь фактор неожиданности, следует укрепить свои ряды, пусть и управляемымыми марионетками, способными лишь выполнять приказ. - В  Самайн даже пара инфери наделала много паники. Мы знаем, Том, что Аврорат не тренируется на полигонах с инферналами.
Лорд обращается к нему как к Тони - они наедине, это знак, что можно отбросить часть формальностей. Антонин ценит это расположение, ценит то, что Милорд помнит об их дружбе и не собирается забывать. Он умер бы за их общее дело и так, и думает, что Милорд не сомневается в этом, но хочет, чтобы тот знал: он тоже не забыл и не забудет то, что их связывает. То, что привело их сюда, вместе.
Долохов не кривит душой, когда говорит о том, что им известно - легиллеменция Главы Аврората дала немало ответов на этот и подобный ему вопрос. Им многое известно - они бы и так получили эти сведения, умея слушать, слышать и заводить полезные контакты, но поимка Дженис Итон была успехом со всех сторон, учитывая, что она знала об Аврорате все.
На основе этих сведений они разработали и скорректировали эту операцию, и наверняка используют полученное в других - как можно скорее, пока это еще имеет смысл, пока махина Министерства не заработала, приводя изменения в действия.
- Они боятся смерти, - заключает Долохов, не упоминая, что это качество нужно выжигать в себе каленым железом.
Он тоже боится, разумеется, боится - но не того, что прекратит существование. Долохов боится подвести своего Лорда, и это гложет его днями и ночами.
Он поджимает сухие шелушащиеся губы, наблюдая за тем, как жизненная сила, насильно отнятая у жертв, начинает поднимать головы, заставлять спазматически дергать конечностями тех, кому надлежит отправиться на штурм крепости, принять на себя сопротивление гарнизона.
Будь его воля, он лично возглавил бы толпу инферналов - он помнит лица тех неудачников, что служили в Азкабане. Он хотел бы посчитаться, но их миссия в другом. Нельзя сосредоточиться на частности, упуская общее - это не месть. Это война.
Паром резко кренится на бок - тела скользят по полу, вымазывая его кровью, и Антонин лишь в последний момент успевает вздернуть палочку, удерживая трупы на месте и сохраняя нетронутым абрис пентаграммы на полу.
Это усилие не стоило бы ему ничего в прошлом, но не сейчас.
С трудом сохранив равновесие, когда паром выравнивается, а затем, будто мячик на волнах, принимается резво подскакивать, Долохов задается вопросом, куда смотрят Лестрейнджи, но, судя по явному ускорению движения, у них все под контролем.
Впрочем, появление младшего заставляет его усомниться в этом предположении.
- Часа, - повторяет Антонин за вестником, наблюдая за тем, как тому не по себе в компании с еще не полностью пробудившимися инферни. - Это хорошая новость.
Он в самом деле чувствует воодушевление, и оно-то и заставляет его вести себя так неразумно - отвечать на обращенные к Милорду слова.
Замолкнув, он почти с отеческой нежностью смотрит, как инферналы становятся активнее - он ничуть не боится отвисших челюстей, слепых глаз, неутомимых, но неуклюжих движений. Это всего лишь големы, призванные стать пушечным мясом, и они не причинят вред своему создателю, пока тот не ошибется.
В ошибку Тома Долохов не сможет поверить ни за что, и потому сохраняет спокойствие, наслаждаясь ощущаемым напряжением оборонительно поднимающего палочку Лестрейнджа.
- Они безопасны для нас, - бросает он мягко, глядя в лицо Рабастану, устанавливая слабый ментальный контакт, но он слишком слаб, слишком быстро разрывается, и Антонин не возобновляет его, не желая оказаться замеченным и обвиненным в попытке легиллеменции без согласия или приказа. Ему достается лишь пара блеклых образов - темные мокрые фигуры, огненные вспышки, сдерживающие атаку полугнилых упорных мертвецов, поднятых магией. Лестрейнджу пришлось где-то столкнуться с толпой инферналов помимо того чистенького, гладенького эксперимента в Стоунхэйдже, но эттот факт Антонину мало интересен.
Он отступает, уходя с пути медленно выстраивающихся в цепочку инферналов, освобождает им дорогу к выходу из общей каюты.
Они не ропщут, не выражают нетерпения, но все изменится, когда Темный Лорд укажет им цель, и Долохова вновь неприятно колет это подмечаемое сходство с собой.

Голос Рудольфуса обещает ей, что они не разобьются. Костяшки пальцев белееют от напряжения, когда она чувствует, как штурвал вибрирует под ладонями, но напряжение отступает благодаря словам супруга.
Страх достигает своей предельной точки. Зрелище бушующего моря оказывается завораживающим. Почти как чужая смерть. В груди щемит от восторга, и Беллатриса не смеётся лишь потому, что чтобы выразить её восторг, смеха недостататочно — хочется визжать.
Штурвал дёргается в их руках, как будто гиппогриф, жёсткая конструкция наверняка оставит синяки на её груди, на ключицах, и чтобы удар не пришёлся по животу, Беллатрикс прогибается, ответным движением, каким Рудольфус налегает на руль, опираясь на него, и заодно вжимая в него Беллатрису.
— Ты чокнулся! — обретает дар речи Беллатрикс, когда Лестрейндж отпускает штурвал. Он едва не превращается в мясорубку, когда она повисает на нём, чтобы не дать выскользнуть из рук. Каблуки, не предназначенные для таких морских прогулок скользят по палубе.
Стекло выпадает, не выдержав натиска с двух сторон. С одной стороны — бушующего моря, с другой — их с Рудольфусом совместной силы воли. В ноздри ударяет морской солёный запах, который вызывает у Беллатрикс тошноту и воспоминание об отчаянии. Но на этот раз всё иначе. На этот раз её руки не связаны, а горячее тело мужа за спиной напоминает, что она не умрёт.
Брызги разъедают глаза, и Лестрейндж зажмуривается, а когда открывает глаза, то ничего не видит из-за волос, облепивших лицо. Может и к лучшему. Слишком много впечатлений. От которых её, кажется вот-вот разорвёт на части, а чтобы давить на штурвал в нужном направлении глаза не нужны. Только уверенный голос Рудольфуса за спиной, от которого по спине поднимается волна мурашек. От него, а не от холода.
Последняя маггловская штука — они, оказывается, те ещё паникёры — наконец замолкает. Беллатрикс чувствует себя единой с бушующим ветром, с холодными брызгами, с шатающимся паромом. Рудольфус одерживает верх, берёт власть и над маггловским корытом, и над стихией, и Беллатрикс рада, что может быть его королевой.
После поворота, который даётся им усилием и чудом, ветер дует в другом направлении. Теперь волосы разлетаются от её лица, но если заставить себя не щуриться, она прекрасно видит всё, что происходит. Беллатрикс смеётся, не замечая, что её пальцы застыли на штурвале, и не скоро разожмутся.
Они вошли в гавань, и им чертовски повезло, что в узком пространстве между скалами не было никакого защитного барьера, о которой они могли бы разбиться. Удача сопутствует Лестрейнджам сегодня.
Берег стремительно приближается, но до него кажется ещё плыть и плыть. Возможно, это поверхность воды играет с Беллатрисой шутку. Паром идёт, не сбавляя скорости, но Лестрейндж уже не помнит, что не знает, как тормозить эту штуку.
Главное, чтобы ритуал под руководством Милорда закончился успешно. Самое худшее, что можно сделать — помешать ему.
Эта мысль не успевает сформироваться в голове пожирательницы. Раздаётся звук удара, царапанья по днищу корабля. Судно с разгона садиться на мель. Они подскакивают, как на неудачном трамплине, потом корабль резко кренится в бок.
Беллатриса успевает отпустить штурвал, вцепиться в Рудольфуса.
— Я сверху! — машинально кричит она, когда палуба уходит из-под ног.

Инфери медленно вылезают на палубу, поднимают головы к черному небу, крутят головами. Они подчинены воле Милорда, и, ускоряясь, ковыляют по кренящейся палубе ложащегося на бок парома, неуклюже перекидываются через борта, исчезают в темной воде почти без всплеска.
Им нет дела до парома, они не боятся утонуть - они дойдут и по дну, не нуждающиеся ни в воздухе, ни в тепле.
Темный Лорд, настолько же равнодушный к судьбе парома, левитирует над палубой без видимого усилия, удерживая волшебную палочку в тонких костяно-белых пальцах.
Он устремляется вперед, ведя инфери, которые, хоть и не видят его, но следуют за ним по морскому дну, чтобы выбраться на берег, виднеющийся вдали.
- Акцио, метла, - призывает Антонин груз, доставленный на паром Рудольфусом, и оглядывает паром, неуклонно кренящийся.
Его сапоги скользят по мокрой палубе, еще минута - и стоять на пароме не будет никакой возможности, но ему нет необходимости ждать минуту.
Крепкое древко метлы ложится ему в руку. Метла чуть подрагивает, но противостоит напору ветра, заметно утихшего здесь, за скалами.
Забираясь в седло, Долохов взмывает с палубы тонущего парома, подставляя лицо соленым брызгам волн, разбивающихся о палубу, и делает круг над паромом, чтобы убедиться, что все Пожиратели Смерти готовы покинуть судно.
Метлы реют над опрокинувшейся палубой - теперь, когда паром исполнил свою миссию, незаметно для магов доставив армию Темного Лорда на остров, он останется тут, вместе с трупами на борту, до тех пор, пока течение не снесет его обратно в открытые воды.
Вдалеке виден пирс, куда причаливают баржи, перевозящие заключенных, но он пуст - никто из гарнизона не ждет визитеров, особенно таких.
Долохов глубоко дышит, вытесняя любые мысли о слабости, улыбается сам себе. На сей раз они вернулись не в оковах.
Темный Лорд не бросает своих сторонников гнить в тюрьме - а расплата тех, кто в этом усомнился, будет ужасной.